Обиды
с избытком уксуса и соли,
где подаётся напоследок
стаканчик желчи, где от боли
душевной в нас - зубовный скрежет,
пожары щёк, тоска и слёзы,
где мысль о мщеньи чувства режет,
как нож в саду пруты и лозы.
Обиды, стены их обиты
сырым коробочным картоном,
полы замызганы, залиты
рассолом, рвотой и гудроном;
как в покосившихся лачугах
«шанхая», в городе последних,
в них выживают лишь пьянчуги,
придурки, урки или ведьмы.
Снаружи разные по виду,
внутри хранят всё те ж отрыжки...
Я помню первую обиду
четырёхлетнего мальчишки,
как, в снежной крепости завале
в глазок смотреть уверив скопом,
те, кто постарше, мне попали
ледком снежка в зеркальности ока.
Я помню их нахальный хохот
и гомерические позы,
я помню, как мне было плохо
от их обмана, боль и слёзы...
Когда ж припомнишь всё, что прожил,
всех, с кем столкнуться довелось мне, -
обид поболее, чем в коже
телесной пор или волосьев.
Обиды гнёта и тесненья,
неверья, подлости, коварства, -
всего, чего полно общенье
с людьми и сфинксом государства,
всего, что вмешано в жир пищи,
питанью душ необходимой,
ведь даже скитник полунищий
ждёт, что зайдёт идущий мимо.
Но жизнь души спешит на круги,
когда душа твоя бесстрашна,
и потому палит лачуги,
где яды яств и желчи брашна.
Я, как тореро средь корриды,
что ранен, кровью обливаюсь,
но, помня все свои обиды,
ни на кого не обижаюсь.
Свидетельство о публикации №120112603079