50. Тетради - отклики

     "Вкладывая все наше желание блага в некую вещь, мы делаем для себя эту вещь условием существования. Однако при этом мы не делаем ее благом, ибо наше существование не есть благо. Мы всегда хотим чего-то иного, нежели существовать".

      С. Вейль. Тетради.


     Чего мы хотим? Быть... Это слово никому ничего не говорит, особенно в наше время. Чем быть отличается от существовать, от просто "жить"?

    Ранние стоики говорили: существовать это значит быть телесным. Уже что-то... В древности хотя бы умели говорить (у нас ведь никто такие вещи даже и не пытается определять). Значит, существовать это тоже быть, но быть особым образом - телесно воспринимаемым. То есть, надо понимать, быть таким, чтобы тебя могли почувствовать, воспринять и увидеть как некоторое "нечто", с которым имеешь дело. Что же, это даёт некоторые ориентиры. В крайнем случае, показывает все плюсы и все минусы: с одной стороны существовать значит утвердиться в некоторой своей "небесплотности" и утвердить своё "есть" в этой "небесплотности"; с другой - мы, люди всё же не являемся по своему существу только некоторым "нечто", потому что мы - большее - мы не "нечто", а "некто". В этом, очевидно и заключается проблема.
    Есть вещи бестелесные, и это также признавали стоики, да и не только стоики - все философы. И эти бестелесные вещи - "как бы существуют", но они являются крайне значимыми для человека. У стоиков к таким бестелесным вещам относились: пустота, пространство, время и "лектон" (смысл). Собственно только бестелесные вещи делают человека человеком. Жить то, конечно, всем надо, но вопрос заключается в том КАК? Как надо жить?
    Итак, человек жив не только своей телесностью, но ещё и "бестелесными" вещами, а такое широкое и, казалось бы, пустое понятие как бытие охватывает и бытие "бестелесных" вещей.
    То есть благо для человека заключается не в том, чтобы говорить об одном лишь существовании или только о жизни - живой ты или не живой, но ещё и в том, чтобы, например, то, что нельзя пощупать, увидеть и понюхать - вдруг обнаружилось тобой как смысл твоей жизни. Нечто невыразимое и неуловимое. Греки так могли. Однозначно. Когда читаешь их тексты, когда погружаешься в них, то всеми фибрами души понимаешь, что они несомненно могли это делать. Они легко уходили в нечто "бестелесное" как в своё, можно даже так сказать - наравне с лёгкостью обнаружения телесности, в них присутствовала и лёгкость обнаружения "бестелесного", и скорей всего обе они и питали друг друга. Отсюда греческое чудо. Чудо, которое никогда уже больше не повторилось в истории.

    Наше же время характеризуется тем, что мы всё меньше, меньше и меньше говорим об этом "бестелесном". Словно его и нет. А ведь его и вправду нет - всё то, что не существует нужно держать, чтобы оно "как бы" существовало. Но несмотря на все наши оры о нашей прогрессивной технике, вот этой "техники", вот этого искусства у нас становится всё меньше и меньше - великого искусства быть в том, что называется "смысл человеческой жизни".
    Мы, несомненно, продолжаем существовать - отнять у нас тело крайне трудно. Но зато гораздо легче оказалось отнять у нас то, что названо с древности "бестелесным" - с ним мы расстаёмся легко, даже ощущаем "облегчение" от спада некоторого напряжения, не замечая того, что спад внутреннего напряжения "бестелесных" вещей приводит нас к колоссальной перегрузке во внешнем мире. К стрессам, срывам, депрессиям, меланхолиям - в общем к тоске по этому такому странному, такому неуловимому и такому необъяснимому "нечто", которое, если взять его в руки - "ничто", а если держать вместе с человеческим осуществлением - всё.

    Мы теряем "соль земли". А получаем на руки - "благие" вещи и "благие" технологии, в которых нет самого последнего самого нужного - Блага вообще, Блага с большой буквы - нет нас самих как Блага друг другу.

    Поскольку я хочу быть человеком, я хочу видеть совершенно невидимые "бестелесные" смыслы в их осуществлении в моём телесном существовании.


     "Любовь. Я хотела бы, чтобы тот, кого люблю я, любил меня.
Но если он целиком предан мне, значит, он больше не существует. И я перестаю его любить. Пресыщение. Пока же он не предан мне целиком, он недостаточно меня любит.
Или еще: я хотела бы его блага ради него. Но какого блага? Того, что мне представляется его благом? Но он его не хочет.
(А если он целиком мне послушен, я его больше не люблю.)
Или всего, чего он хочет? Тогда те же самые вопросы, которые встают относительно моего желания, встают и относительно его желания. Чего желает он? Любит ли он что-то? И т. д."

       С. Вейль. Тетради.


      Когда я хочу от человека полной преданности в любви ко мне, я хочу чего-то одного из двух: либо полностью поработить его (обладать им как вещью, как средством, а для этого необходима потеря лица с его стороны), либо быть столь же безмерным, как и я сама ( в том случае, когда и я полностью ему предана). К сожалению, мы видим и знаем только первый вариант. Мы автоматически считаем, что полная преданность - это подчинение. Такой казус происходит с нами оттого, что всякий раз как мы размышляем об этом или переживаем похожие отношения, мы всегда упускаем из виду самих себя - мы не спрашиваем о самих себе - безмерна ли наша любовь? Или же, она заранее недостаточна. Между тем, вопрос решается исходя именно из этого "факта": если твоя собственная любовь безмерна, то ты вправе требовать безмерной любви от другого, больше того - только такой любви ты и должен от него требовать, ибо всякая другая любовь будет тебе мала - не мила по-настоящему. Если же сам ты не таков, то требование безусловной преданности от другого - однозначно означает желание получить больше, чем ты сам можешь дать и оно, несомненно, - незаконно, ложно и ведёт к тем катастрофам, которые мы чаще всего и переживаем.
     Но, к сожалению, Симона Вейль также упустила здесь написать об этом. Также, как и все остальные люди. Вот почему в этом вопросе лучше всего обратиться к Цветаевой, и хотя я уже дала самый верный ответ на такую сложную проблему, и без всякого обращения для того к Цветаевой, я всё же нахожу у неё подтверждение своему ответу - безусловная преданность с обоих сторон возможна и именуется Цветаевой - обменом душами. Твоя душа теперь моя, а моя душа - теперь твоя. И это - совершенная любовь или идеально-реально исполненная. Остальные любови - сплошная мука, потому что они не исполнены как следует, как то следует для любви.

     Люди гибнут не потому, что их не любят, а потому, что их любят недостаточно. Этот девиз я бы написала крупными буквами по всему земному шару, чтобы он наконец-то когда-нибудь дошёл до нас, до нашей души и до наших мозгов - любишь - люби до конца... долюбливай... а не являй чёрт знает что, выдаваемое за любовь.


     "Тот, кто полагает свою жизнь в вере в Бога, может потерять свою веру. Но кто полагает свою жизнь в самом Боге — тот не потеряет ее никогда. Положить свою жизнь там, где ее никто не тронет. Это невозможно. Это смерть. Это — больше не жить.
Это и есть то, что нужно".

      С. Вейль. Тетради.


      Моё богатство в малом пределе бесконечного, эта малость и самое последнее "чуть" никому неизвестна и никто её не тронет, потому что никто не доходит до неё и не находит её.
     Когда психолог Бруно Беттельхейм попал в фашистский лагерь Дахау, он довольно скоро осознал, что задача человека, попавшего в него заключается не в том, чтобы выжить, ибо многие выживали, но теряли рассудок и человеческий облик, а прежде всего в том, чтобы не потерять вот этот облик, в том, чтобы сохранить своё человеческое достоинство. Но как можно было это сделать посреди лагерей и зверств, и ужаса? И Бруно отвечал самому себе: надо сохранить эту самость, как последнее самое малое семечко посреди тотального отрицания - сохранить как невесомую малую малость, то есть сохранить её в самых примитивных, казалось бы совершенно незначимых вещах и даже лучше будет, если это будут крохотные и незаметные вопросы, потому что сохранить её заметно и во весь рост значит подвергнуться немедленному уничтожению.

     В тяжёлые времена всё, что остаётся у человека равно песчинке или зёрнышку, но когда он может, бредя по пустыне всё же достать из каких-то складок своего кармана, это провалившееся туда и затерявшееся там зёрнышко - он сказачно богат.
Всё моё богатство ничего не весит, оно пылинка в моей ладони, потому что вот оно откуда всё происходит - из этой пылинки, крохотного мизера, почти "ничто", но пылинка всё же должна быть!!!