4. Куколкины радости. Это моя книга

   Палевые мышки-норушки – мои детские игрушки. Вездесущие, изворотливые, пугающие своим бесчисленным множеством. «Это перед войной», – говорят взрослые. Точно так же они твердят, когда много грибов и ещё чего-то много, без разницы. Уставшее от лихолетья, поколение Победы пугается эха войны, уже почти неслышного. Мы, дети, пропускаем между ушей предостережения и с визгом разгоняем многочисленную орду леммингов. Они путаются под ногами и снуют только для них понятными зигзагами. Их так много, что можно, немного покрутившись, взять вёрткого зверька в руки. Пытливые немигающие бусинки, дрыгающийся от возмущения носик, хвостик веревочкой – большая радость для маленькой девочки. Мышата обмирают от страха, а я замираю от восторга. Так и хочется убаюкать, приголубить, приласкать зверушку.

   Мягкие, тёплые комочки, беззащитные перед детской настырностью – игрою во взрослую жизнь, до сих пор греют мою душу. Это мои куколки детства – юркие шерстяные дочки и сыночки. Для них шились наряды – чепчики и распашонки. Для них готовились обеды – гороховый суп, каша с котлеткой и компот из сухофруктов, обязательное меню городских столовок. Колбаски-щепочки, конфетки-камушки, какао из луж, пирожок с жёлтым песком – угощенье из соседнего ларька на завалинке. На игрушечной кухне –настоящие маленькие кастрюльки и сковородочки с крышечками, тарелочки, чашечки с блюдцами и даже ложечки и вилочки. И моя гордость – подобранный на задворках заварной настоящий чайник. Только носика нет. Наверно, совал нос не в своё дело. Всё как у взрослых. Правда, мои удалые мышастые дети не хотят ничего есть, совсем как я. Что тут уж поделаешь? Часто втихаря невкусный суп был вылит, пока мою маленькую хитрость не разоблачили. Выдали проторенные на тарелке дорожки, съехавшего с удалью в ведро супа.

   Для них, моих дорогих мышат, устраивались праздники и концерты. Для них читались стихи про мышку-норушку, пёструю резвушку, пелись колыбельные про кота-Котовича, длинного Хвостовича, водились хороводы и устраивались пляски. Иногда крепостным артистам приходилось выступать самим. И тогда, случайно вырвавшись на волю, бедолаги убегали за кулисы, не отдав последнего поклона. Аплодисменты доставались трудягам, которые были уже не в силах нести ярмо искусства.

   Сказки они тоже не хотели слушать. Мои тёплые комочки, не желающие спокойно сидеть в пелёнках, умудрялись выскользнуть, выскочить, протиснуться через капустное количество немыслимых одёжек. На замену им находились другие мышастики, такие же тёплые и мягкие. Покусанные пальцы не в счёт – зубастая месть маленьких проказников. Много слёз и радости подарили мне эти ушастики, хвостатики, носатики, усатики.

   Как настоящая мама, я c нежностью байкала под заунывное нытье своих неугомонных сорванцов. Я припасла в своей памяти забавные истории про беспокойное племя вездесущих лемингов, а они оттуда убежали, проказники. Уже став почти взрослой, валившейся от усталости, сквозь вечернюю полудрему слушала «Сырные сказки» про хвастливых мышат своего пятилетнего сына. Это он, Павлуша, баюкал меня, так щедро раздарившую неблагодарным слушателям свои, уже забытые волшебные истории. Все сказки растащили шалунишки.

   И теперь, когда в городе промелькнет под ногами пёстрый комочек, мысленно забегаю по затейливым узким лазейкам в их глубоко спрятанные квартирки. Визгливые голоса благородных дам напоминают о хорошем тоне. Теперь все – дамы, даже те, кто ездит на работу в переполненном автобусе. Такое уж у них заведено правило – бояться мышей. А я улыбаюсь, когда вижу плутоватую, носатую и усатую мордочку славной зверушки. Её шубке завидую, мне бы такую. И хвост, замечательный шнурок, тоже пригодится. Не знаю только, зачем он мне?


Aoida XX