Миниатюра

Тональность чуть занижена. Печали
ветров с востока мнутся у дверей,
надеясь, что их, всё-таки, встречали,
а не пытались сплавить поскорей

куда-то вниз, к безумным хворям юга,
где композитор, ноту удержав,
стирал следы подрезанного друга
с расплющенной поверхности ножа.

Немая грусть, отвергнутая мартом,
попала в ритм симфонии зимы
и воцарилась в вымышленных чартах
мелодий, низвергающих умы

в распахнутые ужасу пучины
изложенного в текстах бытия.
Не звук предстал реальности причиной,
но буква из тоскливого нытья,

оставшегося, кажется, за кадром
совсем не мелодичных перемен.
Успехи зла скрываются не в ядрах,
живое трансформирующих в тлен,

а в тишине далеких кабинетов,
где страхи пишут музыку для тех,
кто рвётся в рай, и в ад идёт за это,
истерикой оплачивая смех.

Движенья. Звуки. Нервный смысл радуг.
Экраны стен и зрители вдали.
Несчастному и маятник - отрада
в безумии вращения Земли

вкруг темень обнажившего светила.
Соль, ля, ля, до, соль, ре, ми, ля, ля, фа...
Послушай, как чудесно окатила
твой нотный стан тяжелая строфа!

Смеяться вслед оконченной  молитве
бывает легче, если не просить
у времени, исчезнувшего в бритве,
пространства жизни, скрученного в нить

продетой окровавленной рукою
в ушко иглы неискренности нот.
Твой бес всегда смеялся над тобою,
а нынче... нынче всё наоборот,

и злой итог чудесных сочетаний
гремит не над могильною плитой,
а кубиками вечности в стакане,
заполненном кубинской ерундой.

И белый свет сползает отрешённо
с зияющего дырами листа,
стирая мир людишек, искушённых
в фамилиях на стареньких холстах.

Стихают в осень вписанные звуки,
жизнь продолжая там, где жизни нет,
и соло для неискренности в скуке
играет обнажения дуэт...