Последняя ночь октября

Письмо отсутствующему другу

На Цветном бульваре сдержанная — в духе времени —
и все же довольно привычная суета.

У по обыкновению заплеванного выхода из метро — кучки молодых людей в масках.

Чуть поодаль, посреди бульвара, расположились рок-музыканты, мальчики и девочки. Барабанщик отсчитал такты, гитарист нажал на педальку и включил проникающе-обволакивающую волну ржавого, чуть подскакивающего звука.

Девочка запела по-английски.

Хоть я и понимаю все слова, мне кажется, что я попал в другое время и в другой город.

Следующей композицией была перепетая песня Виктора Цоя. Темная, глухая сталь цоевского голоса в женской интерпретации вызвала у меня странные чувства.

Бульвар радует глаз высаженными в несколько рядов стройными липами.

Узнаю в элегантном молодом человеке образ Сурикова, жившего здесь неподалеку.

У подножия артефакта позднемосковского монументализма парочка смущенно оглядывается в поисках разъясняющей таблички.

Поворачиваю влево, поднимаюсь по ступеням, неприязненно глядя на трубы, торчащие из кровли дома, выросшего, как гриб, посреди бульвара, заслонив собой вид Рождественского монастыря.

Начало Сретенского бульвара. Выступающая каменной оградой почти на проезжую часть церковь. Старая гостиница у начала бульвара и дом со шпилем напротив словно подмигивают ей. Чудом сохранившийся фрагмент города из прошлого.

За ветхими деревянными рамами легендарного дома на углу Фролова переулка кое-где теплится свет, на подоконники надвинулись заросли зимнего сада. Там, где рамы заменены на безупречно гладкие и сплошные, как правило — темнота. Вложив капитал в квартиру в престижном квартале, хозяин так и не сделал ее своим домом.

За павильоном метро, у памятника Грибоедову, выехал на кольцо новый блестящий трамвай.

Дальше — пробираюсь к дому, интуитивно нащупывая направление, закоулками и проходными дворами Огородной слободы.

Недавно отреставрированный деревянный особняк. Звонок на двери дома, куда я в прежние времена часто захаживал почти спонтанно.

Тропинки, ведущие к ларьку в глубине квартала.

Памятник неизвестному рабочему с книгой руке.

Светящиеся в ночи только для случайно заблудившегося прохожего, манящие издалека островерхими крышами особняки волшебной, канувшей в Лету старой Москвы.

Эпоха, по видимости окончившаяся, еще некоторое время подспудно длилась, пока в неустановленный момент не завершилась бесповоротно.

Ритмы, звучащие как саундтрек к разворачивающейся на глазах панораме жизни, остались только в моей голове. Они все еще подходят к городскому пейзажу. Но диссонируют с жизнью его новых обитателей.

"Ненужный кто-то за окном стоял и требовал любви" — затягивает мотив Леонид Федоров.

"Ему не нужна американская жена" — откуда-то с другой стороны задорно вторит ему группа "Колибри".

Егор Летов, ревущий что-то поверх заполнившего почти все звуковое пространство скрежета искаженной динамиками гитары, словно бы пытается запугать вырвавшихся из глубин души на простор русской жизни демонов — знакомых тварей из блаженных и отчаянных девяностых.

И где-то вдалеке, фоном — сакраментальная композиция знаменитой заграничной группы, воспевшей зарю никому не ясной еще надежды. Она начиналась словами "Down the Moskva..."

...Мимо безобразной ямы не месте разрушенного строителями железной дороги дома на Старой Басманной стараюсь пройти, не оглядываясь. Мой путь завершится всего через несколько шагов.

Здесь, пожалуй, было бы уместно присовокупить что-нибудь о вечном единении противоположностей, а может быть, об обретенных на новом витке жизненной спирали мудрости и равновесии — но мне нечего об этом сказать.

Еще два-три знакомых изгиба улиц, несколько потайных ходов и маленьких, неизвестно куда ведущих дверок посреди поляны в прелых листьях. И вот я у дверей дома.