пешеходное

Заходит в переход,
спешит по переходу
подземный пешеход,
и снова — к небосводу,
покинув будто бы
и вновь вернувшись в город,
где липы и дубы
простерты в горний холод,

где свежий скрип да скрип —
снежок — и он — прохожий,
но проще его скрипт,
на скрипт и не похожий,
рябит со всех сторон
в бетонное корыто,

погиб шалфей, паслён,
уж дверь зимы открыта,
и в небе стайка птиц,
не ведая границы,
летит, вот так сюрприз!
от полисной цевницы,

где демоны реклам
глазам кричат про моду,
полам и зеркалам,
и несть числа диоду,
изгибам гладких хорд...
Опять промчалось лето?

Лиричный пешеход
стоит в отвалах цвета —
стяженье мыслей, их
он выбит из процесса,
ведь город в этот миг —
таинственная пресса,
идущая в печать,
и пахнет кислородом,
и лень ему читать,
что там, за поворотом,

а там, как прежде — тут.
Минут сгорают свечи
и, всяк на свой маршрут,
трамваи строят вечер,
звенят себе они,
табличками заглавны,
янтарные огни
сгущают сумрак плавный,
се значит — минул день,
вот тут ему и точка.

И к дверкам набекрень
проследует цепочка,
враня  в себе черёд,
как бы за пирогами
торопится-ползёт,
работает ногами,
то спешки естество,
натура будня быта,

но скоро Рождество,
раз дверь зимы открыта,
и, прежде — пешеход —
тень в отраженье слабом
взирает на заход
торжественным прорабом:

сдвигаются дома,
столбы и перекрестки
уходят в закрома,
струятся отголоски,
и ловит пассажир
в них некие значенья,
далекий, словно мир
от внятного реченья,
свободный, как поток
меж берегов бегущий,
просторный, как каток
для фуэте цветущих,
не выпавший из лап
полезных готовален,
торговец, эскулап,
солдат универсален.

Идёт себе прогресс,
меняются экраны,
за ватманом небес
ворочаются краны,
выходят на крыльцо,
приветствуя, сезоны...
волшебное кольцо,
душевные резоны,
жизнь Прозерпиной — в ад,
Луной зимы — все выше.

Я двести лет назад
все это где-то слышал,
иль только мнится, плиз,
расслышь мне, кинолента,
волшебный вокализ
для красоты момента,
что годы пережил,
хоть, словно мамонт замер,
в далеких снах почил,
что вмерзший в лед гекзаметр,
сей весельный фрегат,
столь долго по раздолью
плывущий наугад,
натертый мокрой солью,
неведомо, зачем...

Ночь раскрывает полог,
как гроздья теорем,
глядит в нее геолог
у жёлтого костра,
из зоркой сердцевины,
тоска его остра
исследовать глубины,
се, кажется, кульбит
про то, на чем покуда
мир мыслимый стоит
невообразимым чудом,
как дом или вокзал,
кабак и супермаркет,
как черная слеза
рисует супермаркер,
и этот скучный стих,
лишь отдали от ока —
не более, чем штрих
без слога и без прока,
короткая тропа,
но ценная в том смысле:
отважная борьба
за плотность всякой мысли!

Но мало неких прав,
здесь — сущность устремленья,
да, это анти-антиграв
для права приземленья,
чтоб медленно ступать,
не в дали, нет, не в дали,
но в близи, исполать,
Ссвинцовые сандали!
И-и, сандалии,
тут грамотность, однако!

Блаженные огни,
волшебная Итака,
классический Улисс,
большое пароходство,
карнизанаскарниз,
осеннее сиротство,
поэтик разный сорт...
Испить вина скитанья!
Нарезать пышный торт,
читать себе сказанья…

Сияние аллей,
в сиянии аллеи
зрит разум параллель,
заходит в параллели,
в винты звенящих рельс,
абстракции повидло,
гуляка Парацельс,
краев ему не видно,
сдает себя в ломбард
и делает закладки,
оптический субстрат,
химические гранки,
и дилер и талант.

Опять мороз крепчает,
он сушит санки сант,
дымы дыханья чает,

Тогда зима пойдет
в роскошном облаченье —
поземка, чистый лёд,
пространство, волчье пенье!
Расчески дымных косм
по оттепели нежной,
спешащий микрокосм
окутанный одеждой.

...Покровов этих смесь —
как города и сёла:
обыденная шерсть
и кашемир весёлый,
меховые поля,
«тумс-тумс» цветных синтетик,

так кажется мне, я
не то чтоб синестетик.

Настанет снова год,
и прочно перелесок
заляжет, как штрих-код
меж двух слоёв белесых,
и выйдет пешеход,
уж заполдень, красиво,
промолвит: Новый год!

…Ну это ли не диво?