Когда я был Золушкой

1.
Здравствуй Милая Фея, у меня всё в порядке –
сестры днями играют в прятки,
я полю заросшие грядки
и смотрю, как реет, на флагштоке, флаг королевства.
Во дворце не умолкая - по углам судачат,
что перевороты осенью здесь неудачны,
только бельё в "корзине брачной"
носит следы от былого зверства.

Но, о потере девственности, я не жалею:
прыщи сошли, кожа - вовсю, розовеет.
(мачеха не зря становится злее)   
ведь это всё есть борьба за пространство!
Лишь, отделив от борьбы - чистый принцип,
принцу я не нужна, он любит другого принца
а потыкать ему легче - чем злиться,
глядя с основ государства.

2.
Вот почему я, любимая Крёстная,
тихо ночами рыдаю под звездами
штопаю скатерти, изредка простыни,
жгу бессердечные свечи.
Жизнь как роман - где живые и мёртвые
сказочно врут. И выслушивать гордо их
нравоучения в начале четвертого -
«липа» на здешнем наречии.

«Время летит  безвозвратно насыщенно»,
это прочла я в записках Радищева,
после двенадцати принцы и нищие
спят одинаково:
с боку на бок неустанно воротятся.
«Спи голубок, над тобой Богородица
глаз не сомкнет» - троекратно забродиться
в зернышке маковом.

3.
«Спи, мой родной…» - после сытного ужина,
в створке моллюск обрастает жемчужиной,
а на Земле, позабытых заслуженно
косит забвение.
Грязное, в «Критике Чистого Разума»
Кантом не раз за обедом доказано -
скороговоркой, где общими фразами,
но тем не менее:

перетекая с пустого в порожнее,
вспомнит ли нас, колея придорожная?
В комьях возвышенных - оттиск низложенных,
выдавит авто -
через молчанье, рычание, риторику.            
Путь от роддома к печам крематория,
не примерит протестанта с католиком
без брудершафта.

4.
Время - прозреть! До чего же мы дожили?    
Бледный мираж, в вариантах возможного -
шпаги, мечи, перочинные ножики,
дротик в десятку,
выберут цель. То проделки лукавого -
(в первом лице) от большого до малого,
игры не детские - игры кровавые,
всё по порядку.

Бедный король (червям вольно под кронами)
умер как год, вспоминаю с добром его.
В царстве его, стаи галок с воронами
бьются за небо.
Умер во сне. Видно в Высшим Прощении -
смерть, как и жизнь, не имеет значение,
то не моё, а других, изречение.
Крошек от хлеба

5.
не ворошу. Благо житницы полные.
Крысы не зря размножаются волнами.
Ночь во дворце переполнена стонами
падших героев.
С их ненасытной хулою и тяжбою,
струнам не справиться с фальшью протяжною,
только в борьбе обретается важное
качество воя.

Если всему есть своя перекладина -
бездна из бездн - Марианская Впадина,
как отличить нержавейку от платины
ночью в гостиной?
Зло и добро в естестве: поучительны -
с верой, лишь только, в свою исключительность,
не переспорит учитель - мучителя
под гильотиной.

6.
Слабые люди - заложники случая,
тешат себя, убедительно мучают,
будто бы ими по праву заучена
песня пустыни.
Брак это брешь у поверженной крепости,    
в первой прелюдии – ласки – свирепости:
где облака высоки до нелепости
падшим в гордыне!

Ах, не по мне королевские почести,
рвёт узелок независимость прочности,
«Карты Таро» и другие пророчества –
опиум слабых.
Что предначертано, то и отрезано!
Ножницы гнутся под хваткой железною,
если звезда уживаются с бездною   
в наших масштабах.

7.
Как там у Вас, не грядет сокращение
в лиге волшебников - от истощения
праздных чудес с пестротою вращения
старых романтиков?
То-то пугают с пелён обывателя -
иглотерапией и шпагоглотателем,
верю - еще до «загробного» хватит нам
бирок и фантиков.

С детства готовят к карьере политика:
койка, трибуна, здоровая критика...
(хоть раскрути государство до винтика)
в правящем классе
цениться род и к себе уважение!
Власть и народ - элементы сближения:
манны небесной с продуктом брожения
в иконостасе.

8.
Тянет грозой и под северной башнею
ветер в знамёнах ведёт рукопашную.   
Сколько полков? Это лучше не спрашивай.
(Всюду шпионы)
Стража не спит, волкодавы натасканы,
тот победит, чья заначка с запасами:
черного пороха с денежной массою,
плюс макароны.

Честно скажу - ситуация колкая
мины в цене и растяжки с иголками,
серые крысы с слюнявыми волками
ждут демократии.
Мы обложили столицу форпостами,
«лица с запросами» пророчат в апостолы,
всех отправляем - с любовью, но босыми,
к чертовой матери.
 
9.
Сдаться? О нет! С верой в дырку от бублика,
после меня хоть потоп, хоть республика!
Рукоплещи ненасытная публика,
только «Валета»
верного пса: сберегу, зубы – платина!      
(и до девичьих томлений внимателен).
Ах, это всё предрассудки, в признательных
строчках поэта.

Ныне поэт - что свеча под иконою,
выпавший зуб, имплантант силиконовый.
Так, самомнение порой узаконило
слабости наши.
Радуюсь, злюсь, изгаляюсь над точкою,
ставлю пробелы – созвучные - сочные.
Жив декадент! А для грусти всё прочее -
копать и сажа.

10.
Пуля летит со станиц по касательной
сразу на вылет и все обязательства.
Как же порой не хватает писателю
быть милосердным,
чтоб объявить, до финала, ответственно:
чьих это рук – катастрофа и бедствие, 
а не давиться, в грядущем, впоследствии   
ложкой десерта.

Можно признаться во всём доверительно,
в прошлом стена между сценой и зрителем,
что с отворота манто подозрительно
трачено молью.
Тяга к вещам? (смейтесь люди над Золушкой!)
В чём уличат, в миг затмения Солнышко?               
Губит свечу безразмерное донышко
под жирандолью.

11.
Крошится зуб от былого могущества,
даже в хандре есть своё преимущество,
что не в столице имеешь имущество –
домик в деревне.
Смотришь глазами на всё возмужалыми:
голые рощи, поля залежалые,
к тощей корове подходишь, что с жалобой
к спящей царевне.

Осень пришла, пчелы кружат над сотами,
рядом на грядках лежат «шестисотые
тыквы» - в обмене с аминокислотами
скиснет варенье.
Сколько трудов! Сколько сил над рассадою!
Лист пожелтел - вспоминаю с досадою:
балы, пиры, после их - полосатую
зебру мигрени…

12.
Пусто в душе, а мелодия кружится:
грустная-грустная. К полному ужасу,
можно закрыться, забыться, укушиться,    
сесть на иглу-панацею.
«Скована льдом…», «В ожидании тральщика…»,
«Гибнет ладья…» - некролог для журнальчика.
«Жду не волшебника - доброго мальчика…».
«доброго мальчика…» с целью:

в клетку забиться - влюблённою птицею,
точкой в конце за счастливой страницею,
белою мышкой в золе с чечевицею.
Мысли не скрою,
это удел паука с паутинкою
преданно ждать визави - невидимкою:         
чудо приманкой, дрожащей тростинкою,
стенами Трои.

13.
Тратить огниво и спать на горошине,
мнимо-счастливой и трепетно брошенной,
душу продала! Продала бы - дёшево!
Выхода нету -
в коконе, бабочкой слыть заколдованной.
Господи! Что же судьбой уготовано?
К каждому шороху ныне прикована,
к проблеску света.

Что Пелагея, что Анна Каренина -
вроде при муже (заметь - не беременна).
Тутанхамон как отнесся бы к Ленину,
если б воскреснул?
 В очередь встал, к Мавзолею с гербарием?
(тьмой обусловлен аншлаг планетария)
Не осушить – синеокие, карие
сводом небесным!

14.
Губы накрашу фатально, неистово,
«жить без любви» - в чём безумие? в чём исповедь?
Мне бы не принца, а так, неказистого
с трудной судьбою.
Было бы что, а кувшинчик наполнится,
«стеблем сухим иль соцветьем смоковницы»
было бы что! Я согласна, с бессонницей,
здесь, под Луною

слушая пульс кропотливо божественно:
(как алгоритм) ждешь второго пришествия.
Так пустота обостряет у женщины
тягу к мужчине.
Зеркало, пудра - в мерцание светильника,
словно в прицел, ищешь образ противника.
Где вы сейчас - молодые? спортивные?
бравые в чине?

15.
Вырвем с контекста его содержание,
взгляды солдат пышут салом зажаренным.
Счастье по капле в глотке воздержания
прочит блаженство.
Этим давится? Бред! Рыбная косточка!
Знает запрет конопляная горсточка,
с ней звездочет открывает у звездочки,   
брак совершенства.

Не заостряя вопрос демографии,
пятый альбом изведён фотографией:
«холост», «женат», это всё эпитафии
для кандидата.
Ставлю в графу не заметную галочку,
всё на бегу, через «обруч-скакалочку»,
страсть превращает волшебную палочку,
ночью, в вибратор.

16.
Выключим свет, зачехлим декорацию,
будут иль нет, вас любить папарацци, и
спрячем гордыню, надменную грацию,               
в ларчик с секретом.
Здесь, гребешку не угнаться за косами,
всё упирается в петли с вопросами.
Ныне младенцы становятся взрослыми,
но не об этом

переговоры - добыча посредника.
Трон - не бомонд, а борьба за наследника!
В келье послушника исповедь сплетника
дегтем скрепляет ворота.
Ночь что сноха, разведёт по-приятельски,
глядя с портрета. Ах, Ваше Сиятельство,
знали бы Вы, как скупы обстоятельства
для продолжения рода…