Славомир Мрожек. Лев

                <>†<>
            
 Император подал знак. Поднялась решетка, и нечто вроде нарастающих раскатов грома донеслось из темных подземелий. Христиане сбились в кучку посреди арены. Зрители повставали со своих мест, чтобы лучше их видеть. Рокочущий рев, надвигавшийся подобно грохоту горного камнепада, смешался с криками ужаса и гулом возбужденной толпы.  Первая львица, быстро передвигаясь на мягких лапах, выбежала из каменного коридора. Представление началось.

  Бондани Каюс, вооруженный длинным шестом надзорщик львов, решил проверить, все ли звери приняли участие в жестокой забаве. Он вздохнул было с облегчением, как вдруг заметил, что один из львов задержался у самого выхода на арену и, манкируя обязанностями, спокойно ест морковку. Каюс выбранился, поскольку ему по должности полагалось следить за тем, чтобы никто из хищников не слонялся по цирку без дела.

  Он приблизился к нему на расстояние, предусмотренное инструкцией о безопасности и гигиене труда, и ткнул льва шестом в попку, чтобы его расшевелить. К его удивлению, лев ограничился тем, что обернулся и махнул хвостом. Тогда Каюс ткнул его еще раз, уже сильнее.

   — Отвали, — сказал лев.   
               
  Каюс поскреб затылок. Лев, не обинуясь, давал понять, что ему не нравится агитация. Каюс был, что называется, добрый малый, но он боялся оказаться среди приговоренных в том случае, если начальство вдруг обвинит его в пренебрежении своим профессиональным долгом. С другой стороны, и ссориться со львом ему не хотелось, поэтому он перешел к уговорам. 
 
  — Мог бы для меня постараться, — сказал он льву.

  — В другом месте ищи дураков, — возразил лев, продолжая есть морковку. 
      
   Бондани понизил голос: 
               
  — Я не настаиваю, чтобы ты с ходу бросился кого-нибудь пожирать. Покрутись немного по арене, порычи. Просто так, для алиби.   
               
  Лев махнул хвостом. 
               
  — Тоже мне, нашел дурака! Чудак-человек, ты сам подумай, увидят меня там, запомнят, и поди докажи потом, что никого не ел. 
               
  Надзорщик вздохнул и спросил с оттенком сожаления:   
               
  — А если честно, что тебя останавливает?   
               
 Лев посмотрел на него испытующе:   
               
  — Здесь прозвучало слово алиби. А ты задумывался над тем, почему все эти патриции используют нас,  львов,  вместо того,  чтобы самим бегать по арене и пожирать христиан?
               
  — Трудно сказать. Они ведь в основном люди пожилые. Астма, одышка... 
               
  —  Пожилые, — снисходительно хмыкнул лев. — Да ты ничего не смыслишь в политике. Они хотят обеспечить себе алиби.
               
  — Зачем им алиби?
               
  — Алиби перед лицом всего нового, каковое только зарождается. В истории всегда следует ориентироваться на зачатки и ростки новизны. Тебе не приходило в голову, что христиане могут прийти к власти? 
               
  — К власти? Они? 
               
  — Именно так. Просто надо уметь читать между строк. Мне почему-то кажется, что рано или поздно Константин Великий с ними договорится. И что тогда? Массовые амнистии, реабилитация пострадавших? И тогда каждый из тех, кто сидит в ложах, легко сможет заявить: «Это не мы, это львы». 
               
  — Точно, об этом я не подумал. 
               
  — Вот видишь. Ну да пусть их. Мне своя шкура ближе к телу. В любом случае, если  что, все видели, как я ел морковку. Хотя, между нами говоря, морковка — это порядочное свинство!   
               
  — Зато твои коллеги уплетают христиан так, что за ушами трещит, — ехидно заметил Каюс. 
               
  Лев криво усмехнулся: 
               
  — Примитивы. Близорукие конформисты. На все готовые хапуги без намека на тактическое чутье. Темнота колониальная.

  — Слушай... — нерешительно произнес Каюс. 

  — Ну, что еще?   
               
  — Если вдруг эти христиане...   
               
  — Что христиане?   
               
  — Ну, придут к власти...   
               
  — Ну? 
               
  — Не мог бы ты тогда подтвердить, что я тебя ни к чему не принуждал?
               
  — Salus rei publicae lex tibi est*, — сентенциозно произнес лев и вернулся к поеданию своей морковки.               
 
    _____________________________________________________

   Сноска: Salus rei publicae lex tibi est* — Да будет благо народа высшим твоим
   законом.

   © Денисов Андрей Викторович, перевод с польского языка, 1978 год.

                <>†<>

                LEW
 
    Juz Cezar dal znak. Podniosla sie krata i jakby grzmot coraz to potezniejszy zaczal sie wydobywac z czarnego lochu. Chrzescijanie zbili sie w gromadke na srodku areny. Tlum powstal z miejsc, zeby lepiej widziec. Chrapliwy pomruk, toczacy sie jak lawina glazow po osypisku gorskim, gwar pelen podniecenia i krzyki leku. Pierwsza lwica, predko i miekko przebierajac lapami, wybiegla z tunelu. Igrzyska rozpoczely sie.               
    Dozorca lwow, Bondani Kajus, uzbrojony w dluga zerdz, sprawdzil, czy wszystkie zwierzeta wziely udzial w strasznej zabawie. Juz byl odetchnal z ulga, kiedy dostrzegl, ze przy samej bramie zatrzymal sie lew i nie kwapiac sie do wyjscia na aren;, spokojnie je marchewke. Kajus zaklal, poniewaz do jego obowiazkow nalezalo pilnowanie, aby zaden drapieznik nie krecil sie po cyrku bezuzytecznie. Zblizyl sie wiec na odleglosc przewidziana przepisami o bezpieczenstwie i higienie pracy, i uklul zerdzia lwa w posladek, zeby go podraznic. Ku jego zdziwieniu lew odwrocil sie tylko i machnal ogonem. Kajus uklul go po raz drugi, troche silniej.               
    — Odczep sie — powiedzial lew.               
    Kajus podrapal sie w glowe. Lew dal niedwuznacznie do zrozumienia, ze nie chce agitacji. Kajus nie byl zlym czlowiekiem, ale bal sie, ze nadzorca, widzac jego zaniedbywanie sie w pracy, wrzuci go miedzy skazanych. Z drugiej strony — nie mial ochoty klocic sie z lwem. Sprobowal go wiec namawiac.               
    — Mogl bys to zrobic dla mnie — powiedzial do lwa.               
    — Nie ma glupich — odrzekl lew nadal zajadajc marchewke.               
    Bondani znizyl glos.               
    — Nie mowie, zebys od razu kogos pozeral, ale zebys chociaz troche pokrecil sil i poryczal, tak dla alibi.               
    Lew machnal ogonem.               
    — Czlowieku, mowie ci: nie ma glupich. Zobacza mnie tam i zapamietaja, a potem i tak nikt ci nie uwierzy, ze nikogo nie zjadles. Dozorca westchnal. Zapytal z odcieniem zalu:               
    — Ale wlasciwie — dlaczego nie chcesz?               
    Lew spojrzal na niego uwaznie.               
    — Uzyles slowa „alibi”. Czy nie przyszlo ci do glowy, dlaczego ci wszyscy patrycjusze sami nie biegaja po arenie i nie pozeraja chrzescijan, zamiast poslugiwac sie nami, lwami?               
    — Nie wiem. Zreszta to przewaznie ludzie starsi, astma, zadyszka...               
    — Starsi... — mruknal z politowaniem lew. — Nic sie nie znasz na polityce. Oni po prostu chca miec alibi.               
    — Niby przed kim?               
    — Przed pierwiastkiem nowego, ktore kielkuje. W historii zawsze trzeba sie orientowac wedlug tego, co nowe, co kielkuje. Czy nigdy nie myslales o tym, ze chrzescijanie moga dojsc do wladzy?               
    — Oni — do wladzy?               
    — A tak. Trzeba tylko umiec czytac miedzy wierszami. Cos mi sie wydaje, ze Konstantyn Wielki predzej czy pozniej dogada sie z nimi. I co wtedy? Rewizje, rehabilitacje. Wtedy tym w lozach latwo bedzie powiedziec: „To nie my. To lwy”.               
    — Rzeczywiscie, nie pomyslalem o tym.               
    — Widzisz. Ale mniejsza z nimi. Mnie chodzi o moja skore. Jak przyjdzie co do czego, to wszyscy widzieli, ze jadlem marchewke. Chociaz, miedzy nami, marchewka to wielkie swinstwo.               
    — A jednak twoi koledzy jedza tych chrzescijan az milo — powiedzial zlosliwie Kajus.               
    Lew skrzywil sie:               
    — Prymityw. Krotkowzroczni koniunkturalisci. Ida na byle co. Element bez zmyslu taktycznego. Ciemnota kolonialna.               
    — Sluchaj — zajaknal sie Kajus.               
    — No?               
    — Jakby ci chrzescijanie, wiesz...               
    — Co — chrzescijanie?               
    — No, doszli do wladzy...               
    — No?               
    — To moglbys wtedy zaswiadczyc, ze ja cie do niczego nie zmuszalem?               
    — Salus rei publicae summa lex tibi est — powiedzial sentencjonalnie lew i zabral sie z powrotem do swojej marchewki.

                <>†<>