Часть 13. Для кошек псы как вурдалаки

Ах, как прекрасны летом ночки! Светает рано – благодать!
Ещё прекраснее – денёчки, когда есть время отдыхать.
А для котов ночь, день – едино, гуляют сами по себе,
Свобода им необходима, как дождик молодой траве.

Вот если б только не собаки, которые их донимают вечно!
Для кошек псы как вурдалаки, война меж ними бесконечна.
Маркиз однажды, Муськин сын, котёнок – несмышлёныш глупый,
в саду гулял совсем один, на солнце, греясь, возле клумбы.

Как вдруг, откуда ни возьмись, с истошным лаем мчит собака,
и на него, оскалив пасть, рычит взбешённая дворняга.
Какой найти тут компромисс? Маркиз взобрался быстро, ловко
на яблоню, и смотрит вниз, мяукая оттуда робко.

«Мур! Мяу! Мяу! Уходите!» Но деревенская собака
под яблоней уселась, точно зритель. Маркиз трясётся весь от страха!
— Мур! Мяу! Мяу! Что Вам надо? Мур! Мяу! Мяу! Мамочки!
Трясётся котик, слёзы градом, собаке ж то – до лампочки.

Она рычит и рвётся, рвётся, подпрыгивает, лает, вновь рычит.
Вот-вот котёнок вниз сорвётся, от ужаса он жалобно пищит:
— Мур! Мяу! Мяу! Помогите! Хоть кто-нибудь здесь появись!
Мур! Мяу! Лаять прекратите! Противен мне собачий визг!

Котёнок, пятясь вдоль сучка, мяукал, вниз боясь упасть.
Вдруг яблоко свалилось свысока, да, аккурат, собаке – в пасть.
Дворняга лаяла б ещё, да плод тот был большой и твёрдый,
застрял он в пасти, между щёк, внутри открытой пёсьей морды.

Собака головой трясла, минут так пять, никак не меньше,
потом под яблонькой легла, чтоб там избавиться ей от застрявшей вещи.
А тут, как раз, и Васька прискакал, никак котяра рыжий не поймёт –
какой-то странный у дворняги той оскал. Да и за что она себя по морде бьёт?

В недоумении Васька наблюдал, как псина лапами стучит себе по морде,
Потом на яблони котёнка увидал, спросил: «А что, лупить себя сегодня в моде?»
Мяукал жалобно на дереве котёнок, смотрел то на кота, то – на собаку:
— Мур! Мяу! Мяу! — голосочек тонок, — Хотел затеять пёс со мною драку!

— Ах, вот как?! — возмутился тут Василий, — На наших вздумали свой лай поднять?!
И, ощетинившись, котяра рыжий возле собаки начал спину выгибать.
Он подошёл поближе к серой псине и, наклонившись низко – до земли,
стал пристально рассматривать, будто в витрине, что у собаки в пасти есть внутри.

Увидев яблоко, от смеха кот заплакал, упал на травку и давай по ней валяться:
— Давно не приходилось мне, однако, до слёз, так весело, над псинами смеяться!
Смеялся Васька долго и задорно. Маркиз, на яблоньке той, глядя на него,
повеселел и захотел спокойно, уж было, с дерева слезать того.

Не тут-то было! Как залез – не помнит, а вниз спускаться стало ему страшно,
он вновь и вновь – то вверх, то вниз посмотрит: «Мур! Мяу! Мяу! Высоко! Опасно!»
Подпрыгнул Васька, насмеявшись, вверх, повис на ветке и давай на ней качаться.
От веса Котофея, как на грех, та ветка яблоньки вдруг начала ломаться.

Раздался треск! Свалился Васька вниз и, вместе с веткой, на собаку приземлился,
а вслед за ним слетел вниз и Маркиз. Из яблок град едва остановился.
То яблоко, что в пасти у дворняги, в лепёшку превратилось от большого веса.
Собака, от такой вот передряги, потом едва в себя пришла от стресса.

С тех пор в тот сад она свой нос не кажет, Маркиза с Васькой стороной обходит.
Она и кошек, и котов стала бояться, забьётся в будку и сидит там, не выходит.