Влтава-Нева-Нанк-Пех

Я правда был на Карловом мосту
Всего лишь раз. Но помню полночь Влтавы.
И мелкий дождь был как туманный саван
Подобен свиты Воланда хвосту
Или толпе несметных войск кометы.
И в этой сырости стал даже шепот гулким.
Мы шли средневековым переулком
И плохо так тянулась сигарета
И это всё о нём, и не об этом...

Мы были там с женой в 1984-м, нарушали режим пребывания - ходили гулять по ночному городу, да еще вместе с местным населением в лице чеха Индржиха, гида советской делегации.
В общем - нам дома потом за это визу закрыли. А Индржих проскочил - спустя год послал нам открытку из Ленинграда - из Праги не рискнул - у них негласно не поддерживалась дружба с "оккупантами", в смысле - освободителями.
А мы с ним еще многое нарушали - он нас водил не по туристическим местам, а куда сами чехи ходят - в кафешки, в скверик у Национального театра. А здание напротив Индржих назвал "Театр марионеток" - на самом деле там было здание правительста ЧССР. С большим трудом мы его уговорили зайти в трактир "У келиша" к Швейку - чех очень не любил этого персонажа и самого Гашека.
Да, но вернёмся на Карлов Мост, и ночная Влтава - это описывать непросто, это лучше поставить пластинку Бедржиха Сметаны и закрыв глаза слушать и видеть медленно текущее спокойствие.

И где-то там, чуть ближе к городищу
Зажглись огни. Они на самом деле
Горели. Трое над свечой сидели
И под гитару пели. - И - "...что ты ищешь?" -

Спросил меня твой голос за плечом.
Я прошептал: "Молчи! Час ожиданья..."
Я на воде прочел часть заклинанья:
"Кто искрой бысть рожден - тот стань свечой!"

Но как? Но как гореть, не прогорая?
Как сжечь стерню не погубив все всходы?
Как мог огонь пройти сквозь жизни воды?
Как может только смерть быть дверью рая?

...она уже была, текла когда-то
В какой-то жизни - Апассионата?
...так крест наш уплотняется под прессом
Небесным?

Не знаю... - Карлов мост - куда ворота?
Куда ведет свою комету Воланд?
Кто здесь сильней чем Тьма, чем Страх, чем Голод?
Кто книгу тайн закрыл, и дверь в три оборота..?

Ключ бросил Влтаве, чтоб хранила Слово.
Ушел туман под мост, в ворота ночи словно.

- "Настало утро, и золотые блики молодого солнца заплясали на едва заметных волнах"... - это сказал Чайка, да, прилетел Jonathan Livingston Seagull. Мы ждали свой утренний кофе на палубе гостиницы-пароходика и смотрели, как жизнь вытесняет ночь с зеркала Влтавы.
- "Через час мы вступаем в ограниченную распорядком часть путешествия по Чехии", - сказал я, сделал глоточек "горячуще кавички" и добавил, глядя в глаза наклонившему голову Джонатану: - "а хотелось бы спросить у вас, как у эксперта по части жизни и смерти, о проявлении свободной воли в личной сигнатуре".
- "Каждая птица имеет право летать, свобода есть сущность каждого, и потому всё, что ее ограничивает, должно быть отметено прочь, будь то традиция, суеверие или любое другое ограничение в какой угодно форме," - так говорил Jonathan Livingston Seagull.
- "Это улыбка улетевшей птицы" - попытался поспорить я, а он не стал спорить, улетел.

Птицы летят на огонь маяка. Птицы в огне сгорают.
- Каждая птица - душа моряка, так говорили в стае.

Кажется - был я одной из них, каменной падал чайкой.
Разве спасением для других стало моё отчаянье?

Кажется - я научился жить, можно ведь жить и с этим
Кто меня просит сгореть, чтоб светить - здесь вот? На этом свете.

Птицы летят на огонь маяка.
Я никуда не лечу.
Пока.

Пришел Индржих, сообщил, что по просьбе группы сегодня свободный день, то есть набег граждан СССР на пражские магазины. Надо доотовариться перед вечерним отъездом. Инджрих попрощался, но тут я спросил его: "Скажи, а где нам можно увидеть подлинники Климта?" И он пошёл с нами. Довёл до дверей музея, договорились, что заберёт здесь же через три часа. А сам побежал сопровождать группу по магазинам.

Описывать впечатление от подлинников, это всё равно, что нырять в глубину Марианской впадины. Да ещё после бессонной ночи.

Лава ли сплава подъемлет сияние страсти
Золото маслом тяжелым поверх невесомых касаний
Дух осязает познанье земное и тягу лобзаний
Тело сгорело бы в жарком дыхании счастья
Если бы дождь поцелуями не утолял ожиданий...

- Это не картина, а скульптура, - совершенно верно! Он настоящий металл и камни вплетал в картины, они полускульптурны. Я удивляюсь, как он доподлинную отрубленную голову Олоферна в руки Юдифи не дал! - но и без того работа жутко страстная... (не то разговоры рядом, не то свои мысли вслух).
- ...а я знала художницу, Таня ее зовут, так она этот Поцелуй еще и в лоскутном варианте воспроизвела - эффектно, стильно и очень точно - финифть и майолика отдыхают.
- У Климта - как потом я выяснила, просматривая импрессион австрийской живописи, воплощены наиболее полно всамделишно нежные, беззащитно-интеллигентные и ой-йей какие рафинированные женщины начала столетия, которые первую мировую войну и спровоцировали, поскольку - вообще шерше ля фам, и тиражировние стиля в частности, дает который вариант Елены и Париса в истории, - а стиль ушел в Россию к Трем сестрам, (на австрийских курортах нахватались,) у которых ключи от сердца были потеряны, - это точно со стороны, и так точно по-женски!
- Вот это класс! Без вопросов! А на Водяных змей - ничего нет у тебя? Мне эта больше всего нравится. Сама о ней думаю, но пока не разродилась.
- Да - они как в первородных водах плывут, что ли?

Золотая вода навсегда, навсегда, навсегда
Золотая волна, ты укромный пергамент, ты тайное знамя
Золотая беда укуси змия знаком, угости и истоком в инако

Нагота не стыдна для любовниц Великих Нагов

Золотая вода моё тело ласкает несмело
Золотая волна и устами остудит и страстью и счастьем
Золотая беда мук тантала, в лантановых лилиях - жало

Нагота моя радует губы любовниц Великих Нагов

Золотая вода неизменной богиней из пены
Золотая волна этих плавных качаний мечтаний и страсти венчаний
Золотая беда из мистерий артерий уходит сквозь стены и вены

Нагота моя стала добычей любовниц Великих Нагов

Золотая вода надо мной, полусон, дзен змеи водяной...

Мы вышли через три часа и постояли немного на залитой золотом площади, место называлось, Градец Кралов. Сейчас пишу и вижу нас втроём, счастливых, переполненных увиденным. Инджриху тоже повезло, когда группа организованно шла по огромному супермаркету, ему попался на глаза не очень дорогой альбом с видами Ленинграда. Он не любил СССР, но его очень интересовал старый Петербург, очертания былого, улетевшего, но ведь оставшегося в каких-то отпечатках, оттисках, да?

До отправления поезда оставалось 35 минут. Нас поторапливали. Я так хорошо, так четко вижу стрелки на часах, как будто не прошло 35 лет. Как будто открыл глаза на другом пароходике, по каналу плыву и поворачиваю на Неву, наяву... Да, был я как-то на Васильевском острове в Мастерской художника Бунтова. Ему от деда и отца досталась по наследству маска Пушкина из первых оттисков со слепка. Я не смог к ней притронуться. Это не предмет искусства, это очертание оставшегося на губах слова...

Улыбка улетевшей птицы. Уснуло слово на губах.
Полупрощение убийце. Полунасмешка, полустрах.

Уж не копейка жизнь, полушка, уж не придворный "гранмерси",
А просто сочинитель Пушкин, а вдох и выдох всей Руси

И отпевать его не стоит, не будет в тишине блажен,
Не будет никогда покоя Поющей в Вечности Душе.

Он сам решился на такое, он понимал, на что идёт.
Так пальцам Моцарта покоя душа-ребенок не даёт
Да! - мне не чудится, не снится - улыбка улетевшей птицы.

Мы ехали втроём в одном купе почти до самой границы, говорили, говорили, говорили. Как в последний раз. И действительно, мы потом не увиделись, даже не обменялись адресами. Как я уже говорил, у них дружба с русскими негласно не приветствовалась, ведь мы были варварами для граждан Великого Рима – а Австро-Венгрия, куда входила Чехия, позиционировала себя как наследница Римской Империи, то есть это был Рим первой свежести, а не Третий Рим, как Россия. Какая всё это чушь политическая, да? Мы смеялись над дурацкими границами, но они были, более того, мы вряд ли смогли бы добиться приезда иностранца на Ямал, у нас была ЗП (зона пропусков), территория нашей жизнедеятельности ведь была и есть огромный нефтегазодобывающий цех. Един Божий Дом, но мы научились забирать части его себе, для чего строим заборы.

…это не законченное произведение, это фрагмент из будущей книги. Многое не писал и не публиковал в бытность журналистом. А хотелось бы, чтобы что-то просвечивалось сквозь занавес ушедшего века.

И как нас звать по имени и сквозь?

И как на сквозняке не улететь пушинкой?
Сквозь тонкие рябины крепдешинки,
Сквозь голос осени -
Что как под пальцем гвоздь
Вдруг чувствуется на ребре старинной рамы
Вдруг понимается - как вечное  - "а помнишь?"
И для чего услужливая помощь
Сквозь голос скрипки?
И рябиновая гроздь
Как призрак оперы из оркестровой ямы

 ...и -  как вас звать по имени и сквозь?

Мы дома, на островке посреди реки-ручья Нанк-Пёх, неподалеку от железнодорожного моста. Музыка железнодорожного состава становится всё тише, уходит всё дальше.

Иногда хочется сделать чудо.
Иногда удается сделать чудо.
Иногда.
Даже если ты никогда не хотел быть чудотворцем. И правильно, что не хотел, что боялся Его, стоящего где-то высоко и далеко над нами, обозначенного в доме только деревянной иконкой. Которая не есть Он, но скорее защита от Него. А у тебя на иконе - Божия Мать, которую ты просишь защитить себя от праведного гнева и соответствующего наказания. Потому что ты далеко не лучшим образом используешь Божий дар жизни. Как все дети. Пьёшь, куришь, скверно говоришь. Как и я.
Если ты не таков, если можешь гулять по воде, летать по воздуху, то, скорее всего, тебя здесь нет, ты не читаешь эти заметки. Ты сейчас в другом мире, где я тоже иногда бываю, куда можно легко попасть, прыгая в вихревую трубу над высоким костром на Ивана Купала. Такая есть древняя славянская хитрость. Это очень легко, если знать славное слово, которое соединяет людей в славян. Может быть, мне удастся сегодня сказать это слово? Увидим по ходу нашей небольшой целебной прогулки без гида.
Подсказки могут сами выйти нам навстречу по пути. Например, если ты друид, и твердо уверен, что твоё дерево-мать – Ива, то ничего удивительного, если твоё Имяслово – Иван. Ну а если тебе сушит горло жажда сухого можжевельника, очень может быть, что твоё имя-слово Моше, Мишель, Майкл…? Как ты сумеешь прожужжать имя можжевельника, такова и будет подсказка. Или это ещё не подсказки, это просто оклики от дерев по пути, которым очень хочется, чтобы ты оглянулся и увидел их детскую красоту? И произнес для них Имя Любви.
Выпьем за любовь! Выпьем по стакану холодной талой воды, чистой, хрустально прозрачной. И тело твоё исполнится Талой Силой… - ой! – ты, кажется, опять случайно вслед за мной произнес магическое имя Талиесин?
Странно услыхать валлийское имя на Руси. Но вода везде одна, не так ли? Первый шаг в холодную весеннюю талую воду я тоже сделал во имя любви. И легко исцелился талой силой от многих страхов этого бытия. И обрел многие ясные знания и многие четкие печали. Но не будем о печальном. Вода тысячелетиями умеет спать в облике пирамиды льда, но всё-таки и ей лучше проснуться и жить быстротечным ручейком.

Упал ручей стремглав с горы отвесной
По склону пробежал, дождем питаясь
В долину вышел грузовым экспрессом
Легко речными барками играя

Река уходит в океан в слезах
Солёной будет жизнь её иная.
Болотце тихо прячется в кустах
И вечно - в смысле - долго высыхает...

Вот и сейчас я как зимняя вода, тоже не сплю, сижу у небольшого костерка на берегу таёжного ручейка, неподалеку от железнодорожного моста. Мир всё ещё бел, чист и ясен. Но грохот поезда не может заглушить журчание воды подо льдом. Ручьи еще не пробили время, еще проталины не видны, и всё-таки сегодня ночь возвращения украденного времени, магическая ночь, когда весь мир переводит стрелки на час вперёд.
Музыка железнодорожного состава становится всё тише, уходит всё дальше.
Мне хочется этой ночью снова увидеть сны, которые я минувшей осенью, на Неве это было, а оказались мы в красной пустыне Невады, в час, украденный у времени, я это мгновение выпросил, и выбросил в витую раковину рога изобилия, подставленную ловким бесом Талиесином. Может быть, он и не бес, но точно не святой. Может быть, в том и сила упавших с небес, влекущая нас к ним? – в тайне их пребывания и не на небе, и не на земле, и не в океане? – или и там, и здесь, и ещё там, где нам не побывать? Хотя, говорят, что и наши души звездной пылью упали с небес. Кто знает? Час возвращения времени приближается. Он что-то скажет.

Музыка железнодорожного состава становится всё тише, уходит всё дальше.
Иногда хочется сделать чудо.
Иногда удается сделать чудо.
Иногда.
И тогда ты напишешь свою книгу «Острова на озёрах», куда войдёт и избранное из изданного,  и «Сталкеры Глаголитерры», и «У самого Славного моря», и  «Твердыня Валаамъ», и новые «Арканы Арабата». Надо сохранить, надо продолжить Серебряную нить.

Упрячу в листья амулеты лета
Утащит тайну в дождь большая рыба
Рябины вспыхнет красная мулета
Где луч из туч по-над корриды нимбом

Как будто смерть имеет только право
Тяжелым златом рощи окормлять
Как будто стал я осени забавой
Рябины научился окрылять

Как хорошо быть громкой красной птицей
На языке осеннего костра
Где тают тайно имена и лица
Где мы вчера