По чуть-чуть

Поэма

                Лебедеву Андрею Андреевичу
                посвящаю

Тёплый снег вокруг стелился,
листья падали гурьбой.
С лучшим другом ты простился,
грусть повисла над тобой.

Лебедев Андрей пред Богом,
вскоре явится на Суд.
В Ад закроется дорога.
Ангелы, глянь, в Рай ведут.

“Скорая” к вам через сутки
припаркуется. “Подъезд”.
Братцы, это вам не шутки.
Стало постоянством здесь.

“Тридцать девять” не смертельно,
да и “сорок-то” не смерть.
Но режим на век постельный
вам пропишут, чтобы впредь

принимал одни таблетки
и лежал не шевелясь.
Рвутся лёгкие из клетки,
пенясь дико и вихрясь.

Вот картина свежим маслом,
а в запасе акварель.
Рассуждаем не о частном,
слышим не случайно трель.

Не становится понятным,
деньги съел давно ОМОН.
Звёзды, словно бы проклятьем,
лягут тут же на погон.

Между пальцами записка
гражданину в злобе дней
давит грустью обелиска:
“Жизнь была и нет”, за ней

выплывает память наша:
он достойный был мужик.
Но подумать даже страшно:
жизнь промчалась, словно вжик...
2.
Начинал с Аэроклуба,
там обслуживал Ан-2.
Никогда не ведал блуда.
Одолел себя едва,

как назначен бригадиром.
Стал учить сам молодежь.
Дорожил всю жизнь Сибирью.
Отвергал в работе ложь,

вариантов отношений,
переход “на вы” отверг.
Жизнь на химии лишений –
завтра хуже, чем в четверг.

Травы сорные тянулись,
высыхала их листва,
словно бы они разулись,
красовалась чистота.

Рост карьерный был на славу,
дали званье – инженер.
Отдавал приказы – сваи
будто бы из высших сфер.

С подопечными невзгоды
по достоинству делил,
сдерживал наплыв свободы.
У него на всё хватало сил.

Стал начальником он смены:
авиа готовить персонал
добросовестный отменно
с чистой совестью – кристалл.

Дружбой дорожил со всеми,
подопечных не ругал.
Голос был спокойным. Тени
не скользили за мораль.

Семьянин отменно-святый,
понимал всей жизни суть.
На работе был он “батей”.
– Как живёшь? “Да по чуть-чуть...”

Отвечал на все вопросы,
уважаемый мужик,
помогал сбивать он росы,
подставляя ветру лик.

На морозе стыли руки,
запускал легко мотор.
У него остались внуки.
Слышен отпеванья хор.

Вспоминаем мы Андрея,
всё хорошее, как шлейф,
тянется – для всех потеря,
лёг в небесный парень дрейф.
3.
Работал он в Аэроклубе,
на планерах в любви парил.
Всё начиналось лихо, любо.
Наверно, зря ты, друг, курил?..

Единственный вопрос открытым
остался грузом на Земле.
Венками доблести увитый
в могильно-кладбищенской мгле.

Два курса – терапевта профиль,
но медицина не его,
призвания струились крохи.
Вращение винта цвело

и затмевало медицину,
он знал до тонкостей мотор.
Харибду одолел и Сциллу
и в авиации простор

вошёл естественно и в счастье
работал на “линейке” он.
Непревзойдённым был он в части –
в каком цилиндре, слышал звон.

И тут же устранял дефекты,
мотор работал, как часы.
Сложились в формулу аспекты
по-человечески просты.

Он уважал всех подопечных
и всеми уважаем был.
Уснул он сном навеки вечным
и превратился с ходу в быль.

И в голос заявляют внуки
ему, ушедшему вослед:
– Земля тебе пусть будет пухом,
мы помнить будем, милый дед,

твои прикольные игрушки,
что мастерил на Новый год,
и улыбались нам петрушки –
любители иных свобод.
4.
Авиация учила
мужеству, чтоб быть собой.
Говорил всегда учтиво,
подтвердит вам друг любой.

Безнадёги жёлтой кредо,
независимости вид –
мне Васильченко поведал,
и согласен весь Главлит.

Настоящий друг Андрея,
жаль ему его до слёз.
Надоел нам вихрь Борея,
с Полюса как будто сполз.

Просочился даже в память,
заморозил навсегда.
Отшлифован чёрный камень,
отразилась в нём звезда,

вспыхнула на Небосводе,
где теперь живёт Андрей.
Луч коснулся на свободе,
Андрюха всех любил людей.