Двенадцать часов. Шесть минут

За оградой чёрной и грязной, покрытой какой-то мерзкой серой плесенью и заросшей грибком последние лет сто, стоит часовня. Разбитые окна смотрят на восток а боковая стена совсем высыпалась. – Старые камни, потрескавшиеся от времени и хранящие печальные воспоминания казнённых язычников и довольных своей каменной участью – не боятся пролежней от колючего мохнатого зелёного мха – такого же злого, как они. Над этим необычным местом всегда висит туча: серая, блестящая и переливающая грозными колкими молниями. Между ней и её тяжёлыми друзьями ведётся непрерывный диалог. Поодаль, за разбитыми бордовыми лавочками, где виднеются следы совсем проржавевших кандалов, лежит потрёпанная, но не тронутая временем, Книга.  – Возможно там описано всё то, что происходит и что будет происходить.
Камни, мои камни-
Серебром блестите-
Дождиком пролью вас,
Задушу теплом;
Камни отвечают:
Туча, не старайся-
Время нас расставит-
Выживем в потом…
Багряные грязные лохмотья, свисающие сквозь разбитые окна, причудливой формы, как-то забавно смеются – они ведь общаются между собой о прожитых и будущих летах. Полуразрушенный колокол поёт свою заунывную песню, созывая всех вокруг на пир из костей, так любезно собранных под фундаментом Монастыря. Добрые Чёрные Вороны мудрости своей так иронично клацают по облупившимся камням – отбивая уже последние остатки пожелтевшей штукатурки – словно черви проедают гнилые зубы разложившегося трупа. В сей картине не хватает одного дополнительного факта: здесь нет дня и ночи и двенадцать часов шесть минут от начала непонятно чего. Штиль не трогает корявое дерево – дополняющиее сей колоритный пейзаж своими крючковатыми безлистными ветками, насковзь проеденными жуками и прожжёнными неприветливым Красным Солнцем.
Вновь стук. Двенадцать часов, шесть минут.