Случай в усадьбе

В одной усадьбе в век иной
Случился казус небывалый.
Был ветхий фонд тому виной,
А с ним ребёнок годовалый.

Переполох – не тот фурор,
Но мел-то бел, да чёрен уголь.
Жил в доме обер-прокурор
С семьёю, дворней и прислугой.

В хозяйстве нужен глаз да глаз,
Не то, что в крепости у турка.
В усадьбе сей уже не раз
Валилась на пол штукатурка.

То печь угаром задымит,
То разойдутся половицы.
То исчерпается лимит
Гороха или чечевицы.

Всегда в дому найдётся вор,
Проникши медным купоросом.
Пусть даже обер-прокурор
И терпит жулика под носом.

Не зрит он или далеко
От этой внутренней заботы.
Ему-то, знамо, нелегко
Блюсти державные оплоты.

Высок имперский интерес,
Где сыск, да царь, да божья воля.
А тут хозяин наотрез
Вдруг отказался от контроля.

И оттого в дому бардак
И всё не в истинном порядке:
Холодный пол, сырой чердак
И сквозняки да лихорадки.

Те нравы копией легли
На государевы прожекты,
При недогляде и в пыли,
Где есть и ябеды, и жертвы.

Ну, скажет обер: «Вашу мать!..»
А кто повинен? Голубица!
Легко наушнику внимать,
Но худо истины добиться.

Как божью душу наказать?
Как разобраться, всё оформя?
И вроде некого вязать,
И не добраться нам до корня.

Вот непогода на дворе,
И с потолка привычно каплет.
В финале года в октябре
Природа куксится и чахнет.

И дом набух, отяжелел,
Стара дворянская усадьба.
Вчерась телёнок околел,
А у Меланьи с Провом свадьба.

И вперемешку всё у нас:
Беда и счастье, смех и горе.
И прокурор сидит сейчас,
Пьёт чай и думает о море.

Вокруг – любимая семья,
По фронту – верная прислуга.
И хороши круги своя,
Где ни врага окроме друга.

Но тут раздался дикий вопль –
Упал карниз на ногу Марфы.
И в сей же миг Полина Гёпль
Упала в обморок у арфы.

Что началося – боже мой!
Дом задрожал и закачался.
Тут побежал бы и хромой,
Тут и безногий бы помчался.

Давай спасать и ту и ту,
Ища пособие наскОро.
И слышно было за версту,
Как голосят у прокурора.

Весь дом те дружные труды
Перевернули наизнанку.
Трудом и спиртом от беды
Вернули в чувство гувернантку.

А Марфе сделали лангет,
Сметая гипс на табуретках.
И позолоченный багет
Глядел на то очами предков.

Однако мало всех спасти:
Мол, нет покойников – и баста.
А дом молил его снести
И намекал об этом часто.

А дом стенал вовсю: я дряхл, –
Гния под липовою веткой,
Уравнен весу тетрадрахм
Своею преданностью ветхой.

Ему-то было каково
Терять кусочек раз за разом?
Пусть не убило никого,
Но где же очи те и разум?

Ушла старинная пора,
И мир не тот уже отныне,
Как и дворянская хандра
При отвалившейся лепнине.

И где тот обер-прокурор,
И где французская девица?
«Варягов» после и «Аврор»
Как будто нечему дивиться.

Страна иначе зажила,
В усадьбах сделали музеи.
Нога у Марфы зажила,
Как ни вопили ротозеи.

А нас ты, Господи, прости
За недостаточность конструкций.
Но все случайности свести,
Увы, нельзя до реконструкций.

Все баре там, где не дают
Уже балы, как ни печалься.
Усадеб нету – где приют,
Где санаторий для начальства.

Не приглашает даму франт
На полонез при канделябрах.
Строеньем правит комендант,
И тряпки грязные на швабрах.

Тропа судьбы уводит в парк,
Где ветка липовая гнётся.
Сгорела жизнь, как Жанна Д’Арк,
Ничто из дыма не вернётся.

2020