Тучность твоя и легкость пера во мгле

Прижми к губам взлохмаченную ромашку.
Я простодушная жертва твоих глубин.
Черного рта, всех зубов и даже
грустью любви изрекший осенний сплин
меня не пугает, а манит, тянет к тебе.
Тучность твоя и легкость пера во мгле.
Все это словно ты член моей семьи.
В ней ты и я, и белый, померкший плен,
стянутый грязной листвы на полу парчой.
Кончики пальцев ног, ручеек течет
мягко касаясь бурлеском цветов зимы...
Мало ли средств истрачено, чтобы мы
были вот так с тобой обречены
предвосхищая гибрид чудесов... Чудес,
что обещает на сцене белесый лес
полным непониманием сцены, наг,
пламя.  Горит впереди огонь бумаг.

Уступая настояниям, сажусь рядом
и смотрю на профиль твоего носа.
Не греческий.  Русская картошка.
Не думала, что ты осмелишься сломать мой
носик о бетон своей красной стены,
пока я, в замешательстве, рисуя губами круг луны,
выслушивая воркотню воронов звезд твоего нежного города
и затесавшегося среди них бостонского голубка,
одним из качеств которого белизна, когда черни река
течет по мне лапая там, где пока нельзя...
Мой носик.  Тру пальцем и тыльной стороной ладошки...
Вот-вот объявят посадку самолета на летной дорожке.
Шасси зайдут далеко из брюха до земли.
«Ттррых,» с рокотом откинутся и он поедет до полной остановки.
Да ты сам писать не можешь ничего!  Помолвка отменяется.
Я буду делать это как будто я тебя не знаю.
Я так играю...  Как будто я тебя не знаю и вижу в первый раз.
Абсолютно незнаком.  Тоже мне модник.  При этих скользких обстоятельствах
я бы показала тебе, что такое эталон моего мужчины.  Уж точно не в капюшоне длинном
и всевозрастающей тучностью.  Небрежный галстук и сюртук.  Ффф...  Какая ерунда.
Иди сюда.

Ты считаешь, что я достойна сожаления?
Выпиши мне из Европы достойный стиль.
Следовать моей безвкусице преступление.
Но не за ней ли ты морем идешь и миль
много прошел?  Корабль твой тлен и гниль.
Понятия не имея, что самолет идет над волной, идет высоко в обход.
Ты игнорируешь шум зодчества волны. Это архитектура моей стены.
Взглядом кладет халтуру в горизонт.  Я здесь пока еще один резон
быть разогретым актом симфоний волн.
Стелется на ступенях камень рок,
а без ступеней он просто камень, слог.
Газом горит дымучий ясный шар.
Ладно, еще помучит мой кошмар.
Должным образом я тебя выше, друг.
Но в высоту протиснуться... сладких мук
в свете других... отблеском звездных люстр,
ты меня будешь любить так, как я делюсь.
Ты ведь так хочешь, за это тебе снюсь.

Как бы спланировать мне посадку здесь?
Между сидений нервно бывает здесь.
Скромное место, плюмаж моего пера
мнет слишком узкая, длинная тишина.
Мне надоели обычные слова.
Я не уверена, что подхожу сама
к тем, что писали и пишут пером толпы.
Я лилипут, а ты Гулливер, и ты,
помнишь, сказал, что можно писать вот так?
Чтобы они от слов попадали впросак.
Все читают, но знают, злосчастный слог
им не понять, никто до тебя не мог.
Ну, принимай поздравления, я разбит,
крылья мои белоснежные ночь дробит.
Крылья мои океан тебя дробит.