Переходный возраст. Десятый день

ПЕРЕХОДНЫЙ ВОЗРАСТ

Десятый день

К десятому дню пребывания в стационаре пришло некоторое облегчение. Вчера к ночи подскочило давление, не могла уснуть до двенадцати. Проснулась в половине шестого утра, заметила, что отёчность прошла. Пока соседки по палате спали, посидела в коридоре в мягком кресле, пообщалась с женщиной из другой палаты, такой же «ранней пташкой». Близкие по возрасту. Общие темы: дети, внуки, детский сад. А вот сад от меня уже далеко, не судьба вернуться в профессию. Да и не тянет после шестилетнего перерыва. В нынешней ситуации уже никуда не тянет. Работать в маске – мало радости, лучше сидеть дома.

Со всех плановых больных требуют анализ на ковид. Анализы платные – тысяча восемьсот рублей – за эти деньги можно купить пару зимней обуви или заплатить за отопление. Но если принять во внимание известную реплику, что все болезни от нервов, то можно пересидеть дома кризисное время. Говорят, в Штатах с диагностикой проще. Анализ берут бесплатно в любом торговом центре, и через пять минут сообщают результат. Наши отправляют граждан в единственную городскую лабораторию, и не факт, что там ты не подхватишь в очереди инфекцию. Для точности необходимо сдать анализ трижды. Как сказал бы Высоцкий: «Где деньги, Зин?» Кто-то скажет: «Здоровье дороже!» Так ещё неизвестно, как сохранить здоровье: сидя дома или совершив три похода в городскую лабораторию, стоя в очереди, перемещаясь в транспорте в самый дальний район города.

Замкнутый круг. Соседка легла в стационар с остеохондрозом в возрасте восьмидесяти лет, выписалась с диагнозом «ковид-19». Ситуация переходит в анекдотичную, и анекдотами на эту тему изобилует Интернет. Пользователи соцсетей встали с двух сторон проблемы: справа – сторонники пандемического курса, слева – теории о всемирном заговоре. А между ними – разделительная полоса реальности. В Иванове все стационары, кроме областной больницы, гинекологии и ракового корпуса закрыты под ковидных больных. Старшеклассники учатся дистанционно, а ведь многим предстоит поступать в вуз или колледж. Если не поступят – сидеть на шее у родителей до призыва в армию или устраиваться в торговый зал уборщиком. На предприятия требуются только швеи.

Двадцать первый век для тех россиян, кто пожил в двадцатом, стал великим испытанием. Время демократии перешло от дел к словам и обещаниям, не имеющим под собой базы. Поминая тех, кто покинул нас, невольно думаю: как вовремя. Господь не даёт испытания сверх сил. Я умирала несколько раз. В первый раз в тридцать два от сепсиса, во второй раз – во время аварии в сорок два, потом – в пятьдесят два, пятьдесят три, пятьдесят пять, пятьдесят девять, тяжело отходя от наркозов в вену. Умирать не страшно – это происходит без нашего участия. Бесцельная жизнь – хуже смерти, она приводит к отчаянию и депрессии.

Радовать в этой жизни могут только дети, животные и природа. Если этого нет, то человек черствеет душой. Человек всегда ищет место, где ему уютно. Отсюда и пословица: «Не красна изба угла-ми, а красна пирогами», и Соломонова мудрость: «Лучше жить в углу на кровле, чем со сварливой женой в пространном доме». Так и в нашем «палатном космосе» строятся взаимоотношения. Пока нас снова трое, одна койка свободна. Мы сумели найти общий язык, жалеем друг друга. До завтра меня оставляют здесь. Мои молодые соседки уверяют, что я буду без них скучать. Я отвечаю: «Встретимся в сети». А ведь ещё десять лет назад я была ярой противницей Интернета, стараясь убедить других, что это «бесовское изобретение». Потом поняла, что «Интернет – это меч Голиафа», даже написала об этом стихи. Но ведь Но ведь этим неподъёмным мечом однажды овладел Давид и срубил голову филистимскому вождю.

Так и с Интернетом. Мощное информационное орудие человек может использовать и во благо, и во зло. Грань между добром и злом очень тонкая. Одному человеку скажешь похвалу, а он от это-го возвысится и тут же проявит свою гордыню. Другого обличишь, а он тебе спасибо скажет, прощения попросит. И как понять, какое слово вовремя?

Ждут меня дома и цветы, и соседи, и друзья в Интернете, но держат пока в больнице не зависящие от меня обстоятельства. Смиряюсь и жду, что будет понятно, для чего это Богу надо. Об одном сожалею – нет у меня здесь любителей рока, а десять дней без музыки – как без воды в пустыне. Иной раз попрошу соседку найти в Интернете (у неё смартфон): «Одинокий пастух», «Маленький цветок» или мои песни… И на этом – всё… Даже «Битлз» не воспринимает. Вот и утешаюсь воспоминаниями за писаниной. От-того домой хочется – оторваться от больничной заземлённости. Музыка на потребу, частушки, попса – преходящее развлечение «для пролетариев». Рок – для разрывающих цепи. Кто что слушает, тому и уподобляется.

Говорят, при старом директоре на верхнем этаже был шкаф с книгами, больные брали читать, а пришла новая – распорядилась: книги разобрать, шкаф выбросить. Теперь у стола постовой медсестры – ни книг, ни телевизора, ни компьютера – только древний затёртый диван, такие же большие мягкие два кресла по бокам, пустой столик для аппаратуры… У стены – несколько горшков на полу и в цветочнице – с монстерой, бамбуком, фикусом и другими нецветущими растениями, а на окнах: герань, фиалки, каланхоэ…

Временные жительницы с телефонами гуляют по коридору или дремлют в палате с обеда до ужина. Кто-то страдает из-за отсутствия детей, кто-то избавляется от них в утробе… Она идёт по коридору через три часа после медицинского аборта. В одной руке – постельное запачканное бельё, в другой – верхняя одежда. Её ждёт такси за воротами больницы. Молодая, лет тридцати. Она улыбается, а я плачу… Не сужу, просто стоят слёзы в глазах за не рождённую жизнь.

Соседки мои – одна на четырнадцать, другая на девятнадцать лет моложе меня. Молодёжь девяностых. Они не слушают эстраду шестидесятых, к которой нам привили любовь наши родители. Они хозяйственные, деловые, смело рассуждают о политике. Сегодня их время – возраст перехода от молодого к среднему. Время зрелых обдуманных решений и дел. Они в начале перехода, они неугомонны.

Я перехожу на ступеньку выше по лестнице к Вечности. Оглядываюсь на этот же период в жизни моих родителей и ничего не могу вспомнить яркого. Они тогда, в девяностых, были в моём нынешнем переходном возрасте и работали не покладая рук, чтобы помочь мне поднять сына, родившегося в девяносто первом. Экономическая нестабильность, талоны, кризис, безденежье по всей стране. Да и я была бы такой же ожесточённой и озабоченной, а может быть, ещё хуже…

Одна из моих сокурсниц до сих пор преподаёт, хотя уже репетитором, дома, потому что болят ноги. Она говорит: «Школа сделала из меня человека, я научилась общению с людьми». Меня работа в советской школе с её авторитарным режимом удержала только на последипломную практику. Человека из меня делали: жизнь, люди, Бог. И Тот, Кто сначала был на последнем месте в этом списке, стал на первом. Человек должен претерпеть крах в жизни, чтобы взыскать Господа, если он вырос в окружении неверующих, а дитя верующих родителей идёт к Богу с рождения, как только начинает слышать молитву матери и листать свою первую детскую Библию.

И вот оно, именно сейчас, пришло это время. Закрыты увесели-тельные дома, храмы для посещения, карантин в больницах, само-изоляция для пожилых… Есть у человека время задуматься, побыть наедине с собой и начать молиться, потому что ни один политический лидер не может или не хочет изменить ситуацию в стране, а Творец больше, чем земные правители.

ДРУГУ… Прошла неделя с письма о моей грусти о тебе. Всё стало на место. Я уже не тоскую. Знаю, что мы диаметрально противоположны в своих взглядах. Да и ты не страдаешь – ни разу не позвонил, не узнал о моём состоянии, а мог бы… Но нет меж нами духовной связи. Я ищу небесного, ты – земного. И может, как раз, моя болезнь помогла открыть глаза на истину. Я тяжела для тебя, ты – для меня. Было бы нелепо «затаскивать в рай против во-ли». Благодарю Господа за эту болезнь. Аминь.

18 ноября 2020 г.