Король мечей - глава двадцать четвертая

***
Харчевня «Кружка и миска» была в глухом переулке в стороне от городских ворот и рыночной площади. Робин неплохо знал Йорк – в детстве он вместе с Филом приезжал в город почти каждую субботу, так что нужный переулок нашел сразу. Был самый разгар дня, торговые ряды бурлили, и даже тут, на богом забытом краю города, все время сновали туда-сюда прохожие. Зато лавки в харчевне почти пустовали, и можно было выбрать место поудобнее. Робин устроился возле двери на кухню – времена уже не те, никто сейчас за ним не охотится, так что можно смело сесть и подальше от входа, зато поближе к теплу.
Алана среди посетителей не было. Может, он как раз в эти минуты занимается с леди Эмилией. Робин не стал обедать у Фила, ему было неловко объедать старого лесника, который еще и беспомощную женщину приютил. Другому он оставил бы хоть немного денег, но Фил был из тех, кто не возьмет ни пенса, а если незаметно положить на стол – смертельно обидится. Поэтому сейчас Робин с нетерпением ждал, когда же хозяйка принесет еду. Наконец на столе перед ним появилась большая плошка тушеных бобов со свининой, а потом и кружка пива.
Он протянул руку к кружке, кольцо в свете лампы сверкнуло зеленым огнем. Роскошный асуанский изумруд. Если продать это кольцо – денег вполне хватит на то, чтобы Агнес смогла прожить несколько месяцев вместе с детьми и какой-нибудь помощницей по дому. Пусть и скромно. Робин отхлебнул пива, придвинул поближе плошку с едой. Он знал, что не продаст кольцо, и стыдился сейчас сам себя и своих мыслей. Но знал, что все равно не продаст. Изумруд был даже не памятью о Ясмине, Робин и без кольца никогда не забыл бы ее. Но этот камень стал словно мостиком, ниточкой между ними. Серьги у нее, кольцо у него. И сейчас Робин бился сам с собой, пытался себя убедить, что Агнес это намного нужнее, чем ему, – и не мог. Он не мог расстаться с кольцом. И Ясмина обиделась бы, – вот уж кому наплевать было на всех слабых и беззащитных. Робин принялся за бобы с мясом, изо всех сил пытаясь задавить в себе совесть. Нет. Он не продаст и никогда никому не отдаст это кольцо. А как помочь Агнес – обязательно придумает.
Он быстро расправился с едой и уже приканчивал пиво, когда дверь харчевни отворилась, снаружи потянуло промозглой сыростью и ветром, и на пороге наконец появился Алан. Хозяйка харчевни тут же повисла у него на шее. За прошедшие десять лет менестрель мало изменился, но если раньше он был тонким, словно веточка, то сейчас смотрелся как откормленный к Рождеству гусь. Робин решил не дожидаться, когда Алан его заметит, и поднялся с лавки, громко стукнув деревянной кружкой по столу.
– Ну надо же! – заорал он так громко, что немногочисленные посетители оторвались от еды и уставились на него. – Алан! Алан, тресни мои глаза, это ты?
– Робин? – менестрель, не выпуская из объятий хозяйку, поднял голову.
– Ты его знаешь?
– Да.
Он отстранил женщину и, насторожившись, уставился на Робина. Алан хорошо помнил их последнюю встречу в Ноттингеме и сейчас не знал, как ему держаться с бывшим приятелем. Надежды, что Робин забудет про злобную песенку, которую Алан сочинил, чтобы заработать, не было.
– А ты раздобрел! – Робин, широко улыбаясь, поднялся и направился к менестрелю.
– Зато ты тощий, как и был. Прожорливый, а тощий, – с завистью в голосе откликнулся Алан.
– Ты тут живешь, что ли? Давно? Да садись рядом, давай хоть выпьем нормально! – Робин потянул менестреля к столу. – Давай, давай, столько лет не виделись!
– Ты… – Алан несмело взглянул на него, потом наконец решился. – Ты не сердишься?
– Из-за той дурацкой песенки?
– Ну… ну да.
– Что за чушь! – рассмеялся Робин. – Десять лет прошло, я что, буду помнить такую ерунду? Ну садись. Садись рядом. Эй, хозяйка! Кувшин пива нам! Или лучше вина? – он весело глянул на Алана.
– Давай пива.
– Значит, ты в Йорке. А что у тебя со здешней хозяйкой, а? – Робин, смеясь, пнул Алана локтем в бок. – Хорошенькая, и так на тебя заглядывается! Смотри, как бы твоя красотка жена не прознала, как ее там…
– Агнес, – помрачнел менестрель. – Она умерла.
– Ох, черт. Прости, я не знал. Красавица была. Господи, когда, что случилось? Прости, Алан, правда же не знал.
– В самом начале весны. От оспы. Дети были у моей тетушки, пронесло. А я болел еще подростком, давно, – Алан взял кружку, повернулся к Робину. – Думаешь, почему я бороду ношу? Так что я не боялся. Был с ней до последней минуты, за руку держал.
– Сочувствую, Алан.
Робин взял кружку пива в левую руку, повертел, задумчиво заглянул внутрь.
– Хорошее пиво. Здешняя хозяйка, эта твоя красотка, знает толк в пиве, да?
Правая рука его незаметно скользнула к поясу с ножом, и в следующий миг менестрель вздрогнул, почувствовав под столом легкий, пока безопасный, но очень ощутимый укол.
– Тихо, Алан, не вздумай орать, – Робин мягко улыбнулся, со стороны казалось, что он рассказывает приятелю что-то забавное. – Я быстрый, ты это знаешь. Клинок острый. Только дернись – и эта красотка-хозяйка тебе будет уже не нужна, да и другие красотки тоже. Зато петь сможешь высоко-высоко.
– Что тебе нужно?
– Ты учишь музыке леди Эмилию?
– Да, – сглотнув, пробормотал менестрель.
– Вы занимаетесь каждый день?
– Да. Она должна скоро родить, и я…
– И ты боишься, что останешься без заработка, и поэтому убедил ее заниматься почаще, пока она может. Понимаю. Я посмотрел на этот дом со стороны, видел, что есть черный вход. Откроешь мне его завтра изнутри.
– Как?
– Да как хочешь. Ты давно с ней занимаешься, тебя знают в доме, и вряд ли за тобой ходят по пятам, присматривая.
– Хозяин убьет меня, если я это сделаю.
– А я – если не сделаешь. Господи, что ж ты такой пугливый! – засмеялся Робин, заметив, что менестрель каждую минуту вытирает ладони о штаны. – Откроешь незаметно дверь изнутри, делов-то.
– Робин… но если узнают, мне больше в этом доме не работать…
– Открой так, чтобы не узнали. И тебе там все равно не работать. Появится младенец, и хозяйке станет не до лютни. Кстати, ты знаешь, кто ее отец?
– Да. Я помню его. Еще с тех пор.
– Он здесь?
– Приехал на днях.
– Ты знаешь, где он остановился? У зятя и дочери?
– Вроде да, – Алан понуро опустил голову.
– Ну-ка не куксись, – Робин под столом чуть тронул его острием ножа. – Давай, поднимай кружку и улыбайся, чтобы всем было видно – два добрых приятеля празднуют долгожданную встречу.

***
Ноябрьское небо и так-то было серым и бессолнечным, а тут совсем потемнело. Ветки задрожали, последние листочки, чудом дотерпевшие до поздней осени, полетели на землю. Жанна поняла, что вот-вот хлынет ливень, и выскочила из дома на улицу – поскорее снять покрывала, которые она повесила немного проветриться. Она стянула первое и, перебросив его через плечо, взялась за второе – но один край никак не могла выдернуть. Похоже, покрывало намертво зацепилось за что-то с другой стороны плотной плетеной изгороди. Жанна отпустила покрывало, открыла засов и проскользнула в калитку, чтобы отцепить ткань снаружи. Но не успела девушка сделать и шага, как ее тут же схватили за запястье.
– Что? – она взвилась, готовая треснуть обидчика тяжелым сырым покрывалом, но тут же фыркнула сквозь зубы. – А, это вы. Отпустите.
– Я, крошка, я, – Пьер, словно не слыша просьбы, притянул ее к себе. – Давно тебя караулю, держу это чертово одеяло, чтобы ты вышла.
– А ну отпустите. Что, нельзя было просто постучать в калитку?
– Ты бы не открыла мне, моя птичка.
Жанна промолчала. Пьер был прав, она не пустила бы его на порог.
– Отпустите. Я сейчас закричу. Ноябрь, люди не в поле и не в лесу, – все сидят по домам. Выскочат.
– И что они увидят издалека? – Пьер стиснул ее так, что девушка не могла шелохнуться. – Что ты, деревенский заморыш, вцепилась в видного парня, который не знает, как от тебя отделаться?
– Увидят то, что увидят. Вся деревня знает, что вы по мне сходите с ума. Отпустите.
– Ну уж нет. Да и не закричишь ты, птичка. Ты не из таких. Не думала, что так быстро вернусь, да?
Жанна снова промолчала.
– Не думала, вижу. Хватит, надоело ходить вокруг да около. Я уломал мать, она разрешила свадьбу.
– Нет.
– Хватит кочевряжиться! Ты не мадемуазель Изабель, чтобы разбрасываться женихами. Это она может ломаться – знатная богатая красотка, все при ней, – Пьер хохотнул и сжал девушку. – А ты на себя глянь. Да на тебя в жизни никто не залипнет. Это тебе со мной повезло, что я ума лишился.
– Чего лишился? – фыркнула Жанна.
Она смотрела на Пьера, вскинув голову, и словно буравила его колючим васильково-синим взглядом.
– Ах ты!..
– Ну? – Жанна сузила глаза и вздернула подбородок. Пьер, словно опомнившись, отпустил ее и стал судорожно рыться в вышитом кошельке на поясе.
– Господи, прости, прости, – бормотал он, не поднимая глаз. – Жанна, прости, не знаю, что на меня нашло. Бес попутал. Вот, вот, это тебе!
Пьер вынул из кошелька тоненький, очень красивый серебряный браслет с самоцветами и перламутром. Жанна, у которой никогда в жизни не было никаких украшений, кроме простенького браслета из меди, с трудом отвела взгляд от яркой блестящей вещицы.
– Специально для тебя выбирал. В Ноттингеме, на рынке. У тебя глаза синие, а тут камушки, видишь, синие и голубые! Только я забыл, как называются, – смутился он.
– Лазурит и бирюза, – холодно отчеканила Жанна. – Уберите ваш браслет и убирайтесь отсюда, пока я не закричала.
– Я тебе еще сережки к нему куплю. И все, что скажешь. Когда пойдем венчаться, у тебя будет самое красивое платье. Как у королевы. Я больше года на нашу свадьбу копил. Сейчас потратил немного на дорогу, но еще осталось, нам хватит. И места у нас с матерью в доме полно, не то что в вашей лачуге.
Жанна молча сняла с изгороди покрывало, развернулась, открыла калитку.
– Да постой же! – Пьер снова схватил ее за плечо, она вырвалась, сбросив его руку, и обернулась. Взгляд у нее был такой, что Пьер отшатнулся.
– Выходи за меня замуж! Мать смирилась. Мне никто другой не нужен и никогда не будет нужен!
Девушка молча закрыла калитку. Лязгнул засов.
– Жанна! – крикнул Пьер, не видя ее, но зная, что она еще тут, за плотной изгородью, и наверняка его слышит. – Ты же знаешь омут у поворота? Если мы сейчас, сегодня же вечером, не договоримся о свадьбе – завтра ищи меня в том омуте!
Несколько мгновений было тихо, потом Пьер услышал спокойный, очень холодный голос из-за изгороди:
– С чего бы мне вас искать? Есть мать, есть братья, – пусть они и ищут. Ваша жизнь, ваш выбор. Мне-то какое дело?
Легкие шаги зашуршали по мерзлой траве, удаляясь.
– Ах ты тварь! Чем я тебе не хорош? Надеялась, что этот граф на тебя залипнет? Я, значит, предатель, а он тебя спасать кинулся? Не надейся! Его и сама мадемуазель Изабель не зацепила, где уж тебе! Да и все равно его повесят! – захохотал вдруг Пьер. – Пока держат в подземелье в Ноттингеме, а через несколько дней, к ярмарке, повесят!
Он снова захохотал и вдруг замолк, услышав шаги. Калитка распахнулась. Жанна стояла в проеме, лицо ее было белым, губы – почти синими. Она смотрела куда-то сквозь Пьера и ловила ртом воздух, словно не могла вдохнуть.