мой критик

               Он сказал мне: - Ты груб и несдержан в словах и суждениях.
               Для кого и зачем ты малюешь на чистом холсте?
               Для чего ты принёс мне наброски свои и сомнения,
               Почему не даёшь мне пожить и дышать в чистоте?
               Я весь дом разукрасил полотнами в бежево-розовом,
               У меня тонкий вкус и вообще, говорят, божий дар.
               Не хочу обсуждать поведенье гражданки Морозовой,
               Пусть везут, раз везут – значит надо, и кончен базар.

               Ну зачем этот рот, что скривился и эта эстетика
               Оголтелой небрежности скорого кисти мазка.
               Я уверен, что в каждом сюжете должна быть поэтика.
               Этот рот безобразен, эстетика крайне низка.
               И вообще это грязный плевок на моё человечество,
               Это гнусный поклёп на изделие Бога-творца.
               Ты изгадил все скверы и все идеалы Отечества,
               У тебя два начала во всём и всегда два конца.

               Он, краснея от гнева, кричал о величии творчества,
               О влиянии цвета и света на души и плоть.
               И меня засудил, и прочёл приговор как пророчество,
               Плётки не было к счастью, а мог бы к чертям запороть.
               Он и дальше бы лил на меня океан возмущения,
               Но, рисунки собрав, я убрался на цыпочках прочь.
               И за дверью услышал, что нет мне на свете прощения,
               Что таким негодяям ничто уж не сможет помочь.

               А теперь я не знаю, нет, кисти не выбросил, рано.
               И рисую как вижу, что вижу и в общем не скис.
               А порой на холсте проявляются клочья тумана,
               За которым виднеется чей-то неясный абрис.
               И ничем не могу я помочь в трудный час бедолаге,
               Кто блуждает по розовым дебрям заоблачных грёз.
               Да и нужно ли это, поможет ли это бедняге,
               Если там наверху у него нет ни грязи, ни слёз.