До сих пор среди недр домашнего быта...

До сих пор среди недр домашнего быта что-то ещё осталось от мамы;
из вещей её обихода - ручка пластмассовая - например.
Тяжеленные сетки со снедью, пакеты бездонные с её помогой упрямо
ты таскала и пальцев не резало твоих рученек, рук работных. Отмерь
эту ношу, тобой осиленную за годы и - я обомру от ужаса -
как ты смогла всё сдюжить. Вот я влагаю в эту ручку пакет -
и шестерёнки времени вспять в безмолвии кружатся...
И ты идёшь со мной под руку. Лет - как не бывало. И смерти нет.

Знаешь, мама, я снова начал писать стихи, как и прежде:
душещипательную тягомотину, околесицу длиннострочечную, белиберду.
Если раньше я брёл со своими виршами в писательский дом, в надежде
их куда-то пристроить, то сейчас, посмотри: у меня читатели и их - тысячи. И в бреду
самом смелом я не мог себе такого даже представить:
в непонятках пребываю - аз есмь - до сих пор.
Не найдя адресата, так и станешь Господа чествовать, славить
весь прогресс технический, воду претворяющий на глазах в кагор.

Будь возможным - я б строки свои обменял бы,
все вчистую, у стражника райских врат с алебардою у бедра - Петра,
на побывку с тобой однодневную. О, как бы тебя обнял я!
пока долю мою сиротскую не разметут ветра,
волоком над нашими головами влачащие букли
предгрозовые, барашки пенные, подобно морской волне
неистощимые. Эй, кто тут есть из магов: хлопни в ладони, посохом оземь стукни -
пусть мы останемся в этом мире на день хотя бы наедине.

Как мы живём, ты спрашиваешь? Всё, что предать было можно - спустили прямо
коту под хвост; проще, жёстче сказать - в унитаз.
Всё, что имели лучшего, за ненадобностью - в выгребную яму!
Да помутится разум имеющего ухо и глаз!
Жаль, однако: то ли мы не хотели, то ль вы нас не научили
уличному протестантизму, прямословию баррикад.
Ведь молчащему, идущему на заклание - не остановить пучину
фарисейства и алчности, грабежа и стяжанья уклад.

Это теперь мы, задним умом крепки, понимаем:
не за ту страну твой отец, мой доблестный дед
сгинул без вести в сорок втором, обнимаем
смертным страхом преодолённым, а в дни побед
не по той стране бессмертный полк марширует,
свои жизни отдав не за ту страну,
где напёрсточники, подлецы и лжецы жируют
и не прячут лиц, и к чужому всё тянут свою пятерню.

Да и что говорить! Помнишь ли лоскутное одеяло
твоими руками шитое? На даче. Я им до сих пор застилаю кровать...
(Схлынуло, отпустило на время, да только тоски не уняло
по немотствующей справедливости.) Как соберусь умирать,
попрошу дочь ли сына привезти его - положу поближе
к сердцу, тела всего повдоль.
Поздний художник, самоучка, даос практикующий, чернокнижник,
мама, какая же это радость и боль -
твои вещи видеть, трогать с благоговеньем,
согреваться оставшимся в них теплом;
быть мостом меж тобою, вечностью и мгновеньем,
и в стремнине безвременья о них опираться, как о весло.