Ода На Праздность Джон Китс

"Они не трудятся, ни пряжу ткут."

Одним утром предо мной были три фигуры видны,
С гнутыми шеями, и едиными руками, боко-лицые;
И одна подле другой ступали блаженными,
В тихих сандалиях, и в белых робах гарцевали;
Они ходили, как фигуры на мраморной урне,
Когда вращают вокруг, видеть с другого бока;
Они являлись снова; как когда урна разом более
Шла вкруг, и тени, видом ранние, вернулись;
И они были странны для меня, как случаем знаком
С вазами тот, кто углублен в Фидийские придания.

Как же так, Тени! что Я вас не знал?
Как пришли вы немыми в такой молчания маске?
Был ли то тихий глубоко-сокрытый заговор
Похитить прочь и оставить без указа
Мои праздные дни? С плодом то было время сна;
Благами полное облако от праздности-лета
Заволокло мои глаза; пульс рос мой менее и менее;
Боль не имела жала, и радостей венок - цветка:
О, с чего вы не растаяли, и оставили мое зрение
Беспризрачным для всего, но—- в пустоте?

И снова мимо они шли: - увы! но куда шли?
Мой сон был украшаем смутными мечтами;
Моя душа была лугом, окропляемым вовне
С цветами, тенями броскими, и раскосыми лучами:
Утро было полно облаков, но ни капли не упало,
Хоть на его веках и висли милые слезы Мая;
Открытая створка сдавила ново-листый стебель,
Вели идущему теплу и наваждению престать;
О Тени! то было время для расставаний!
Над вашими долами нет павших слез моих.

В раз третий шли они вперед, и, проходя, вернула
Каждая из них лицо на мгновение ко мне;
Потом поникли, и, следовать за ними, Я горел
И жаждал крыльев, с того, что Я знал троих;
Первой была добрая Дева, и Любовь ее имя;
Второй была Амбиция, с бледностью на щеках,
И бдительна всегда, с истощенным взором;
Последнюю, люблю Я более, чем проклинаю
Я навис над ней, девицею весьма не без-словной, -
Я знал, быть ей демоном моим - Поэзией.

Они поникли, и, уж точно! Хотел Я крылья:
О глупость! Что есть Любовь? и где она в счету?
И за ту жалкую Амбицию! —-она льется
От мужних малых сердц, кроткий жара-приступ;
За Поэзию!—- нет,—-у ней нет радости,—-
По краю для меня,—-и так сладка, как сонные полудни,
И вечера погрязли все в медовой праздности;
О, для старения так скрыта от возни,
Что Я, может, никогда узнаю, как сопоставить луны,
Иль внять голосу суетного здравого-смысла!

Итак, вам, трем Призракам, прощай! Вам не поднять
Мою главу хладом-уложенную на цветной косе;
Ибо Я не буду почитаем с похвалою,
Питомцем-агнцем из сентиментов в фарсе!
Спадайте мягко с моих глаз, и будьте снова более
В масках-подобия фигурами на сонной урне;
Прощайте! Я все имею образы для ночи бдения,
И, до дней сумрачных видений, запасы полны;
Исчезнуть, вам Фантомам! в праздной бодрости моей,
На облака, и никогда вращаться снова!



ODE ON INDOLENCE

BY JOHN KEATS

‘They toil not, neither do they spin.’

One morn before me were three figures seen,
I With bowed necks, and joined hands, side-faced;
And one behind the other stepp'd serene,
In placid sandals, and in white robes graced;
They pass'd, like figures on a marble urn,
When shifted round to see the other side;
They came again; as when the urn once more
Is shifted round, the first seen shades return;
And they were strange to me, as may betide
With vases, to one deep in Phidian lore.

How is it, Shadows! that I knew ye not?
How came ye muffled in so hush a masque?
Was it a silent deep-disguised plot
To steal away, and leave without a task
My idle days? Ripe was the drowsy hour;
The blissful cloud of summer-indolence
Benumb'd my eyes; my pulse grew less and less;
Pain had no sting, and pleasure's wreath no flower:
O, why did ye not melt, and leave my sense
Unhaunted quite of all but—-nothingness?

A third time came they by;—-alas! wherefore?
My sleep had been embroider'd with dim dreams;
My soul had been a lawn besprinkled o'er
With flowers, and stirring shades, and baffled beams:
The morn was clouded, but no shower fell,
Tho' in her lids hung the sweet tears of May;
The open casement press'd a new-leav'd vine,
Let in the budding warmth and throstle's lay;
O Shadows! 'twas a time to bid farewell!
Upon your skirts had fallen no tears of mine.

A third time pass'd they by, and, passing, turn'd
Each one the face a moment whiles to me;
Then faded, and to follow them I burn'd
And ached for wings, because I knew the three;
The first was a fair maid, and Love her name;
The second was Ambition, pale of cheek,
And ever watchful with fatigued eye;
The last, whom I love more, the more of blame
Is heap'd upon her, maiden most unmeek,—-
I knew to be my demon Poesy.

They faded, and, forsooth! I wanted wings:
O folly! What is Love! and where is it?
And for that poor Ambition—-it springs
From a man's little heart's short fever-fit;
For Poesy!—-no,—-she has not a joy,—-
At least for me,—-so sweet as drowsy noons,
And evenings steep'd in honied indolence;
O, for an age so shelter'd from annoy,
That I may never know how change the moons,
Or hear the voice of busy common-sense!

So, ye three Ghosts, adieu! Ye cannot raise
My head cool-bedded in the flowery grass;
For I would not be dieted with praise,
A pet-lamb in a sentimental farce!
Fade sofdy from my eyes, and be once more
In masque-like figures on the dreamy urn;
Farewell! I yet have visions for the night,
And for the day faint visions there is store;
Vanish, ye Phantoms! from my idle spright,
Into the clouds, and never more return!