Под капельницей

Смерть,
     ты уже на кровать ко мне присела,
положила руку
            на тело.
Вот как рюмочка
            меня подвела!
Ты так близко ещё не была.
Ты прошила меня,
                как цыганская игла,
ты
карманником лезла,
всю зарплату взяла.
Ты нырнула в меня,
              как в глубокую воду,
но доплыла до научного корабля:
наблюдаешь мою природу  –
трёх китов,
на чьих спинах  –  Земля!

Ты пронзила меня,
           как «молния» –  куртку,
я застёгнут, как спальный мешок,
по рассыпанным болтикам,
клапанам, втулкам,
ты дошла… до Москвы  –
как красив мой «движок»!

Ты по склонам
              гуляла 
                лет,
на лугах
         брала
                первоцвет,
вдруг увидела
пьяненького меня,
поманила к себе,
поллитровкой дразня…
Ты меня не искала,
           ты была на земле.
На земле была
          и есть в космосе.
Ты вообще-то подобна
подколодной змее,
оставляющей косточки
доскам,
могилкам,
мрамору,
нам.
Узким дорожкам,
печальным шагам.

Может не страшно
лежать,
уже не дыша.
Если ракетой выходит душа.
Страшно
тому,
кто пришёл посмотреть,
как у соседей
выглядит смерть.

Смерть,
     ты уже на кровать ко мне присела,
положила руку на тело.
Подвела меня водочка,
               подвела.
Ты так близко ещё не была!
Ты пришла,
ты просишь подвинуться,
чтобы лечь и любить  –  погубить.
Расскажи, как лишилась
невинности?
А тебя мне рано любить.
Но с меня,
ещё не прокапанного,
вдруг  –  огромного, как звезда,
ты снимаешь часы «Года»,
мне подаренные мамой с папою.

Всё идут,
эти часики боли,
так легко их сейчас стянуть…
А от боли
такие побои,
что стихи фиксируют жуть.

Смерть,
     ты уже на кровать ко мне присела,
приболел я,
           а ты возле меня,
никого не пускаешь к телу,
ни на что не хочешь менять,
ни на хлебушек,
ни на маслице,
ни на медный петровский пятак,
не пойдёт тебе короткое платьице
и зачем тебе красный лак?

На кровать мою присела,
положила руку на тело  –
отморозила,
отняла,
близко так
ещё не была!..