облаком

я не выстелю в ночь для любимых ковёр бессмертия,
в человеке, наверно, не много бессменных истин,
в небо тянется мёд горьковатый степного клевера,
колко жгутся о кожу былого седые искры.

не боюсь я ни смерти, ни ласки любовных сказочек,
ни проклятий калечных, ни времени жёстких стрелок,
ну, садись поудобней, и буду тебе рассказывать
всё, что слышать захочешь, от тела блуждая к телу:

вот церковный художник, - лучиною кисть горящая,
круглолицее детство, околица и колодец,
пегой псины бездомной глаза от обид незрячие
и святая водица в копытцах зелёных просек.

белоногая дева, несущая хлеб на веточках
оперившейся вербы, мотор заводной цикады -
только слышать и слушать, раз делать, похоже, нечего,
да и что тут поделать, коль жизнь завершится адом.

то война, то сума, то отвешено, то покинуто,
то разбито - не склеишь, то соткано из гнилого,
у воробушка вёсны сменялись лихими зимами,
и тепла он лишался однажды, и сна и крова.

не поверишь, но горе на свете живым живёхонько,
прописные уложены в истины на удачу,
а судьба человечья - былинка - над ямой облако,
дунешь ветром в живот, ощетинится и заплачет.