Проблема убийства светлых князей Бориса и Глеба

 1. Дело Бориса и Глеба
                Итак, разбирать проблему, довольно подробно описанную мной во введении, мы начнём с одного из самых таинственных эпизодов русской истории, с криминальной истории, с убийства «светлых князей» Бориса и Глеба. Вы можете мне сейчас сказать, что здесь не существует никакой проблемы, что всё чётко и ясно: князь Святополк убил своих братьев, за что и получил своё запоминающееся прозвище – «Окаянный».
      Да вот дело в том, что, как я и говорил, в истории не существует практически ничего абсолютно  точного, ясного и непоколебимого никоими претензиями и всякого рода вопросами. Особенно мало этого в истории Киевской Руси. Основным и чуть ли не единственным источником знаний об этом периоде является «Повесть временных лет», написанная монахом Киево-Печерского монастыря Нестором. Да вот проблема, эта книга была написана предположительно в 1113 году, то есть через 100 лет после обсуждаемых нами событий.
   Видимо, государственный историограф при дворе императора Александра1 Николай Михайлович Карамзин решил   не рассматривать эту возможность при составлении своей «Истории Государства Российского». Конечно, его полностью можно понять: когда источников мало (а в его случае, можно считать, был всего один), информацию приходится приравнивать к истине. Но проблема в том, что объявленная Карамзиным версия хода русской истории стала приниматься уже на общегосударственном масштабе непреложной истиной, которая не терпит альтернативных вариантов. Именно из-за этой авторитарности работы, слова «Повести…» стали практически цитироваться и в работах Карамзина, и в работах многих других видных историков, например, Сергея Михайловича Соловьёва.
  Согласно их повествованию, к 1015 году сложилась такая неоднозначная ситуация:  Владимир 1 Святой, тот самый «Креститель Руси», дал каждому своему сыну надел. Другими словами, он поставил их наместниками в разных землях. Святополка (то ли своего сына, то ли племянника -  этот вопрос всё ещё «летает в воздухе» в историческом обществе) Владимир отправил в туровскую землю. Но очень скоро до великого князя дошли слухи о том, что Святополк женился на дочери польского короля Болеслава и «хотел, по наущению своего тестя, отложиться от России». Из-за этого Владимир заточил своего племянника в темницу.
Вышгородский князь Борис, любимец народа и своего отца, отправился в поход против печенегов с огромной великокняжеской дружиной. Другой сын Владимира   Ярослав правил сначала в Ростове, но после смерти некоторых своих братьев стал властителем Новгородской земли. Он был обязан отдавать Киеву 2/3 всей собираемой дани, а это было около 3000 гривен, но в 1014-1015 годах Ярослав отказался делиться с отцом данью. Обе стороны  конфликта стали готовиться к войне, но ей свершиться суждено не было.
15 июля 1015 года великий князь Владимир I Святой  скончался. Весь люд киевский собрался в Десятинной церкви на оплакивание своего любимого властителя. Но довольно скоро жители опомнились: в златостольном городе не было ни одного из совершеннолетних сыновей Владимира. Все они не знали о случившемся и продолжали спокойно править в своих землях. В Киеве был  лишь Святополк,  всё это время остававшийся просто « не у дел». Он сразу почуял дух момента, и объявил себя Великим князем Киевским,  и «роздал им [гражданам Киева] множество сокровищ из казны Владимировой». Но народ не мог полностью поддержать нового правителя-самовенечника: их родные и близкие идут вместе с князем Борисом на бой с печенегами. Именно поэтому Святополк задумал уничтожить свою главную преграду на пути к всевластию, но сделать это было нелегко, ведь вышгородский князь шёл с великокняжеской дружиной и с её помощью мог легко завладеть отцовым престолом. Тогда Святополк отправился в Вышгород, где собрал местных бояр на совет.
« “Хотите ли доказать мне верность свою?” – спросил новый  государь. Бояре ответствовали, что они рады положить за него свои головы. Святополк требовал от них головы Бориса, и сии недостойные взялись услужить князю злодеянием».   
Таким образом, мы видим, что Святополк, вероятно, подкупил вышгородских бояр, те предали своего князя и отважились на его убийство.
Долго сдерживать тайну смерти великого киевского князя  не получилось. Весть дошла и до Бориса, который, не встретив  печенегов (что тоже весьма подозрительный момент), повернул обратно, в Киев. Но вот новость заставила Бориса изменить свои планы. Он не хотел спорить со своим старшим братом. В итоге, между ним и дружиной завязался конфликт. «Товарищи побед Владимировых говорили ему: “Князь! С тобою дружина и воины отца твоего; Поди в Киев и будь государем России!”  Борис ответствовал: ”Могу ли поднять руку на брата старейшего? Он должен быть моим вторым отцом”».   
Эта чувствительность показалась суровым русским воинам малодушием, и они покинули стан  своего князя.  Борис остался с немногими слугами на берегу реки Альте. Ночью убийцы приблизились к  шатру и услышали моления. Князь знал, кто и зачем  стоял за шатром, и поэтому стал ещё пуще молиться,  молиться за отца своего, братьев, Русь… и за Святополка. Но вот голос его утих. Молчание его «возвратило смелость» убийцам, они ворвались в шатёр и копьями пронзили Бориса  и верного своему князю до последнего отрока Георгия, родом из Венгрии. Летописец, желая полностью показать всю гнусность  этих наёмников, рассказывает, что, охваченные желанием забрать и золотую гривну с шеи этого Георгия, они отрубили ему голову.
  Удивительно, что в летописи даже приводятся имена этих хладнокровных убийц: Путша, Талец, Елович, Ляшко. Эта излишняя подробность смущает многих историков. Откуда летописец знает  такие тонкости? Ведь он только что говорил, что в стане Борисовом было очень мало людей: буквально, Борис  и пара слуг. Ну, хорошо, оставим этот вопрос и продолжим.
Решив проблему с Борисом, Святополк не успокоился. Он немедленно отправил  к муромскому князю гонца с известием сильной болезни Владимира. Мы с Вами, конечно, уже знаем, что светлейший князь скончался, но, как я уже говорил, известия до других городов доходили нескоро. Святополк звал Глеба в Киев, и тот, поспешно собравшись, отправился с малой дружиной в златостольный град. Около Смоленска Глеб подвернул ногу (опять же, откуда такие подробности?), поэтому дальше путь он продолжил водою. Примерно здесь же его настиг гонец от Ярослава, который уже знал о гибели отца и братоубийстве Святополка, и рассказал ему про грядущую опасность. Будучи схожим по характеру со своим братом Борисом, чувствительный Глеб долго оплакивал своего отца и брата. Скоро пришли и убийцы от Святополка, но даже не они, эти мерзкие люди, убили князя, его собственный повар по имени Торчин: желая угодить Святополку, он зарезал Глеба ножом. Труп бедного еще долго просто лежал на берегу реки, и только потом он был погребен в вышегородской церкви святого Василия вместе с князем Борисом…
  Известно также ещё одно злодеяние  «окаянного князя»: князь Святослав, узнав о планах Святополка и понимая всю слабость своего положения, хотел убежать в Венгрию, но около Карпатских гор и его настигли убийцы властолюбивого брата. Многим исследователям этой эпохи кажется довольно странным, почему только Борис и Глеб были канонизированы РПЦ, а их история настолько популяризирована. Вероятнее всего, во времена частых междоусобных войн, безжалостного кровопролития и розни нужна была именно история такой покорности и любви перед старшим.
 Это история является самой распространённой. Каждый из нас, наверняка, встречал её в школьных учебниках. Дальше в «Повести временных лет» рассказывается  о междоусобной войне Ярослава и Святополка, привлекающих на свою сторону и норманнское войско, и польского короля Болеслава.  Такой расклад  исторических событий считался и продолжает считаться самым авторитетным, правдивым.
     Но если мы хотим говорить об истории, всё-таки, как о науке, а не как о результате успешной работы политиков, мы должны рассматривать различные источники, которые помогут нам составить полную историческую картину. В 1834 году польский литератор Осип Сенковский перевёл на русский язык   «Прядь об Эймунде Хригссоне». Это произведение скандинавской общественной жизни заключает в себе много интересного для исследователей истории Киевской Руси. Оно повествует как раз о периоде междоусобной войны после смерти Владимира.  Только вот скандинавские саги в целом не считаются серьёзными историческими источниками, из-за того что в этих повествованиях реальные события начинают сливаться с былью, вымыслом. Но мы должны понимать, что скандинавы не старались выдумать подвиги для своих героев. Нет, они считали свои произведения историческими документами,  хоть и записанными, возможно, в вольной форме, поэтому действия героев рассказчик немного приукрашивает, но, если опираться на другие тексты, не придумывает с пустого места. Всё это способствовало тому, что в середине 19 века появилось новое историческое предположение, основанное на саге. Итак, давайте изучим этот небольшой текст в переводе Е.А.Рыдзевской более внимательным образом.
 В начале пряди рассказывается о сложившихся у норманнов политических обстоятельствах. У них, как мы понимаем из текста, примерно в это же время произошла междоусобная война, в ходе которой престол занял конунг Олаф. Эймунд вместе со своим небольшим войском в это время ходил по морю (вероятно, совершал всякого рода грабежи), а, вернувшись обратно, не захотел ни спорить, ни коим образом взаимодействовать с новым конунгом и сказал своим дружинникам:
 «Если вы хотите поступить по-моему, то я скажу вам, если хотите, что я задумал. Я слышал о смерти Вальдимара конунга с востока из Гардарики, и эти владения держат теперь трое сыновей его, славнейшие мужи. Он наделил их не совсем поровну — одному теперь досталось больше, чем тем двум. И зовется Бурицлав тот, который получил большую долю отцовского наследия, и он — старший из них. Другого зовут Ярицлейв, а третьего Вартилав. Бурицлав держит Кэнугард, а это — лучшее княжество во всем Гардарики. Ярицлейв держит Хольмгард, а третий — Палтескью и всю область, что сюда принадлежит. Теперь у них разлад из-за владений, и всех более недоволен тот, чья доля по разделу больше и лучше: он видит урон своей власти в том, что его владения меньше отцовских, и считает, что он потому ниже своих предков. И пришло мне теперь на мысль, если вы согласны, отправиться туда и побывать у каждого из этих конунгов, а больше у тех, которые хотят держать свои владения и довольствоваться тем, чем наделил их отец. Для нас это будет хорошо — добудем и богатство, и почесть. Я на этом решу с вами»
Даже только в этом высказывании мы видим большое количество интерпретированных на скандинавский лад русских топонимов и имен. Очевидно, что «Вальдимар» - это русский князь Владимир, умерший, согласно «Повести…», в 1015 году. «Гардарики» - скандинавский вариант названия русского государства, «страны городов».  В имени «Ярицлейв» мы довольно отчётливо слышим имя Ярослава, тогда «Хольмград» - это земли, принадлежащие Новгороду. «Вартилав», согласно исследованиям учёных, является Брячислав, князь Полоцка.  А вот над именем «Бурицлав» учёные ломают головы до сих пор: главное предположение, возникшее практически сразу после обнародывания саги, что это – Борис. Именно эта идея является основой сюжета-антагониста «Повести временных лет», ведь, как мы увидим дальше, она переворачивает весь ход междоусобной войны. В качестве оппозиционной идеи было выдвинуто огромное количество предположений: что это каким-то образом переделанное имя Святополка, что это имя польского короля Болеслава, выступающего в главной роли, что это объединенный образ Болеслава и Святополка или что это просто путаница имён. Но всё же те, кто хочет поддержать загадку в этой истории выбирают наиболее понятную нам, русскоговорящим, интерпретированную версию имени Бориса.
  Я тоже в своих рассуждениях буду придерживаться этой идеи. Тогда, согласно саге, Борис после смерти отца получает Киев и, как рассказывает нам автор, очень недоволен тем, что власть его не безгранична, какой была она при Владимире. Я думаю, очень заметно, что образ Бориса резко отличается от русского варианта, в нём кипит жажда всевластия, которая не очень подходит для святого-великомученика. Это одна из главных причин, почему церковь была решительно против принятия этого документа серьёзным историческим источником.
 Довольно интересным моментом является то, что в саге не говорится про других сыновей Владимира. Князья Глеб, Мстислав просто опускаются в повествовании. Объяснить это, я думаю можно лишь одним образом: эти князья просто   навсего не взаимодействовали с норманнами, хотя, конечно, могут выдвигаться и другие версии.
Итак, если принять наш перевод топонимов и имен верным, то мы видим большое количество сходных черт с русскими источниками, что нельзя не подметить.
 Эймунд предлагает своим дружинникам отправиться в поход для поисков богатств и славы. Приближённые его с радостью соглашаются.
«Эймунд и его спутники не останавливаются в пути, пока не прибыли на восток в Хольмгард к Ярицлейву конунгу. Идут они в первый раз к конунгу Ярицлейву после того, как Рагнар [Прим.: советник Эймунда] попросил. Ярицлейв конунг был в свойстве с Олавом, конунгом свеев. Он был женат на дочери его, Ингигерд. И когда конунг узнает об их прибытии в страну, он посылает мужей к ним с поручением дать им мир в стране и позвать их к конунгу на хороший пир. Они охотно соглашаются. И когда они сидят на пиру, конунг и княгиня много расспрашивают их об известиях из Норега, о конунге Олаве Харальдссоне. И Эймунд говорил, что может сказать много хорошего о нем и о его обычае; он сказал, что они долго были побратимами и товарищами, но Эймунд не хотел говорить о том, что ему было не по душе, — о тех событиях, о которых было уже сказано. Эймунда и Рагнара очень уважал конунг, и княгиня не меньше, потому что она была как нельзя более великодушна и щедра на деньги, а Ярицлейв конунг не слыл щедрым, но был хорошим правителем и властным.»
В этом отрывке вновь встречается несколько сходств с «Повестью…»: Ярослав действительно был женат на Ингигерд, да и вообще в дальнейшем славился своими международными браками. Ярко запечатлена и характерная черта Ярослава в тексте – скупость. Скорее всего, это является исторически верно, потому что подобные проявления этой черты характера  встречаются и в дальнейшем. Стоит вспомнить хотя бы то, что Ярослав поссорился с отцом именно из-за денег.
 Дальше Эймунд предлагает свою военную помощь в конфликте братьев, ставшими друг другу врагами, получая «золото и серебро и хорошую одежду».  Он сразу предупреждает Ярослава, что если он откажется, то они уйдут к другим «конунгам» (так они по привычке называли князей).
« Ярицлейв конунг отвечает: «Нам очень нужна от вас помощь и совет, потому что вы, норманны, — мудрые мужи и храбрые. Но я не знаю, сколько вы просите наших денег за вашу службу». Эймунд отвечает: «Прежде всего ты должен дать нам дом и всей нашей дружине, и сделать так, чтобы у нас не было недостатка ни в каких ваших лучших припасах, какие нам нужны». «На это условие я согласен», — говорит конунг. Эймунд сказал: «Тогда ты будешь иметь право на эту дружину, чтобы быть вождем ее и чтобы она была впереди в твоем войске и княжестве. С этим ты должен платить каждому нашему воину эйрир серебра, а каждому рулевому на корабле — еще, кроме того, половину эйрира». Конунг отвечает: «Этого мы не можем». Эймунд сказал: «Можете, господин, потому что мы будем брать это бобрами и соболями  и другими вещами, которые легко добыть в вашей стране, и будем мерить это мы, а не наши воины. И если будет какая-нибудь военная добыча, вы нам выплатите эти деньги, а если мы будем сидеть спокойно, то наша доля станет меньше». И тогда соглашается конунг на это, и такой договор должен стоять двенадцать месяцев.»
  Таким образом мы видим, что вновь проявляется скупость нашего князя, за потери лишней копейки он боится, но с Эймундом они находят компромисс в том, что, во-первых, князь будет платить дружине тем, что «легко добыть в вашей стране», а, во-вторых, при выплате будет учитываться конкретное время их работы. Они приходят к соглашению и подписывают договор на 1 год.
Довольно интересным моментом является то, что Эймунд не говорит о куницах, когда речь зашла о «валюте» выплат, хотя это, по современным данным, было одно из самых популярных видов выплат. Очевидно, что при Ярославе на Руси был дефицит серебра, так как запасов его уже не было, расплатиться серебряными монетами он не мог.
Все условия норманнов были выполнены. Специально для них даже был построен каменный дом (то есть в то время уже довольно прогрессивно шла стройка каменных зданий!), украшенный дорогой тканью. Через некоторое время к Ярославу явились послы от Бориса, который требовал передать ему несколько пограничных территорий. Новгородский князь обратился за советом к Эймунду, а тот, будучи человеком воинственный, посоветовал не отпускать эти территории «без боя», Ярослав решил послушаться. Вернувшиеся к своему хозяину послы доложили  об отказе Ярослава и о норманнском войске, живущем в Новгородской земле. Оба князя стали поспешно готовиться к войне.
Далее сага рассказывает, что войска встретились в некоем лесу около реки, но нападать никто не спешил. Ярослав считал, что его войско сильно и достаточно защищено, что нападать первыми бессмысленно. Конечно, мы не знаем, что в это же время думал Борис, но мы можем предположить, что он либо ждал покорности своего брата (что, на самом деле, маловероятно), либо ждал подкрепления. И согласно пряди, войско Бориса, действительно, становилось всё больше, когда из стана Ярослава бежали испуганные воины. Обеспокоенные таким проигрышным положением дел норманны предложили князю начать бой как можно скорее, а они обойдут поле битвы и нападут на войско Бориса с тыла. Так они и сделали. Это было очень кровопролитная битва, но победителем в ней вышел именно князь Новгородский. Он получил большую добычу и территории, группу отважных скандинавов Ярослав тоже не забыл вознаградить.
 Наступило довольно спокойное время. Как таковой нужды в поддержке норманнов Ярослав больше не испытывал, поэтому платил им жалование довольно плохо, с перебоями и не полностью. Тогда Эймунд обратился к князю с вопросом, будет ли он продолжать договор. Ярослав сказал, что не видит смысла в продолжении военной помощи. Дальше Эймунд проявляет свои необыкновенные познания: надавливая на то, что князю  место захоронения брата неизвестно, уверяет его, что тот жив и готовит войско для новой битвы.
«Конунг сказал: «Что же такое вы знаете, что было бы вернее и чему мы могли бы больше поверить?» Эймунд отвечает: «Мне говорили, что Бурицлав конунг жил в Бьярмаланде  зимой, и узнали мы наверное, что он собирает против тебя великое множество людей, и это вернее». Конунг сказал: «Когда же он придет в наше княжество?» Эймунд отвечает: «Мне говорили, что он придет сюда через три недели». Тогда Ярицлейв конунг не захотел лишаться их помощи. Заключают они договор еще на двенадцать месяцев».
 Многих исследователей удивляет, откуда Эймунд знает обо всех планах Бориса: знает, где он был, когда придет. Конечно, это можно отнести к выдающейся разведке, но больше походит на простое приукрашивание, свойственное сагам.
Стоит также сказать, что доказательствами о войне с какими-либо биармийцами на сегодняшний день мы не располагаем. Скорее всего это была уже просто выдумка, да и самое бегство брата Ярослава за помощью на северо-восток Руси  совершенно невероятно, ибо это была именно область брата, т. е. Ярослава. Некоторые подробности, однако, безусловно характерны для того времени.
Ярослав стал готовиться к бою. Он тщательно укрепил крепость, сделал ров, но битва была очень кровопролитной и неоднозначной, войско князя еле-еле смогло одержать победу. Как говорит сага, всё только благодаря силе и мужеству Эймунда! (кто бы сомневался…) Но примечательным является для нас то, что в ходе битвы, согласно саге, князь был ранен в ногу и стал хромать. Точно ту же деталь мы видим в рассказе «Повести…».
Далее сюжет немного повторяется: жалование платится плохо, зашла речь о надобности договора, намёк об активной деятельности живого Бориса… Эймунд снова рассказывает князю интереснейшую информацию:
«Конунг отвечает: «Или ты это знаешь вернее, чем другие люди, у которых есть об этом верные вести?» Эймунд отвечает: «Не так жаль ему было оставить знамя, как жизнь, и думаю я, что он опасен и был в Тюркланде зимой, и намерен еще идти войной на вас, и у него с собой войско, которое не станет бежать, и это — тюрки и блокумен, и многие другие злые народы. И слышал я, что похоже на то, что он отступится от христианства, и собирается он поделить страну между этими злыми народами, если ему удастся отнять у вас Гардарики. А если будет так, как он задумал, то скорее всего можно ждать, что он с позором выгонит из страны всех ваших родичей. Конунг спрашивает: «Скоро ли он придет сюда с этой злой ратью?» Эймунд отвечает: «Через полмесяца».
Вероятно, здесь автор знал исторические события и не так уже много и фантазировал.
Важной частью этого диалога является следующее:
«(Эймунд:) Но как же быть, господин, если мы доберемся до конунга, — убить его или нет? Ведь никогда не будет конца раздорам, пока вы оба живы». Конунг отвечает: «Не стану я ни побуждать людей к бою с Бурицлавом конунгом, ни винить, если он будет убит».
Это очень важная деталь – позиция князя Ярослава. То есть он и убивать его не хочет, но если это сделают, он не будет судить за это и  наказывать. Звучит как призыв к действию, не правда ли?
Ярослав, по совету своего приближённого, несильно готовился к битве. Через некоторое время Эймунд взял нескольких своих дружинников и уехал в поход. Никто не понимал, куда они отправились, и какую хитрость они опять решили сотворить. Тем времен они уже были далеко. У одной из полян они остановились.  Эймунд сказал: «Здесь мы остановимся. Я узнал, что здесь будет ночлег у Бурицлава конунга и будут поставлены на ночь шатры».
Довольно странно: откуда он мог знать такое? Даже если бы в стане Бориса был предатель, то и он вряд ли бы мог назвать определённую поляну, на которой они остановятся.
Дальнейшие действия стоит прочитать в оригинальном переводе.
«Эймунд конунг разделил своих мужей; шесть человек оставил в лесу, чтобы они стерегли коней и были готовы, если скоро понадобится выступить. Пошел тогда Эймунд с товарищами, всего шесть человек, по просеке к шатрам, и казалось им, что трудностей нет. Тогда сказал Эймунд: «Рёгнвальд и Бьёрн, и исландцы пусть идут к дереву, которое мы согнули» [до этого они предварительно согнули дерево около стана]. Он дает каждому в руки боевой топор. «Вы — мужи, которые умеют наносить тяжелые удары, хорошо пользуйтесь этим теперь, когда это нужно». Они идут туда, где ветви были согнуты вниз, и еще сказал Эймунд конунг: «Здесь пусть стоит третий, на пути к просеке, и делает только одно — держит веревку в руке и отпустит ее, когда мы потянем ее за другой конец. И когда мы устроим все так, как хотим, пусть он ударит топорищем по веревке, как я назначил. А тот, кто держит веревку, узнает, дрогнула ли она от того, что мы ее двинули, или от удара. Мы подадим тот знак, какой надо, — от него все зависит, если счастье нам поможет, и тогда пусть тот скажет, кто держит веревку, и рубит ветви дерева, и оно быстро и сильно выпрямится». Сделали они так, как им было сказано. Бьёрн идет с Эймундом конунгом и Рагнаром, и подходят они к шатру, и завязывают петлю на веревке, и надевают на древко копья, и накидывают на флюгер, который был наверху на шесте в шатре конунга, и поднялась она до шара, и было все сделано тихо. А люди крепко спали во всех шатрах, потому что они устали от похода и были сильно пьяны. И когда это было сделано, они тянут за концы и укорачивают тем самым веревку, и стали советоваться. Эймунд конунг подходит поближе к шатру конунга и не хочет быть вдали, когда шатер будет сорван. По веревке был дан удар, и замечает тот, кто ее держит, что она дрогнула. Говорит об этом тем, кто должен был рубить, и стали они рубить дерево, и оно быстро выпрямляется и срывает весь шатер конунга, и [закидывает его] далеко в лес. Все огни сразу погасли.
Эймунд конунг хорошо заметил вечером, где лежит в шатре конунг, идет он сразу туда и сразу же убивает конунга и многих других. Он взял с собой голову Бурицлава конунга.
Всё повествуемое об убийстве Бориса кажется нам просто фантастикой: начиная от точного места ночлега дружины князя до трюка с деревом! Нам приходится лишь выделять общий смысл: норманны убили Бориса, а отрубленную его голову несли к Ярославу.
Прибыв в крепость, Эймунд поспешил доложить о всём князю, но тот, покраснев, сказал, что они поспешили и что должны похоронить со всеми почестями Бориса. Эймунду вновь пришлось вернуться на ту поляну, но там уже не было ни одного воина Бориса – все перессорились и разбежались. Он взял тело князя и вернулся в Новгород.
Что ж, мы с вами видим, что оба варианта этой криминальной истории  11 века довольно сильно разнятся, и главным образом в обвиняемых убийцах. Если «Повесть временных лет» преступником называет Святополка и его наёмников, то «В саге об Эймунде»  говорится, что это сделано с разрешения Ярослава. Какая же версия должна тогда  вызывать у нас больше уверенности? Оба исторических источника, как мы прекрасно видим, любят называть детали: то имена убийц летописец знает, то главный герой всё про всех ведает. Всё это наводит на подозрения в обмане. В защиту приверженцы «Повести…»  говорят о том, в годы советской власти, когда монастыри и храмы честью не пользовались, в одной из могил, в которой, как гласят легенды, должен был лежать один из дружинников Бориса с найденной им головой своего брата, того самого отрока Георгия, действительно было найдено тело и 2 головы… Приверженцы «Повести…» также уверяют, что это могли быть совершенно другие события, другая война, о которой мы, может быть, даже не знаем, другие князья-братья… Но соль в том, господа, что скандинавской саге не было смысла нам врать: она никак не влияла на политику того времени, она была лишь скандинавскими записями о подвигах своих воинов. Да, возможно, с большим количеством фантастики и приукрашивания, но, как уверяют нас последователи именно этой точки зрения, она была написана совершенно не для того чтобы поставить «славных русичей» в 19 веке в ступор: мы нашли её сами, сами перевели и сами прочитали, хотя мы совершенно не входили в список обязательных читателей… А ещё нам должно вспомниться, что если в роду был преступник: кровожадный убийца, например –  то своих детей и внуков, пока свежа память, люди старались никогда не называть его именем. Считалось, что ребёнок разделит участь того лютого грешника, именем которого назван. А как же звали внука Ярослава,  князя, которого чуть ли не проклял за ему политику киевский люд? Его звали Святополк Изяславич… Неужели родственники забыли братоубийства окаянного князя? Или их и вовсе не было…
Этим, безусловно, риторическим вопросом, , в принципе, можно было бы и закончить наше обсуждение, если бы не одно «но»… И «но» это – старинная легенда конца 9 – начала 10 века из скандинавской опять же поэмы «Перечень Инглингов» поэта Тьодольва из Хвинира. В дальнейшем это легенда много раз переписывалась, она приобретала всё новые сюжетные обороты, но общий её смысл таков: шведский конунг Агни возвращался из удачного похода в Страну финнов, где захватил Скьяльв, дочь убитого им конунга, на которой он хотел жениться. На берегу пролива Стокксунд, на месте современного Стокгольма, Агни разбил шатры под высоким деревом на опушке леса, справил там тризну по убитому им отцу Скьяльв и пьяный лег спать, накрепко навязав на шею свою золотую гривну. По приказу Скьяльв спящего конунга подвесили на дерево при помощи веревки, привязав ее к золотой гривне. Эта гривна досталась Агни от его предка Висбура, род которого был навечно проклят из-за отказа вернуть эту гривну законным владельцам. Колдунья Хульд, наложившая проклятье, предрекла, что «убийство родича будет постоянно совершаться в роду Инглингов».
Конечно, этот текст совершенно не имеет отношения к русской истории (по крайней мере, на первый взгляд), да и статус легенды вселяет большие сомнения об её правдивости. Но если вчитаться внимательнее в текст, то мы увидим, что эта легенда будто слеплена из рассказов русской повести и скандинавской саги! А учитывая её почтенный возраст (кстати, наибольший среди раннее приведённых источников) , кажется, будто это уже её расщепили для создания совершенно новых 2 текстов, волнующих историков на протяжении уже более 2 столетий…
Но где же среди этих старинных бумаг и текстов правда, мы, видимо, никогда уже  не узнаем. Нам остаётся лишь вдохновляться искренней любовью Бориса к своему брату и мужеством Эймунда, воспетых в веках.