Гайдар. Три жизни

   Поэма.
        Аркадий Голиков (Гайдар) – детский писатель, участник кровопролитной
            Гражданской войны и каратель антисоветского подполья. Голиков – одна
  из самых противоречивых личностей в советской истории.               
                Википедия.


Нахлынуло одномоментно.
Накрыло город и село.
Несло щепу и экскременты
и гумус содранный несло.

Удавка! Нож! Глазища – блюдцами!
За жизнь – ни стёртого гроша.
Кранты буржуям! Революция!
А кто буржуи – нам решать.

Не в силах этот ужас вынести,
интеллигенция тужит:
«Лишайник после вас лишь вырастет!
С амёб возобновится жизнь!…».

Пытались до Вождя дозваться, и
им было произнесено:
«Да кто сказал – они мозг нации?
Да это нации г-но!»

А щепки – тож не без амбиций,
им Бога сбросить - невтерпёж.
Что раньше - смертный грех убийства,
то ныне - классовый правёж.

Он выше Бога – жупел класса,
калёный гвоздь в мозгах, зане
не Библия – доктрина Маркса
идёт, как чудище в броне.

Общины, группы и сословья
сливают, цедят, как отстой.
Людей бездушно, как оглоблей,
абстрактной глушат правотой.
Не с нами? Смерть! Нет середины!
Ликует Вождь: «Зело борзо!»
Всеистребления машина
запущена без тормозов.

Вот инструмент для исполненья:
марксизм в Россию-Мать внедрять -
войска с особым назначеньем:
сопротивленье подавлять.

О чудище, с железным телом
и мозгом где-то вдалеке!
Вот комполка. Юнец незрелый.
Наган в руке и Маркс в башке.

А ведь с рожденья был талантлив!
Умел рассказы сочинять
и говорить стихами раньше,
чем даже стал читать-писать.

Но:
      трупы – по земле твой след,
и по душе. На много лет…

Ты – выброшен. Ты слишком страшен.
Затрут платочком за тобой.
Оборван твой поход вчерашний,
и прерван твой кровавый бой.

Поскольку ты в боях изранен,
ты трибунала избежал.
И – прошлое теперь за гранью.
Неодолимая межа.

Высоко б ты взлетел. Не диво –
с тобой всё: беззаветно смел,
и исполнитель был ретивый.
Большой талант к войне имел.

Как муха, ты теперь свободен,
лети, не нужный никому.
Кто ты теперь? На что ты годен?
В каком углу? В каком дому?
Кто б знал – пробьётся из-под спуда
талант, зарытый до поры,
как богоявленное чудо,
как джокер в трудный час игры…
…………………………………………….
Пропал пострел, гораздый на расстрел.
Возник проникновеннейший писатель.
Ужель воистину в нём Человек созрел?
В разбойнике Душа так воскресает?

Ваятель душ теперь он, в жизни во второй.
Парадоксально – в беспробудном пьянстве,
обуреваем прошлым окаянством,
боготворим безгрешной детворой.

А мир его героев светел, чист.
Жестокость, мрак любой здесь не у места.
Лучатся книжки позитивом детства,
здесь верность дружбе и патриотизм.

Напутственный посыл его впитав,
мужало, закалялось поколенье.
Бог, скажем, принимал его пятак,
и всё же труд был мал для искупленья.

И память вновь вскипала мрачной магмой:
«О Боже, в срок не отягчи мне смерть!»
Кровь с рук вот так стирала леди Макбет,
была готова до костей стереть.

Себя ты расстрелял в свои семнадцать,
и бесконечно длится твоя казнь,
и потому расстрелянные снятся,
и потому с тобой всегда стакан.

И не исходит чёрная тоска,
и, в исступленье, умопомраченный,
себе в который раз кромсаешь вены,
запястья – жуть, живого нет клочка…

Или стрельба – вот тоже развлеченье.
В который раз - в психушку на леченье…
...И всё непросто. Даже и тревожно.
Грозит, подножки ставит Наркомпрос.
Запрет печатать. Ну, и, как положено,
НКВД имеет свой вопрос…

Но обошлось. Убрался острый коготь.
Тиски цензуры – тоже разошлись.
Отец народов повелел: «Нэ трогать»,
на орден подписав наградный лист.

И вот уже почти советский классик,
обласкан – мол, печатайся, пиши.
Но не сотрёт волшебный некий ластик
кровавый страшный след с твоей души.

«Ещё воздастся, знаю, вдвое, втрое мне!
Прости меня, народ, прости, страна.
Ну, пусть бы мне за рвенье в прошлой бойне
была б на муку послана война».

И – грянуло! Кончено. Точка.
Дождался. Настал твой черёд.
И всё! Больше нету отсрочки.
Вставай и «с вещами» - вперёд!

Досмертно! Без всяких условий.
До самой победы, в упор.
Не как в штрафниках - с первой кровью
кончается там приговор...

И кто там трындит: «Комиссован.
Не годен. Отказ. Не мешать».
По жизни я мобилизован.
Не вам остальное решать.

Что проку лбом биться в ворота?
Путь проще есть – ну, и айда!
Откроет без всякой мороки
мне путь журналистский мандат…

…И вот он на фронте. Вот Киев.
Раздрай, отступленья тоска.
Рубеж обороны покинув,
разбиты, отходят войска.

«Есть борт на Москву. Поспешите.
Последний собрали там груз».
А он им ответил: «Летите.
Счастливо! Я здесь остаюсь.
А знамя ещё мы поднимем!…»
Но слепо, без связей-вестей
бредут на восток Украины
не войско - осколки частей.

Ах, тягостно – не огрызаясь,
но в ярости, в жажде борьбы…
И вот на отряд партизанский
выводит их тропка судьбы.
 
Но: «Кто вы? Вы сброд. Отщепенцы.
В округе частей ваших нет.
И всякие там окруженцы,
бродяги - не наш контингент.

Не так здесь, чтоб абы да кто бы,
незнамо откуда взялись…
Писатель?! Да… Случай особый…
Из самой Москвы журналист?..»

«Ну, что же. Вот наше решенье.
В отряд наш вливаетесь вы.
Разумные есть исключенья.
Но: только в состав рядовых».

«Да это ли главное? Ладно!
Рост новый – он весь впереди.
Согласен. Хотя (вот забавно!) –
ни дня в рядовых не ходил».

Оружие – силы источник.
О, эта знакомая старь!
По штату Гайдар - пулемётчик,
в хозяйстве - тяжёлый «Дегтярь».
Да! Это не маузер тискать
и шашку вздымать высоко.
В рюкзак – тяжеленные диски.
«А кто обещал, что легко?

В обыденность воинских действий
скорей бы отряду войти.
И будет разведок, диверсий
несметно на нашем пути…»
...........................

…С ночёвки поднялась поутру
команда в составе шести –
доставить отряду продукты,
разведку в пути провести.

Железнодорожная трасса,
а рядом Леплява-село.
Он старший. Поднялся на насыпь,
когда только чуть рассвело.

Их ждали! Левада укрыла
мотоциклетный расчёт.
Торчит смертоносное рыло,
готов застрочить пулемёт.

От пули в секунду не деться.
Всё! Пройдены жизни круги.
Он крикнул: «Ребята, здесь немцы!»
и тут же на месте погиб.
...........................................................

Народ наш осилил все беды,
и в том не Всевышнего дар.
Пришла в сорок пятом Победа,
и частью её был Гайдар.

Пускай и немного успел он,
и гибель, так скажем, скромна.
Но братина общего дела
была б без него не полна.