Житейская мудрость

В конце декабря мне позвонил Николай Иванович, председатель нашей автостоянки. Для всех он был просто Иваныч. С виноватой интонацией в голосе он предупредил, что в течение двух дней мне нужно освободить гараж, поскольку его будут ломать. Этим неожиданным заявлением я был морально уничтожен, но поймал себя на мысли, что рано или поздно нечто подобное должно было произойти. Стоянка наша, рассчитанная на двести крытых боксов, была построена больше тридцати лет назад, что само по себе уже плохо. Раньше там стоял наш «Запорожец», а когда отец тяжело заболел, машину мы продали. Я купил подержанную «копейку», и она заняла своё законное место в гараже, который мы переоформили на меня. И вот именно теперь, в лютый мороз, префектура решила вести теплотрассу не через соседний пустырь, а прямо через нашу стоянку, прорубив просеку «по-живому» сквозь гаражи. Честно говоря, не было никакого желания заниматься машиной. Во-первых, я болел, во-вторых, на улице минус двадцать пять, в-третьих, машина была не на ходу, я не ездил на ней уже несколько лет...

Однажды весной Иваныч увидел, как я заряжаю в гараже севший за зиму аккумулятор. Надо было срочно ехать на дачу. «Возьми мой, потом отдашь», - предложил он. Я обрадовался, но машина не завелась. После суток честной зарядки пришлось вернуть аккумулятор обратно, - он был полностью сдохшим. В результате я зарядил свой и уехал, потеряв два дня. Врождённое рациональное мышление и природная хватка помогли Иванычу не потеряться в жизни после выхода на пенсию. Он устроил меня к себе в бригаду охраны, за что я был ему очень благодарен. Но как выяснилось позже, это стало лишь звеном в его финансовой схеме. Раньше там работало три человека сутки через двое. Чтобы увеличить зарплату и не вылезти при этом из бюджета, Иваныч уговорил руководство, будучи с ним на дружеской ноге, одну единицу сократить. Но работать через день не очень удобно, а по двое суток подряд не каждый согласится. Меня тогда это устраивало: двое суток дежурил я, двое он. А дураков, как известно, работа любит. И вот как-то раз в Новый год, который совпадал с моими выходными, но приходился на день рождения Иваныча, я по его просьбе дежурил четверо суток подряд. Видимо, он воспринимал такие вещи как должное, но разве мог я ему отказать! Хорошо, что тогда ко мне приехала жена, и мы с ней встречали Новый год в опустевшем на праздники офисе.

Пока всё это были лишь милые шалости. Но когда встал вопрос о сносе гаражей, мне предстояло узнать Иваныча уже по-настоящему. Жил я в другом районе, и он всё чаще намекал, что на стоянке я бываю редко и меня здесь никто не знает, - типа первый кандидат на вылет. На вопрос, что делать с машиной, он посоветовал попросить пару человек выкатить её из гаража и бросить на дороге. И ещё дал понять, что мне он не помощник, поскольку у него больное сердце и лёгкие. Хотя это не мешало ему регулярно бухать с местными сторожами. Я не был готов к такому повороту событий, наивно полагая, что Иваныч по крайней мере предложит мне поставить машину на территории стоянки. Не покидало ощущение, что он постоянно использует меня в своих целях. А логика тут была простая. Если на освободившееся машино-место взять человека со стороны, то можно «срубить бабла» по-лёгкому. В конечном итоге всё примерно так и вышло. Видимо, привычка брать своё по праву сильного была у Иваныча в крови. Я любил свою «копейку», и вопреки веяниям моды как мог ухаживал за ней. Все пятнадцать лет, что служила мне верой и правдой эта машина, я проходил техосмотр официально. Интерес к технике у меня с детства. С тринадцати лет я посещал занятия в детско-юношеской автошколе, знал устройство автомобиля и даже успел приобрести к тому времени навыки вождения. И только когда стало ухудшаться зрение, и медкомиссию уже было не пройти, я перестал на ней ездить. Однако мои трудности никого не интересовали, на дворе были совсем другие времена.

Я договорился с владельцем одного эвакуатора, что он заберёт мою машину бесплатно, но сам оформит все документы и увезёт её за свой счёт. Она понадобилась в качестве музейного экспоната в каком-то автосервисе. Я забрал из гаража только старые фотографии, - самое дорогое для меня из того, что там было. Всё остальное, - циркулярная пила, сварочный аппарат, инструменты, газонокосилка, - пошло в народ. Ключ от моего бокса был у сторожей, и в телефонном разговоре с одним из них я упомянул, что поскольку все эти вещи мне некуда девать, то я на них больше не претендую. Он слушал меня с плохо скрываемым восторгом. Приговор по ликвидации моего и ещё нескольких гаражей вскоре был приведён в исполнение. Но смотреть на это я уже не мог, у меня сердце кровью обливалось. Чтобы дожать меня окончательно, Иваныч заявил, что платить взносы всё равно придётся, если я не хочу потерять место на стоянке. Даже в память о моём отце, который много лет считал Иваныча своим другом, он ничем мне не помог. Это была катастрофа, в корне меняющая привычный уклад жизни. Меня не покидало чувство вины за то, что оборвались давние семейные традиции летних поездок на дачу. Всё, что досталось мне в наследство, было уничтожено и разворовано за несколько дней, и я ничего не мог сделать.

Через три года из телефонного разговора с новым зам. председателя автостоянки я узнал, что Иваныч с инсультом лежит в больнице, и мне нужно подписать какие-то бумаги. Я хотел было послать его куда подальше, но оказалось, что он сам хочет заплатить за меня все взносы и выкупить машино-место. Для этого нужно было поехать во ВДОАМ и написать заявление. Такого поворота событий я не ожидал, и меня это вполне устраивало.

Последним местом моей работы была фирма, которая занималась изготовлением копий экспонатов для музеев, уникальных элементов интерьера и декораций для кино. Она арендовала цех на территории стройбазы в Подмосковье. Там за бетонным забором располагались склады, ангары, железнодорожные пути, цех по производству цемента. От него на стёклах соседних зданий образовывался налёт, который невозможно было удалить даже кислотой. В соседнем посёлке городского типа обшарпанные пятиэтажки постройки середины прошлого века органично сочетались с унылыми магазинами в стиле сельпо, мы туда ходили за пивом. Вот и все местные достопримечательности.

Шеф предъявлял повышенные требования к качеству выпускаемой продукции и к срокам, со своей стороны мало что для этого делая. Текучка была такая, что люди просто не успевали овладевать необходимыми для работы навыками, на что иногда требовались годы. Специалистам не платили, и они надолго не задерживались. Занимаясь таким малорентабельным делом, как производство, наша фирма была на грани банкротства. Поначалу мне там нравилось, но довольно скоро я понял, что придётся бесконечно испытывать своё терпение. Там были узурпаторские порядки и маленькая зарплата, что часто встречается именно в таком сочетании. Когда на нас в очередной раз «падал заказ», ни о какой поездке в выходные на дачу не могло быть и речи. Слова шефа «завтра работаем», сказанные им в пятницу вечером, звучали как приговор. Как-то раз я был свидетелем такой сцены. Шеф собрал вокруг себя рабочих для чтения нравоучений. Он любил делать это под конец смены, прихватывая часть свободного времени своих сотрудников, чтобы производство зря не простаивало. Мысль его сводилась к тому, что работать никто не умеет, а главное не хочет, что мы сами виноваты в маленькой зарплате, поскольку деньги просто так ниоткуда не берутся. Всё это я знал наизусть, как и то, что у хорошего руководителя не бывает плохих подчинённых. Рядом работало радио, по которому передавали сигналы точного времени. С началом шестого сигнала один из рабочих развернулся, и не обращая никакого внимания на продолжающего говорить шефа, пошёл переодеваться. Неуважение с одной стороны вызвало аналогичную реакцию с другой. На самом деле, сверху на шефа давили арендодатели, а внизу он столкнулся с ситуацией, которую сам же и создал. При существующей почасовой системе оплаты не было никакой заинтересованности в качестве выпускаемой продукции.

Однажды я случайно разрезал себе палец болгаркой. Подорвало диск во время обработки внутренней полости манекена. Хорошо, что диск был не отрезной, а шлифовочный с тупым краем, иначе я мог бы лишиться пальца. Медсестра в местном травмпункте, чуть не упав в обморок во время первичной обработки раны, срочно направила меня в местную больницу, куда шеф в таких случаях возил нас на своей машине. Ехать было недалеко, минут десять, но в этот раз он почему-то отказался. Не помогло даже то, что я регулярно менял резину на его Мерседесе, хотя это не входило в мои обязанности. Пришлось добираться своим ходом в травмпункт по месту жительства. Там меня отказались принимать по причине того, что я здесь не прописан. После предъявления страхового полиса, согласно которому медицинская помощь должна быть оказана в любом случае, озверевшая травматологичка завизжала на весь коридор и выставила меня с позором. Впервые в жизни я столкнулся с надругательством над клятвой Гиппократа. У меня оставалось полчаса, чтобы успеть добежать до ближайшей больницы, рабочий день в которой скоро заканчивался. Палец надо было срочно зашивать. Любопытно, что когда я приехал снимать швы в поликлинику по месту прописки, доброжелательная медсестра, выслушав мою историю, сказала: «Странно, а мы здесь всех принимаем».

Между моим видением мира и окружающей действительностью наблюдался явный когнитивный диссонанс. Формально я выполнял всё, что от меня требовалось, но мыслями был где-то далеко. Срабатывал механизм защитной реакции. Изменить обстоятельства было не в моих силах, но включив воображение, я обыгрывал каждую поездку на работу как маленькое путешествие. После метро надо было ехать три остановки на электричке, а там сорок минут пешком, - и я переносился в другую реальность. После суетливой Москвы душа здесь отдыхала и становилось ясно, что по своему складу я совсем не горожанин. В дороге и весь день на работе я слушал в наушниках разные аудиокниги, радиоспектакли и старые записи рок-музыки. Вдали от большого города всё это воспринималась как-то по-настоящему. Мне нравилось погружаться в свой параллельный звуковой мир, в который никому кроме меня не было доступа. Серые будни окрашивались в яркие цвета, наполняясь смыслом и справедливостью. Там можно было встретить умных людей, там я не был одинок, и всё хорошее ещё поджидало меня впереди.

За десять лет работы на одном месте я приобрёл неплохую квалификацию, поэтому начальству приходилось со мной считаться. Когда ставку за сверхурочные понизили с полуторной до одинарной, то в какой-то момент я понял, что если не выйду на работу в выходные, то мне ничего за это не будет. В разговоре с шефом я сказал, что не обязан идти на такие жертвы неизвестно ради чего, поскольку он мне не родственник, что у меня в жизни кроме работы есть другие не менее важные интересы, и если его это не устраивает, то я готов хоть сейчас написать заявление по собственному желанию. Не найдя никаких аргументов против, шеф вынужден был отстать от меня. Фантом оказался совсем не страшен. Я не любил толкотню в раздевалке перед началом смены, поэтому приезжал на работу часа на два раньше. В цехе было ещё тихо, что настраивало на философский лад и способствовало правильному ходу событий. В почти райской обстановке я пил кофе, а затем шёл в свою «берлогу». Это была крошечная комнатка без окон с очень высоким потолком. Мы разделили её на два яруса. Внизу был склад инструментов, где всё было сделано моими руками. Наверх вела крутая деревянная лестница, там стояли стеллажи с моделями и проходили трубы отопления, поэтому зимой всегда было тепло. Я затащил туда старое кресло, в котором отсыпался во время обеденного перерыва, потому что вставать приходилось в пять утра, и смотрел там фильмы на мобильнике. Уходил домой ровно в шесть, как положено, хотя народ оставался до восьми, а иногда и до десяти-одиннадцати вечера. Выходные были тоже мои.

Фирма наша состояла из десяти-двенадцати человек. А всего при мне сменилось человек сто, если не больше. Из старого состава остались только шеф, я и бригадир Лёха, который был на девять лет старше меня. В его обязанности входило отслеживание технологического процесса, ведение табеля и подготовка к отправке готовой продукции. Со стороны могло показаться, что Лёха почти ничего не делает. Частенько его можно было застать за столом, читающим фантастку. Хотя, надо отдать ему должное, производство он знал неплохо. Параллельно Лёха выполнял функции надзирателя, так сказать для души. Контролируя ситуацию, он медленно расхаживал по цеху, заложив руки за спину и выставив вперёд пузо. Он мог незаметно подойти к человеку сзади и наблюдать за тем, как тот работает. Некоторые пугались, неожиданно увидев у себя за спиной привидение. Присутствуя одновременно в нескольких местах, он придирался к любой мелочи и был категоричен в оценках. С подчинёнными держался надменно, презирая их всем своим видом. Зато в отношениях с людьми старше его по рангу старался угодить и суетился как шакал Табаки из мультфильма «Маугли». Разговаривать друг с другом на рабочем месте нам было запрещено, - чтобы не расслаблялись. Во главу угла ставилась дисциплина. Но на одной дисциплине далеко не уедешь. Всё это было омерзительно. А ведь в давние времена женщины пели во время работы, и никому это не мешало. Но все хорошие традиции незаметно уходят в прошлое.

Когда умерла родная тётя жены, и хоронить её кроме нас было некому, коллектив не собрал ни копейки. Хотя на дни рождения сотрудников регулярно собиралось по сто пятьдесят рублей с человека. В ответ именинник обязан был проставиться, - в этом было всё дело. Лёха любил выпить, и это был его кукольный театр, а он был Карабас Барабас. От шефа никакой материальной помощи тоже не последовало. Но дело было даже не в деньгах. Шеф всегда позиционировал нашу фирму как дружеский, почти семейный коллектив. Тогда я понял, почему люди бегут от нас при первой же возможности. Однажды мне показали фотографию застолья наших сотрудников того периода, когда я ещё там не работал. Я не узнал ни одного лица, - все уволились. Несколько раз наш бригадир кодировался, психика его была серьёзно нарушена. Шеф ему доверял и наделял большими полномочиями, время от времени проводя с ним профилактические беседы. О том, кто как работает, обо всех нарушениях дисциплины, сплетнях и настроениях в коллективе Лёха регулярно докладывал шефу. Все это знали и старались с ним особо не откровенничать. Мои попытки образумить шефа ни к чему хорошему не привели. К чужим проблемам он был глух, как тетерев.

У нас на крыше в специальной камере стояли четыре огромных вытяжных вентилятора по двадцать киловатт каждый, от которых вниз шли вентиляционные короба, поэтому в цехе всегда стоял сильный шум. Если Лёхе что-нибудь не нравилось, то сцена как правило начиналась с громогласной фразы: "Стой там, иди сюда!", не оставляющей у жертвы никаких шансов на спасение. Привычка разговаривать на повышенных тонах выработалась у него за время работы на каком-то шумном производстве. При наихудшем варианте развития событий он бился в истерике и трубным рёвом раненого слона кричал на весь цех: «... твою мать!», перекрывая шум вентиляции. Одна насмерть перепуганная этим новая сотрудница, не отработав и дня, больше у нас не появлялась. Однажды в порыве ярости Лёха швырнул об пол свой сотовый телефон, который разлетелся на мелкие кусочки, а опомнившись, ползал и собирал их по всем углам. Всё найденное он принёс мне в пригоршне со словами: «На, попробуй собрать». В его глазах была надежда на чудо, как будто я был фокусник, соединяющий распиленных пополам девушек.

Как то раз мы с Лёхой решили навестить нашего бывшего водителя Васю, который после операции на сердце проходил курс реабилитации в подмосковном санатории «Подлипки». Мы встретились в субботу утром на площади трёх вокзалов. Я предложил купить для Васи чего-нибудь молочного, фруктов. Лёха говорит: "Всё будет нормально". С этими словами мы зашли в гастроном, купили большую бутылку коньяка в коробке и какой-то закусон. У меня сразу возникло нехорошее предчувствие, которое не покидало всю дорогу. Вася был нам очень рад. Чтобы не пугать местный медперсонал, мы устроили в скверике импровизированный фуршет. Была золотая осень, на улице тепло, настроение у всех хорошее. Вася расстегнул куртку и показал нам огромный шов, шедший от живота почти до самой шеи. Когда с коньяком было покончено, Вася расчувствовался и заявил, что хочет нас отблагодарить. Но, как известно, от добра добра не ищут, и дальнейшие события это подтвердили. Мы пошли в местный магазин возле железнодорожной станции, и купили ещё коньяк. То, что он оказался палёным, выяснилось чуть позже. Но что такое две бутылки для троих здоровых мужиков на свежем воздухе! Вася проводил нас до станции, мы расстались лучшими друзьями. В электричке меня начало мутить. Не доехав всего каких-то две остановки до Ярославского вокзала, я пулей вылетел на платформе Маленковская, чтобы не наблевать в вагоне. Дальше всё как в тумане. Помню, как бродил по станции Мытищи, не понимая, что еду в обратном направлении от Москвы. Потом помню звонок матери на мобильный: «Сынок, ты где? Мы волнуемся». Сообразив, что от меня так просто не отстанут, говорю: «Да не знаю я», что было чистой правдой, и отключил телефон. Дальше помню какую-то железнодорожную платформу, вокруг лес, уже совсем темно. Подхожу к кассе и заплетающимся языком пытаюсь выговорить: «В какую сторону Москва?» По моему, кассирша так и не поняла, что я от неё хотел. Потом инстинкт самосохранения заставил меня сесть в электричку в нужном направлении, вокруг люди, в вагоне светло. Попросил, чтобы меня разбудили, когда приедем, и заснул. На Ярославском вокзале начал трезветь, прошёл через турникет, билет оказался действительным. Включил мобильник, успокоил своих, что жив и скоро буду.

Оказывается, жена с матерью уже побывали в линейном отделе милиции на Комсомольской. Дежурный им говорит: «Да не волнуйтесь вы, загулял где-нибудь, найдётся». Мать: «Да что вы! Он у меня мальчик хороший, не пьёт, не курит.» Дежурный: «А сколько мальчику лет?» Мать: «Тридцать девять». По моим подсчётам, я уехал километров за восемьдесят от Москвы, а то и больше. Самое интересное, что со мной была зарплата, полученная накануне. Привёз домой всё до копейки. Видимо, был под защитой ангела-хранителя, за что ему отдельное спасибо. Лёха потом рассказывал, что тоже отравился. Но он как опытный профессионал, когда приехал домой, купил ещё литр водки «для промывки организма», как он выразился. А я на спиртное ещё долго смотреть не мог. История эта закончилась трагикомически. Как-то в очередной раз приезжаю на работу, открываю дверь, и вижу, как посреди цеха в одних трусах стоит условно трезвый Лёха. Ситуация как раз нормальная, - он часто там ночевал. Я переодеваюсь, делаю кофе. Над обеденным столом у нас висел плюшевый львёнок, который Вася когда-то возил в «Газели» в качестве талисмана. Лёха сидит, смотрит на львёнка условно трезвыми глазами, и со вздохом произносит: "Да, хороший был человек Вася, царствие ему небесное". Через несколько дней выяснилось, что Вася жив и здоров, а Лёха никак не мог понять, откуда он взял эту информацию.

После того как грянул кризис, у нас начались проблемы. Нам постоянно повышали плату за аренду, которая за несколько лет выросла в восемь раз. Шеф стал подумывать о переезде в другое место. Подобная практика выкручивания рук со временем стала приносить свои плоды. Если раньше мы делали эксклюзивные вещи, то под конец с трудом справлялись с ширпотребом. Нашему бригадиру и всем художникам стали задерживать зарплату. Правда, на рабочих это никак не отразилось, если не считать, что зарплату просто перестали индексировать. Тогда Лёха втайне от шефа стал подряжаться на левые заказы. В отходы у нас уходило процентов тридцать сырья, поэтому неучтёнку легко можно было скрыть. Люди работали по ночам, благо снимали жильё поблизости, а Лёха валялся в дупель пьяный у себя в подсобке, во сне продолжая незримое руководство. Бывало, подхожу утром к проходной, а охранник меня не пускает, - за аренду у нас не заплачено. Однажды я по привычке сунул ему под нос пропуск и ничего не подозревая пошёл через вертушку. Но поскольку я был в наушниках, то не слышал командного окрика за спиной. И вдруг меня хватают за шиворот и волоком тащат назад. Таким нехитрым способом на нас оказывалось финансовое давление. Задавшись целью извести курицу, несущую золотые яйца, в средствах не особенно стеснялись. Чтобы подчеркнуть абсурдность ситуации, на глазах у всех я показывал пропуск местным дворовым собакам, которые иногда сидели возле проходной. Шеф был одержим творческими идеями и не всегда считал нужным предупреждать нас по телефону заранее, хотя на дорогу у меня уходило три с половиной часа в оба конца. В таких случаях на проходной собирался весь персонал нашей фирмы, и мы подолгу ждали шефа, который имел обыкновение приезжать к обеду. Иногда мы сидели без работы по полторы-две недели, пока он не найдёт деньги на аренду, и эти дни нам не оплачивали.

Работал у нас Валера, художник из Твери, немолодой интеллигентный человек с чувством юмора. В своё время он был чемпионом Грузии по боксу среди юношей. Мы говорили о музыке, о жизни, я помогал ему осваивать ноутбук. Жил он на территории нашей фирмы, т.к. свободное место позволяло. По вечерам Валера писал этюды. Лёха был прописан в Люберцах и ездить ему было далеко, поэтому он тоже жил на работе. И вот однажды вечером пили они водку. Слово за слово, неожиданно глаза Лёхи налились кровью, и он по какой-то лишь ему известной причине собрался набить Валере морду. У него в этом состоянии всегда ехала крыша, и самой безобидной его фразой была: "Я вас, суки, научу Родину любить!" Валера, не привыкший к такой постановке вопроса, так же неожиданно схватил табуретку и ударил ей Лёхе по голове. Это была битва Пересвета с Челубеем за взаимоисключающие жизненные ценности. Травма была серьёзная, но совместимая с жизнью. Пришлось даже вызывать скорую и накладывать швы. Поняв, что совершил непоправимое, Валера собрал вещи и уехал к себе домой в Тверь. Жаль, хороший был человек, в жизни так часто бывает. Лёха, как вы правильно поняли, остался.

Вся логика событий вела к моему увольнению. Самым большим разочарованием для меня было неуважение к людям, которое присутствовало везде, где бы я ни работал. Расставание с иллюзиями можно считать необходимым лекарством, которое судьба щедро дарит каждому из нас, за что её нужно только благодарить. Формальной причиной моего ухода стало нежелание шефа полтора года отпускать меня в отпуск. В самой фразе «не отпускать в отпуск» уже заложен глубокий антагонизм. Шефу я высказал напоследок всё, что думал о нём. Мой отец всегда повторял поговорку: "Трудом праведным не построишь палаты каменные". Спустя годы я вспоминаю эту его житейскую мудрость, и мне становится грустно.

Основано на реальных событиях, некоторые имена изменены. 2012 г.