Рассказы о войне ветерана 526
Повесть
Автор повести Олесь Гончар.
Олесь Гончар(1918-1995), полное имя — Александр Терентьевич Гончар —
украинский советский писатель, публицист и общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны.
Один из крупнейших представителей украинской художественной прозы
второй половины XX века. Академик АН Украины (1978).
Герой Социалистического Труда (1978). Герой Украины (2005 — посмертно).
Лауреат Ленинской (1964), двух Сталинских премий второй степени
(1948, 1949) и Государственной премии СССР (1982).
Продолжение 21 повести
Продолжение 20 — http://stihi.ru/2020/11/27/7290
Все наши — и редакция и типография — с неподдельным восторгом следили за каждым Ольгиным движением, когда она так умело, совсем по-матерински пеленала сыночка, уверенно прикасаясь к пухленьким детским ножкам своими ловкими загорелыми руками.
— Славный парубок! — склонился Житецкий над младенцем.— Агу-агу... Такое чудо послано тебе, Ольга. Это ты его в чьей капусте нашла?
— Будто не знаешь? Не в капусте, а в снопах...
— Может, ты нам его оставишь? Нам как раз корректор нужен!
— Знаки-то он расставлять умеет,— отвечала Ольга, легко включаясь в шутливый Миколин тон. — Пока, правда, на пелёнках.
— Теперь ты богачка,— сказала, тихо завидуя, Парася Георгиевна.— О, улыбнулось солнышко! А если бы тот захотел его взять?
Ольга аж встрепенулась:
— Что вы! Как это — взять? Нет, это же моё, моёшенькое! Самое дорогое из всего на свете! — И выражение счастья засветилось в её глазах. Взяв перепелёнутого ребёнка на руки, молодая мать крепко прижала его к груди. И после паузы, будто между прочим, спросила:
— А где же товарищ Песня? — и в глубине карих глаз Ольги вдруг сверкнуло её прежнее, озорное. — В какое окно он выскочил?
Удивлённая, вся наша капелла рассмеялась: откуда Ольга могла так угадать?
— Прорицательницей ты стала, что ли? — поразился Иван-печатник.
— Так я же его знаю... Ох уж знаю...
На этот раз в Ольгином голосе зазвучало что-то давнее, грустное и ласковое, то, что, наверное, ещё не до конца улетучилось из её души.
Взгляды наши сами собой обратились к тому редакторскому окну, в которое, удирая, выметнулся наш новоявленный акробат; интересно было знать, где сейчас Кочубей пересиживает опасность. А он — даже глазам трудно было поверить — вдруг появляется в дверях и уже плутовато прищуривает глаз за спиной у Ольги. Видно, обежав вдоль стены да вокруг дома прокуратуры, товарищ Песня успел собраться с духом — и вот он теперь перед нами, пожалуйста, собственной персоной...
— Кто там выскочил в окно? — смело спрашивает Кочубей, и Ольга от его голоса даже вздрогнула, а когда резко обернулась к нему, он воскликнул: — О, кого я вижу! Здравствуй, ягодка!
Чёрные брови её сразу нахмурились:
— Была ягодка... А сейчас: Ольга Байцур.
— А сын?
— И сын будет Байцур!
— Что ж, так и запишем.
Самообладание Кочубея граничило с наглостью. Будто и не заметив холода и суровости Ольги, он уже нацелил свой ястребиный нос на младенца:
— Покажи хоть, какое оно там у тебя, на кого похожее?
— А дудки!
Окинув Кочубея презрительным взглядом, Ольга торопливо закрыла от него ребёнка. Он попытался заглянуть, зайдя с другой стороны:
— Разве у меня дурной глаз? Боишься, что сглажу?
— Ничего я не боюсь. А глянуть не дам.
И, ещё плотнее прижимая к себе ребёнка, отвернулась от Кочубея, направилась к двери.
Всем нам было неловко, стыдно смотреть на этого отвергнутого отца, который с опущенными плечами стоял посреди комнаты, явно сознавая в эту минуту свою ничтожность.
— Ольга, ты же к нам зайди! — поспешила Ирина задержать подругу в коридоре. — Цех наш покажем твоему золотцу... Дай мне его подержать...
В типографии, передав ребенка Ирине, Ольга прошлась медленно между наборными кассами, и хотя делала вид, что спокойна, однако по слегка побледневшим щекам заметно было, что пережитое только что напряжение от встречи с бывшим возлюбленным было для нее не шуточным испытанием.
— Вот здесь твоя мама набирала «Красную степь»,— щебетала тем временем Ирина младенцу.
Молча, в грустном волнении Ольга остановилась возле своего бывшего рабочего места, где не один год стояла, с утра до ночи выхватывая металлические буквы из их промасленных деревянных гнёздышек. Теперь здесь работала, привыкая к новой профессии, застенчивая веснушчатая ученица Тося, шрифты она брала пальчиками осторожно, будто боялась обжечься.
— Ты с ними смелее,— подбадривающе улыбнулась девушке Ольга.— Я вот по ним до сих пор скучаю...
Геноссе Баумгартен, верставший в это время номер, поздравил Ольгу с новорожденным, а когда и он изъявил желание взглянуть на сыночка, Ольга, взяв у Ирины младенца, совсем откинула белое покрывальце.
— Вот он, мой защитник...
— О, славный геноссе, на маму похож как две капля вода,— сказал Генрих Теодорович, и от его слов польщённая Ольга вспыхнул румянцем.
А когда молодая мать вышла из типографии, возле мельничного круга, в тени сирени ждала её с вечным своим портфелем в руке грозная, взъерошенная, будто для драки, Олимпиада Афанасьевна.
— Добрый день, Олимпиада Афанасьевна,— первой обратилась к ней Ольга.
Учительница не ответила.
— Разве не узнали? Неужели я так изменилась?
— Тебя никакой чёрт не берёт.
— Скажу по секрету, что и ваш прощелыга больше не возьмёт. Держите его покрепче дома на верёвочке.
— Бессовестная, ты ещё и насмехаешься?-
— А разве не смешны вы оба...
—Чем же это мы смешны?
—Сами подумайте.
Когда Ольга проходила возле жернова, Кочубеиха почему-то попятилась от неё, отклонилась к сиреневому кусту почти в испуге, и это неожиданное движение было для Ольги необъяснимо; мы уверены, что где-то в глубине её души шевельнулась даже жалость к этой бездетной, осунувшейся женщине, измученной ревностью и вечными подозрениями.
На следующий день было воскресенье, мы знали, что Ольга отправится с ребёнком в дорогу, пойдёт через луга снова к тем, незнакомым нам людям, которые в трудную минуту приютили её.
Как искренне обрадовалась Ольга, когда возле озёр мы с Кириком встретили её, внезапно выступив на просёлок из зарослей лозняка, делая вид, будто совсем случайно оказались здесь.
— Гуляете, хлопцы? — приветливо спросила она. — Вы бы когда-нибудь и в моих краях побывали, там такая красота...
— А где это?
— Ирина знает, она обещала наведаться осенью... Приходите, и вы увидите настоящую золотую осень... Тогда у нас будет орехов полно, грибов, ежевики... А сколько дикого хмеля по лесам!.. Дети целыми ватагами ходят за речку хмель драть: все они потом хмелем пахнут...
Сказала и пошла, видимо, занятая какими-то своими мыслями, совсем не подозревая, почему мы здесь, какое чувство вывело нас сюда, к озёрам—
Не сходя с места, с трепетным волнением наблюдали мы, как Ольга, отдаляясь, ещё раз оглянулась на райцентр, какой-то миг даже постояла, может, вбирала в себя образ запущенного монастыря на горе, где, зажатое между стен, как-то жалко белело уменьшенное расстоянием приземистое строение нашей свечкарни. Как бы там ни было, а, похоже, не безразлично для Ольги это место на земле! Там, возле сирени и мельничного круга, впервые зарождалось её девичье весеннее чувство к беспутному, не достойному такой любви Кочубею.
Что могло бросить в объятия друг другу их, столь разных между собою людей? Будто ослепли, будто обезумели оба, потеряв стыд, ни знать, ни слышать ничего не хотели об осуждении людском, смеялись над ревностью несчастной Олимпиады Афанасьевны, которая без устали выслеживала их по вечерам. Несчастная женщина поднимала шум на весь городок. Кричала так, чтобы и в милиции было слышно, а они в это время где-то за монастырскими стенами сходились на тайные свидания, чтобы хоть на минуту растаять в объятиях, забыть обо всех и обо всём. Истерзанная приступами ревности, Кочубеиха, разумеется, бегала утром заявлять в то учреждение, перед которым — единственным! — Ольгин любовник только и испытывал некоторый страх. Наверное, как никому в райцентре, досталось ему взысканий, и всё за девчат, хотя и в самом учреждении знали, что никакой самый строгий выговор не станет для Кочубея преградой, если уж он настроится идти на свидание с очередной симпатией. Знала и Ольга его натуру, почти предчувствовала, чем закончится их жаркий, скоротечный роман, однако остановиться уже не могла... ,
Молча провожаем глазами удаляющуюся фигуру женщины с младенцем на руках. Всё дальше повёл её просёлок через луга. Спустя некоторое время Ольга в последний раз оглянется в нашу сторону. Воскресная безлюдная дорога поведёт её вон к тому горизонту, где низом, сквозь текучую прозрачность марева проступает что-то синее — то ли далёкие леса, то ли неподвижная туча.
Прощальные Ольгины слова о щедротах осенних лесов надолго запомнились нам: нет нет да и снова среди повседневных редакционных хлопот возникнет в наших мечтах тот живописный её лесной край с орехами и хмелем, будет он видеться нам обиталищем добрых, отзывчивых людей, местом манящим и поэтичным... И даже позднее, с наступлением осени, когда поезд уже помчит нас с Кириком к далёкому, никогда не виданному Харькову, когда за окнами вагона будут пролетать незнакомые рощи и перелески, оба мы будто наяву почувствуем, как до нас доносится оттуда чей-то ласковый голос и запах созревшего хмеля...
Продолжение повести следует.
Свидетельство о публикации №120113006933