Рассказы о войне ветерана 476

                З Е М Л Я  Г У Д И Т

                Повесть

                Автор повести Олесь Гончар


  Олесь Гончар(1918-1995), полное имя — Александр Терентьевич Гончар —
украинский советский писатель, публицист и общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны.
Один из крупнейших представителей украинской художественной прозы
второй половины XX века. Академик АН Украины (1978).
Герой Социалистического Труда (1978). Герой Украины (2005 — посмертно).
Лауреат Ленинской (1964), двух Сталинских премий второй степени
(1948, 1949) и Государственной премии СССР (1982).

Продолжение 8 повести
Продолжение 7 — http://stihi.ru/2020/11/12/6674


    Продолжение разговора Серёжки и Ляли

  Серёжка, глядя в окно поверх дома, начал своим хрустальным тенорком:
Ранец возьму на плечи,
В карман бумаги лист,
Пойду, неизвестный предтеча,
В ветреный дикий свист.

Пойду я за дали морские,
В нездешние страны пойду,
Туда, где дома городские
Не рушатся в дымном аду.

  Серёжка оглянулся на Лялю. Она слушала. Тогда, ещё выше подняв голову,
он продолжал:
Невольничье солнце серо
Светит в моём краю.
Тигры или пантеры
Примут меня в семью.

Презрев человека и зверя,
В джунглях построю вигвам,
В единого бога веря,
Которого выдумал сам.

  Закончив читать, Серёжка снова оглянулся на Лялю. Девушка смотрела на него насмешливо.
— Далеко же ты собрался, друг, — сказала она иронически. — Бежать, значит, надумал?
— Не бежать, а идти!
— Это софистика. Главное, от кого уходить? Не от самого ли себя?
— От фашистов! — твёрдо сказал Серёжка.
— От них ты, наверное, недалеко убежишь. Догонят. Не успеешь построить свой вигвам «среди тигров бурых».
— Ляля! Я прошу тебя: не иронизируй!
— Я не иронизирую. Скажи, Серёжка, ты это серьёзно: «полон презренья ко всему»? Неужели ты решил отречься… от всего?
— От чего «от всего»? — не понял сначала Сережка.
— От всего, что было. От нашего. Ты, наверное, готовясь в дорогу, уже и комсомольский билет порвал?
— Что? — остолбенел Ильевский. — Не смей со мной так разговаривать, Ляля! Не смей!..

  Нервным движением он резко отвернулся от неё и снова остановился у окна. Ветер гонял по улицам листву. Низко над городом катились серые валуны туч. Серёжка стоял, ссутулившись, и обиженно молчал, не поворачиваясь к Ляле. Она встала и пошла к нему, Ласково положила руки ему на плечи, заглянула в лицо юноше. Глаза его были полны слёз.
— Когда ты это написал, Серёжа?
— Сегодня, когда жернова крутил…
— Я не всё сказала. Кое-что вызывает возражения, но поэзия всё-таки чувствуется. Тебе этого достаточно? — Она снова заглянула ему в лицо.
— Не смотри на меня, Ляля. Сядь. А то, когда стоишь рядом, ты всегда смотришь на меня с высоты своего роста, — сказал Серёжка. — Меня это угнетает.

  Ляля, усмехнувшись, отошла к столу.
— Куда же ты всё-таки хочешь бежать, Серёжка? — спросила она немного погодя.
— Сам не знаю, — откровенно сказал хлопец. — Бывает вот такое… Бросил бы, кажется, всё да и пошёл бы в люди, как Тиль Уленшпигель… С птицей на плече и с песней на устах… Развлекал бы их в горе, поддерживал бы… Потому что так, как сейчас, — невозможно. Задохнусь.
— К людям хорошо, но уйдёшь от людей, Серёжка, — сказала девушка грустно, — неминуемо заблудишься. Я сама сегодня чуть было не заблудилась, — призналась она. — И где бы ты думал? В Полтаве. В нашей Полтаве, Серёжка!.. Будто попала в совершенно незнакомый мрачный город. Иду мимо бараков, — знаешь, где склады были перед войной, — смотрю, обносят их колючей проволокой, в три ряда. Вышки уже стоят. Видимо, будет концлагерь. Просто удивительно, когда они успевают. Будто за одну ночь.
— Мастера. Набили руку.
— Прохожу мимо детской поликлиники, гляжу — тоже обводят проволокой. Вывеска: кригслазарет… Можно ждать, что, проснувшись завтра утром, увидишь, как весь город уже опутан колючей проволокой.
На лице Серёжки появилась болезненная гримаса.
— Всё-таки я прав, Ляля, — доверчиво прошептал он. — Давай бежать! Скорее бежать, Ляля! Пропадём.
— Куда, Сережка?
— Куда? Известно куда. К фронту, к нашим!..

                Продолжение повести следует.