Луиза Глюк. Арарат. Ненадёжный Свидетель

НЕНАДЁЖНЫЙ СВИДЕТЕЛЬ

Ты меня не слушай; мое сердце было разбито.
Я всё вижу не объективно.

Я знаю себя; я научилась слышать, как психиатр.
Когда я говорю страстно,
вот тогда-то мне меньше всего можно доверять.

Это печально, действительно очень печально: ведь всю жизнь меня расхваливали
за мой интеллект, лингвистические способности, проницательность.
А в результате – всё растрачено.

Я никогда не вижу себя
стоящей на крыльце, держа сестру за руку.
Поэтому я не могу отвечать
за синяки на её руке ниже рукава.

Я воображаю, что я невидима: и потому так опасна.
Люди, как я, кажущиеся бескорыстными;
мы уроды, лжецы;
мы те, чей голос, в интересах справедливости,
надо отбросить.

Когда я молчу, вот когда прорывается правда.
Чистое небо, облака белыми ниточками.
Внизу, под ними, маленький серенький домик, азалии
красная и ярко розовая.

Если вы хотите знать правду, вы не должны слушать
старшую дочь, забудьте о ней:
когда живое существо так повреждено
в его самой сердцевине,
всякий отклик искажён.

Вот почему мне нельзя доверять.
Потому что поврежденное сердце
Это и поврежденный ум.

К первой странице книги "АРАРАТ". Парод.
http://stihi.ru/2020/11/05/3032
Примечания переводчика к книге «Арарат» в первой вступительной песне этого сборника «Парод».

Продолжение Книги "АРАРАТ". Притча
http://stihi.ru/2020/11/14/2971


THE UNTRUSTWORTHY SPEAKER

Don't listen to me; my heart's been broken.
I don't see anything objectively.

I know myself; I've learned to hear like a psychiatrist.
When I speak passionately,
that's when I'm least to be trusted.

It's very sad, really: all my life, I've been praised
for my intelligence, my powers of language, of insight.
In the end, they're wasted-

I never see myself,
standing on the front steps, holding my sister's hand.
That's why I can't account
for the bruises on her arm, where the sleeve ends.

In my own mind, I'm invisible: that's why I'm dangerous.
People like me, who seem selfless,
we're the cripples, the liars;
we're the ones who should be factored out
in the interest of truth.

When I'm quiet, that's when the truth emerges.
A clear sky, the clouds like white fibers.
Underneath, a little gray house, the azaleas
red and bright pink.

If you want the truth, you have to close yourself
to the older daughter, block her out:
when a living thing is hurt like that,
in its deepest workings,
all function is altered.
 
That's why I'm not to be trusted.
Because a wound to the heart
is also a wound to the mind.