Ариосто вблизи. Поглощённый пустяками

                отрывок из книги "Ариосто" изд. "Мондадори" 1968 г.
                пер. с итальянского

     В 1527 году, два года спустя гарфаньянской эпопеи смерть брата Карла под-
толкнула остальных братьев Ариосто поделить между собой  наследство,
которое до этого момента оставалось общим для всей семьи. Оно состояло из наслед-
ства отца и наследства, полученного после долгих тяжб, от двоюродных братьев
Арнальдо и Альфонсо. Акт о разделе составил Габриэле, сметливый администратор,
а все братья, начиная со старшего брата, Лудовико, поставили под ним свою под-
пись. Он датировался 27 августом 1527 года.
   За год до этого мессир Лудовико купил у Бартоломео Кавальери, посла герцога
Эрколе во Франции, небольшой двухэтажный дом, по-сельскому скромный в районе
Мирасоле. Понадобилось два года, чтобы отремонтировать и внести изменения по
вкусу хозяина; после этого Лудовико, наконец, уступил отцовский дом детям своей
сестры Лауры и переехал в собственный вместе с сыном Вирджинио.
   В пролёте над входом над окном второго этажа прежний владелец Кавальери поместил каменную табличку с непримечательной фразой на латыни:
"Parva, sed apta mihi; sed nulli obnovia, sed non Sordida; parta meo sed tamen
aere domus."  ("Маленький, но подходящий мне; никому не причиняет неудобства;
не нарушает приличий, но приобретён на мои деньги.")
  Слова, верные для многих людей, трудом и заботами зарабатывавших на жизнь;
подходили эти слова и для Ариосто. Тому свидетельство тот факт, что он захотел
их сохранить на своём доме, и эти слова стали частью легенды Ариосто, как
знак протеста поэта против эгоизма его государей.
   Здесь, в своем "маленьком доме" он провёл последние годы жизни, наконец,
в спокойствии, свободный от обязанностей, вольный жить в своём городе, рядом с
Алессандрой и снова вернуться к призракам Роландо и Анжелики.
 Из этого периода жизни Ариосто нам остался  запечатлённый в письмах, рассказах
и байках образ рассеянного поэта-мечтателя, поглощённого своими "глупостями"-
образ немного комичный, но симпатичный и верный по существу. Другой образ, со-
седствующий с ним -  образ "домашний", "канцлер", помогающий Алессандре в
ведении семейной документации. Об этом свидельствуют последние письма, соб-
ственноручно написанные Лудовико.
   Об образе поэта - мечтателя  же свидельствуют записи сына Вирджинио:
" Он ел рано и часто, всё подряд, не выбирая. Как только приходил домой, если
  видел хлеб, брал и съедал его на ходу; случалось, сам приносил еду на стол;
  просил дать ему кувшин с водой в руки и съедал, то, что было ближе к нему.
  Часто ел хлеб, который забывал съесть до этого. Думаю, он не помнил то, что
  делал, потому что его мысли были всегда чем-то заняты, или сочинением или
  делами. К нему в назначенный час пришёл один гость, который рассказывал
  о своём и рассуждал, наверное, с почтительностью и застенчивостью глядя
  на хозяина. Наш же в это время поедал всё, что им принесли на стол.
  После ухода знакомого брат увидел, что он съел и то, что предназначалось для
  гостя. Ответом было, "тем хуже для него, сам должен был догадаться"."
 " Он был увлечён всем, что касалось садовых дел в той же степени, что и сочи-
  нением стихов; пересаживал всё с места на место каждые три месяца; высаживал
  ли персиковый саженец или сеял  что-нибудь - по многу раз потом ходил посмот-
  реть, не вылезли ли ростки, не появились ли почки. Поскольку плохо разбирался
  в семенах, то всю сорную трава, что вырастала рядом , принимал за посеянное;
  её с ревностью охранял до тех пор, пока уже не оставалось никаких сомнений.
  Помню, как посадив капперсы, каждый день ходил смотреть и очень радовался,
  когда появились всходы. В конце концов, обнаружилось, что это бузина, а от
  капперсов нет и следа."
  Последний знаменитейший эпизод, завершающий  портрет, - прогулка длиной в
  60 километров: "В один прекрасный день он пришёл из Карпи в Феррару в домаш-
  них туфлях-шлёпанцах, так как "не намеревался совершать длинную прогулку"."
     Эпизоды не так значимые в жизни Ариосто, но гармонирующие с представлением
  о его характере, своенравном, независимом, в то же время глубоко понимавшим
  себя и других; он решает позволить себе эту свободу хотя бы в малом,
  позволяет себе  изолироваться от всех в мире своих фантазий.

"