200 лет спустя

В 1961 году Академия наук СССР, Институт русской литературы (Пушкинский дом) издала сочинения М. Ю. Лермонтова в четырёх томиках цвета маренго. Когда я открыл титульные страницы, то пришлось снимать чёрную кайму грибкообразований, мыть пальцы... Вот какое тление образовалось от лежания на антресолях арабского дома, ставшего еврейским убежищем в 1948 году. Русские книги были туда закинуты лет двадцать тому назад репатриантами из Галиции.
На странице 226 прочёл какое-то странное стихотворение Михаила Юрьевича со сбоем ритма и бедными рифмами.

Взял и тоже написал три строфы:

Космато в космосе горит
звезда. Заводит в сон...

Плита гранитная лежит
с недавних похорон.

На ней так много букв, камней
и, может, есть еда:
Спешит по строчкам муравей...

...У сына борода.

Пришёл молиться сын в шлошим*
в честь матери своей...

Предтечи счастья — так решим —
и были счастьем ей.

&^^^^^^^^^^^^^^@^^^^^^^^^^^^^^^&

Примечания

*)   Шлошим — 30 дней со дня погребения, иврит.
 

А что же у Лермонтова?

Метель шумит и снег валит,
Но сквозь шум ветра дальний звон
Порой прорвавшися гудит;
То отголосок похорон.

То звук могилы над землёй,
Умершим весть, живым укор,
Цветок поблекший,  гробовой,
Который не пленяет взор.

Пугает сердце этот звук
И возвещает он для нас
Конец земных недолгих мук,
Но чаще новых первый час...

Поэт подозревает, что муки продлятся и после смерти.  Ох, офицер-дуэлянт-литератор сугубо неправ! Полная гарантия бесчувствия, беспамятства и вечного забвения.