памятью Алексея Максимовича, если не расскажу

http://sovsekretno.ru/magazines/article/920

В советское время о жизни Горького в Петрограде в 1918"1921 годах было написано немало. При этом ни одно из исследований не обходилось без упоминания о его политической недальновидности. Писали о заступничестве за контрреволюционную публику, о возмущении "красным террором" и неверии в большевистских "планов громадье". Политическая недальновидность долгое время была пятном на биографии великого пролетарского писателя. Мало кому известно, что в середине 1950-х годов реабилитировать Алексея Максимовича задумала Екатерина Андреевна Желябужская - дочь гражданской жены Горького М.Ф. Андреевой. И нечаянно открыла "шкаф со скелетом"...


"Мне кажется, что задача моя не будет выполнена и я останусь в долгу перед памятью Алексея Максимовича, если не расскажу о том, что в некоторой степени объясняет состояние его духа, его позицию в первые годы после Революции. Конечно, лучше всех понял его Ильич (Владимир Ильич Ленин. - Т.Б.), советовавший ему уехать за границу, отдохнуть, подлечиться и говоривший, что "со стороны ему будет виднее".

В тот период... к Алексею Максимовичу стекалось все, что было тяжелого, трудного, иногда отрицательного. Мы, младшее поколение, называли в шутку квартиру 5/16 по Кронверкскому, 23, где жили в то время Алеша и мама, "Центржалоба". И действительно, жаловаться сюда приходили все: академики, профессора, всякие обиженные интеллигенты и псевдоинтеллигенты, всякие князья, дамы из "общества", ущемленные российские капиталисты, еще не успевшие сбежать к Деникину или за границу, вообще те, чью хорошую жизнь дерзко нарушила Революция.

Зайдешь утром до работы повидать маму и в передней, столовой, зале у стен сидят хмурые люди и ждут. Ну прямо приемная учреждения, а не частная квартира.

И все эти жалобщики! Одному есть нечего, другому топить нечем, у третьих реквизировали квартиру или забирают в музей картины, фарфор, стильную мебель, а вон та пришла просить за арестованного отца, мужа, брата, сына.

Бывало, что он заступался за людей, за которых не следовало заступаться, даже политически неверно. Очень тяжелое впечатление произвел на него расстрел великих князей Павла Александровича, Николая и Сергея Михайловичей. Сами по себе они, возможно, и были довольно безобидными стариками, но Павел Александрович, сын императора (Александра III. - Т.Б.), дядя последнего царя, мог стать знаменем белогвардейщины. Пистелькорст, морганатическая жена Павла Александровича, обратилась к Алексею Максимовичу, он даже специально ездил в Москву за помилованием, уговаривал Ильича - а их расстреляли в ночь, когда он ехал из Москвы в Петроград. Председатель Чека, в то время, кажется, т. Медведь, предвидя результат ходатайства Алексея Максимовича, привел приговор в исполнение, не дожидаясь, пока он вернется.

Я помню утро, когда это случилось: маму вызвала к телефону Пистелькорст, и я слышала, как мама говорила: "Да нет, уверяю вас, что этого быть не может. Алексей Максимович только что вернулся из Москвы, Владимир Ильич обещал..."

Еще более тяжелое впечатление произвел на Алексея Максимовича расстрел Николая Гумилева. Для Алексея Максимовича тогда еще не было ясно, что "если враг не сдается, его уничтожают". С Гумилевым, как говорил мне Женя (Е.Г. Кякист, племянник М.Ф. Андреевой. - Т.Б.)... повторилось то же, что и с великими князьями: Алексей Максимович поехал в Москву, уговорил Ильича, а Гумилева расстреляли до его возвращения с помилованием...

Если бы Алексей Максимович жил в Москве, постоянно встречаясь с Ильичом и другими настоящими большевиками, по всей вероятности, их влияние нейтрализовало бы влияние всего того отрицательного, что стекалось к нему, сгущаясь и концентрируясь. Но он жил в Петрограде, где были Зиновьев (председатель Петроградского совета. - Т.Б.) и Каменев (уполномоченный Совета рабоче-крестьянской обороны. - Т.Б.). Они бывали на Кронверкском, иногда бывала также Злата Ивановна, жена Зиновьева.

М.Ф. Андреева
Зиновьев производил отвратительное впечатление самой своей наружностью. Каменев такого отвращения не вызывал, но и его поступки меня удивляли, несмотря на мою тогдашнюю политическую малограмотность. Например, почему они каждый раз выпускали Марию Игнатьевну Бенкендорф из Чека? Она попадала в засады постоянно, т.к. все ее друзья и знакомые - рьяные белогвардейцы. Один раз после такого ареста Марии Игнатьевны - это было на страстной неделе великого поста - я подошла к телефону, когда звонил Каменев, и он, узнав меня, весело попросил передать Алексею Максимовичу, что Марию Игнатьевну выпустят "в качестве красного яичка ему на Пасху".

Между Алексеем Максимовичем и мамой в тот период все резче обозначились расхождения политических мнений, а в смысле личном между ними уже давно стояло увлечение Алексея Максимовича Варварой Васильевной Шайкевич (жена друга Горького, издателя и писателя А.Н. Тихонова-Сереброва. - Т.Б.). Я, конечно, всей душой и всем сердцем была на стороне мамы, и между мной и Алешей, несмотря на всю мою горячую любовь к нему, возникло некое отчуждение... Постепенно наша семья: мама, я, Абраша (Абрам Гармант, муж Екатерины Желябужской. - Т.Б.) все дальше и дальше отходили, занятые все трое работой, оттесняемые "окружением" (в 11-комнатной квартире Горького порой проживали более тридцати человек. - Т.Б.). Окружение же было совершенно отрицательное.