Гербарий

Гербарий собран. Сухенькие листья
перенеслись с ноябрьской земли
на сто страниц. В серванте зацвели
апрелем заготовленные кисти
и ветер шепчет ночи:
- Не скули...

Дрожанье пальцев бреет не спеша
чужого горизонта подбородок,
и, получив на выходе урода,
в котором воет тихая душа,
беззлобно вновь ваяет сумасброда

из абсолютов прошлого и мглы
каких-то неуверенных пороков.
Любить себя - воистину жестоко
средь океана праведной хулы
и прищура всевидящего Ока.

Вот я и не люблю. Вернее даже,
люблю, но без надежды осознать,
зачем на мне Всевышнего печать,
коль я и бесом, кажется, поглажен
за неуменье тупости прощать.

Осенний желтый, вплавленный в пурпур
почти беззвучных улицы падений
твердит любому вышедшему:
- Гений! -
и тот, найдя себя в тоске культур,
ложится на алтарь вселенской лени,

что создавала древние миры
как суть мишени старенького тира.
Любой, рождённый выдуманным миром,
и рад бы выйти целым из игры,
да поздно: он пойдёт на сувениры

и для потомков, рвущихся в верха,
и для судить приехавших туристов.
В любой игре с итогами нечисто,
и правду ждёт вонючая труха
возни в дешёвом тексте колумниста.

Вот мне и остаётся собирать
осколки лета в старости гербарий,
а после - пить, и в скотчевом угаре
себя в себе на дюйм перемещать,
чтоб вновь найти подаренное в даре.