Все в этом мире заняты каждый своим...

Все в этом мире заняты – каждый своим,
Думаешь, я качаю железо, а ты - иронию?
В мире ковид, мы дышим ядом одним,
А над обрывом – в бешеной скачке кони.

А над обрывом – женщина, кутаясь в шаль,
Взглядом проводит «господ с улыбкой», и ветер,
И лошадей, уносящихся в темную даль.
Знай, ей давно уже ничего не жаль…
Знаешь, сегодня она умерла на рассвете.

Знаешь, как холодно ночью в кровати одной?
Для «нежелезной леди» накачивая иронию,
Ты не вернешь ей главное – просто покой,
Что не нарушит души ее странной гармонию.

В гневе король, он сегодня отдал приказ,
Что королева должна суметь улыбнуться,
Ранам на обожженных своих руках,
В вечности им положено затянуться.

Он наносил их, с целью ее лечить,
От отрешенного холода серого взгляда.
Может быть просто хотел ее научить
Жить как попроще, а проще – это "как надо".

Что можно сделать с ней? Выслушай и молчи.
Ведь на коленях она все равно королева.
Тупятся в вечности кованые мечи,
Громы и молнии тают в полночном небе.

Падают звезды в ладони ее с утра,
И одиночество вновь обнимает за плечи…
В сущности, жизнь – такая вот ерунда,
Что отнестись к ней не выйдет уже полегче.

Танцы и бешеный внутренний твой отрыв,
Вспыхнув лишь на мгновенье, угаснут втуне.
Это поймешь ты, однажды волком завыв,
Глядя с обрыва на красное полнолуние.

Все в этом мире тленно, бросай качать
Бицепсы, бабки, качели, пустую иронию.
Ты ведь уже не заставишь ее кричать
От непонятной режущей душу боли.

Ты не посмеешь уже ее изменить,
Созданный Богом образ тебе неподвластен,
Рвется последняя тонкая синяя нить,
Что обнимала тайной ее запястье.

Снова она вернется к себе самой,
Высветив истинное в себе тепло и юность
Ты же проводишь взглядом ее домой,
Горькую тихо выпьешь «за упокой»
Странной мечты, которая вдруг обернулась,
С грустью тебе махнув на прощанье рукой.