О любом

Миллиарды... кругом миллиарды чёрных точек.
Между ними практически нет промежутков.
И любой, попытавшийся выдать пару строчек
обречён даже в сон реагировать чутко

на узор бесконечный, как ужас темных далей,
упакованных в шелест дурацкой обёртки
пережитых легко и беспечно снов-печалей,
обусловленных выпитой ночью «отвёрткой».

И любой, не решившийся выпасть белой птицей
из разрушенных гнёзд на неверия скалах,
обязательно после теплотой повторится,
той, что грела пустоты земного начала.

И любой, обозревший горизонты событий,
станет нервно искать отражения века
на поверхностях тканей из невидимых нитей
идеальных спиралей австралопитека.

И любой, одолживший у жизни пару вдохов,
за пятнадцать минут беспросветно напьётся,
ожидая от милых собратьев и подвоха,
и намёков на дар, и личины уродца,

по которому плачут застенки местных тюрем.
И любой, отмотавший назад киноплёнку,
вдруг проснётся здесь повелителем целой бури,
направляющейся на родную сторонку,

чтобы избавить, наконец-то, Б-га-Создателя
от необходимости выслушивать бредни
обоих: прихожанина и настоятеля,
нежно лгущих друг другу во время обедни.

И любой, отпечатавшийся в местных газетах,
уже не будет искать себе воскресенья
в пятницу, когда рождаются и мрут поэты,
беззаботно даря всем-всем шанс на спасенье

от мистических соблазнов сердца, что вне тела
захотело разузнать соитий таблицы.
И любой, обрисованный утром белым мелом,
обязательно за сутки себе приснится

эдаким воплощением добра - мощным, жёстким
и абсолютно свободным от убеждений,
чтобы смочь реагировать на зло мира хлёстко
с тотальностью полиочаговых поражений.

И любой, добравшийся вот до этого места
в написаной случайно череде испугов
иногда не совсем рифмующегося текста,
обретёт наконец-то себя как часть круга

космосов, собранных мной в безобразный комочек
ни на что не годных проявлений рассудка.
Миллиарды... кругом миллиарды чёрных точек.
И меж ними практически нет промежутков.