Чарльз Буковски. Йон Эдгар Уэбб

тогда, в Новом Орлеане, я писал лирические стихи, печатая
точно в угаре, горячие строчки и
выпивая галлоны пива.
это было как кричать в сумасшедшем доме, сумасшедшем доме
моего мира
где мышня возится среди
пустых бутылок.
иногда я ходил по барам
но там были эти типы на стульях у стойки, люди, с которыми я не мог
поладить:
мужчины меня сторонились, а женщин я пугал до смерти.
бармены требовали, чтобы я
выметался.
я возвращался, в каждой руке по шестерику пива, 
в комнату, к мышне и пылающим
строчкам.

то еще было времечко, эти дни, когда я писал лирические
стихотворения
а прямо за углом был редактор
скармливающий
каждую страницу голодному прессу, ничего
не отвергая
хотя я был никому не известен
он печатал меня на прожорливой бумаге
которой хватило бы
на 2000 лет.

этот редактор сам же печатал и
публиковал
лицо его оставалось невозмутимым, когда я каждое утро
протягивал ему десять, а то и
двадцать страниц:
«это все?»

сумасшедший сукин сын, он сам по себе был лирическим
стихотворением.

––––––––––––––––––––––

Charles Bukowski. Jon Edgar Webb

I had a lyric poem period down in New Orleans, pounding
out these fat rolling lines and
drinking gallons of beer.
it felt good like screaming in a madhouse, the madhouse of
my world
as the mice scattered among the
empties.
at times I went into the bars
but I couldn’t work it out with those people who sat on the
stools:
men evaded me and the women were terrified of
me.
bartenders asked that I
leave.
I did, struggling back with wondrous six-packs
to the room and the mice and those fat rolling
lines.

that lyric poem period was a raving bitch of a
time
and there was an editor right around the
corner who
fed each page into a waiting press, rejecting
nothing
even though I was unknown
he printed me upon ravenous paper
manufactured to last
2,000 years.

this editor was also the publisher and
the printer
kept a straight face as I handed him the ten to
twenty pages
each morning:
“is that all?’

that crazy son of a bitch, he was a lyric
poem
himself.