Жертвенность Из очерка 5 Любить людей

                «ЖЕРТВЕННОСТЬ»

          Очерк 5 «ЛЮБИТЬ ЛЮДЕЙ, ТВОРИТЬ ДОБРО, СЛУЖИТЬ ОТЕЧЕСТВУ»


          Комментарий Георгия Даценко к снимку из его архива: «1968 г., 3 апреля, г. Кременчуг. Фото в 20-й день рождения».


       2.6.24.33. Политработников бывших не бывает

       В ВПУ нас учили любить людей, работать с ними, жить для них. Нам говорили, что мы «инженеры человеческих душ». Весь уклад нашей жизни и учебы, в принципе, был посвящён этой благородной цели, соответствию профессиональному предназначению. Да, кстати, считаю, что быть политработником – это призвание, и личность, предрасположенную к жёсткости, неверию в человека, стремлению только повелевать или, например, делать деньги, нельзя научить формам и методам нашей работы, готовности отдавать себя и свои способности, силы, душевную теплоту другим людям, судьба с которыми сводит нас лишь на определённое время совместной службы.

       Любовь к людям передаётся с молоком матери, самоотверженность воспитывается на примере родителей, предрасположенность к работе с людьми находится в генах, и училище лишь помогает этим прекрасным качествам проявиться лучше, богаче, эффективнее.

       Ознакомившись с биографией Георгия, уроками юности, служебным путём и его заметками о выполнении обязанностей политработника можно сделать вывод, что истоки успеха, достижений, уважения к нему, находятся в его происхождении, в детстве, в семье.

       Мать Георгия, Екатерина Ильинична, всю свою жизнь посвятила людям: была заведующей библиотекой, депутатом сельского совета, активным участником художественной самодеятельности. Это предполагало постоянное отсутствие дома в вечернее время, на протяжении дня. Вся работа по хозяйству ложилась на Георгия, его брата и сестру, за которыми ему ещё приходилось и присматривать, заботиться, что воспитало в нём трудолюбие и ответственность. Любовь к спорту выработала выносливость, а возможность приобщиться к лучшим образцам литературы и участие в художественной самодеятельности – любовь к творчеству.

       Отец Георгия, Григорий Дмитриевич, тоже был грамотным, писал стихи, рассказы, статьи в районную газету, помогал людям в составлении заявлений, исков, просьб, разбираться в вопросах юриспруденции в качестве неофициального адвоката. Вся семья пользовалась у сельчан большим уважением. Сам Георгий никогда не проходил мимо, когда человеку нужна была помощь. Так и была создана благоприятная почва, на которой произросли зёрна, вложенные лучшими педагогами нашего училища в его подготовку.
 
       Ещё в первые годы своей армейской службы Георгий Даценко проявлял чувство личной гордости, чести, самоуважения, был человеком высокой морали и твёрдости духа. Характерен в этом смысле один из рассказов Георгия из книги «Вначале», который я и хочу здесь привести:

                «Идейный»

       «Унижение личности всегда претило мне. Ведь я привык быть уважаемым, хорошо учился, был комсомольским активистом, капитаном футбольной команды, даже поэтом местного значения. Работы и сам не избегал, службу понимал, как почётный долг и священную обязанность каждого по защите Родины. Зачем мне эти промежуточные звенья, надстройки в виде «стариков», иной раз намного ниже меня по уровню развития. И вообще, я был уверен, что «Человек - это звучит гордо», как учили меня в школе.

       Очередным испытанием стали для меня, для всех нас «Сто дней до приказа». С того момента, когда «старики» считали, что уже осталось до приказа об их увольнении именно 100 дней, мы, «молодежь», должны были в любое время дня и ночи знать и чётко ответить на их вопрос: «Сколько дней до приказа?» Я, конечно, в силу того, что это не было для меня трудным для контроля, знал эти данные. Но объявлять об этом не желал.

       А традицию «старики» завели такую: после отбоя, когда уже все были в койках и офицеры ушли, (а может быть и совсем не были на проверках, ведь в батарее их не так много, чтобы каждый день быть на контроле), один из нас согласно очереди должен был встать на кровати (спали мы все на втором ярусе) и огласить:

       «Молодежь, встать, смирно. Второй год – лежа подравняться. Уважаемые «старички». До приказа осталось 75 (или там - 60) дней. Спокойной ночи, дедушки. Вольно, отбой».

       Как будто, ничего особенно издевательского. Невинная игра. А по всей казарме над вторым ярусом встают около 40-45 мумий в белых рубахах и кальсонах. И «молодые» приучаются выполнять обидный ритуал, подчиняться беспрекословно и быть готовыми к исполнению любых прихотей «стариков».

       Если же невинная традиция кем-то сознательно не выполняется (эта ли, другая), тогда включается командное насилие – сначала моральное, а затем и физическое. И оправдание этого было: «Мы прошли через это, мы вытерпели, и вы терпите. Ваше время придёт».

       Но я этого не хотел, я был слишком правильным, чтобы следовать глупым традициям, потакать насилию, жить не по законам Морального кодекса строителя коммунизма и просто человеческого общежития. В связи с этим, вместо меня несколько раз выступал в роли глашатая мой друг Михеев, благо для него это не было проблемой. Я же даже не поднимался.

       В очередной день, вернее, конечно, вечер «старики» (Писаревский, Кравченко, Половой) подошли ко мне и задали вопрос: «Почему ты, салага, не уважаешь «стариков», почему игнорируешь общие правила, почему показываешь дурной пример остальным?» Я, конечно, ответил словами из устава, что после отбоя солдат должен спать, а отбой уже ведь был объявлен. На такие слова Писаревский сунул мне кулаком в лицо и потребовал прибыть в каптерку для конкретного разбора моего поведения.

       Не рассчитывая ни на что хорошее, я оделся по форме и пошёл в каптёрку батареи управления, старшиной которой был младший сержант срочной службы, призванный из Западной Украины, старавшийся выслуживаться, но и не избегавший возможностей припугнуть «молодых» отработанными методами. Там уже находились мои обидчики, блюстители законов казарменной жизни. Наших сержантов не было – они старались не светиться, «стариков» хотя и не поддерживали прямо, но и не одёргивали. Защиты ждать неоткуда, молодежь разрознённая, «старики» – команда сплочённая, прошедшая два года общих испытаний, лишений, унижений и, наконец-то, дождавшаяся своего часа. А тут, какой-то один «возбухает»!

       Минут 10 они задавали уже ранее мною приведённые вопросы, на которые я также по писанному отвечал. «Не положено, и всё тут!» «Да мы тебя, да мы…» Подпрыгивают, кулаками размахивают, глазами сверкают, но бить пока не решаются.

       Прочитал я им короткую лекцию о войсковом товариществе, уставных взаимоотношениях, роли и месте каждого из нас, пообещав выполнять в дальнейшем приказы и распоряжения только сержантов, но не «стариков». Пуще прежнего брызгали они слюной, размахивали руками, угрожали сгноить по уставу силами уже сержантов.

       Отпустили меня небитого после того, как я обратился к старшине батареи управления, хозяину каптерки, со словами: «А Вам, товарищ младший сержант, не к лицу поддерживать «стариковщину» и допускать в своем помещении разборки с «молодыми», ведь Вам за это отвечать придётся». Он то и остановил дальнейшую нашу беседу. После этого меня уже не прессинговали, а если кто и пробовал, то ему другие подсказывали: «Да не трогай его, он же идейный!»

       Надо сказать, что и другие мои товарищи по батарее тоже отрицательно относились к такому состоянию дел. После одного из очередных наступлений «дедушек» на нас, мы (я, Капуста, Богданов, Михеев, Бескоровайный) собрались в уголке, погоревали, повозмущались и приняли общее решение, что когда придёт наше время в нашей батарее не будет «стариковщины». Да, командирам мы не жаловались, не докладывали, терпели, но отыгрываться не собирались. Позже нас поддержал и пришедший из учебки механик-водитель пусковой установки сержант Вохиджон Хусанов.

       А вот Омиргали Тулеев и Николай Барабошин, тоже прибывшие к нам через полгода и не испытавшие перенесённых нами притеснений, всё же пытались иной раз показать себя «стариками», но мы их останавливали.

       Что же сказать в качестве заключения по этому короткому изложению нашей борьбы с неуставщиной? Пришедшие после нас ребята Жулев, Анохин, Панибрат из Донбасса, Раков из Норильска восстановили сломанные нами традиции, хотя именно их мы и защищали от посягательств «стариков» других подразделений.
 
       В дальнейшем вся моя служба проходила под знаком борьбы с неуставными взаимоотношениями, но победить это гнусное явление так и не удалось».

       На мой прямой вопрос, могло ли быть по-другому в той схватке с «дедовщиной», Жора просто ответил: «Лучше стоя умру, чем на коленях жить!»

       Среди многих стихов Георгия есть одно из ранних, написанное ещё до призыва в Армию, по сути, здесь им изложены и цель, и программа жизни: «Быть за всё в ответе и честно Родине служить!»
 
              ПОЭТЫ - ВСЕ МОИ ДРУЗЬЯ

       Родителям моим, давшим жизнь
       и способности к творчеству
       Родственникам, верящим в меня
       Поэты - все мои друзья!

              Я их читаю с восхищеньем
              И с нескрываемым волненьем
              Спешу к ним на свиданье я.

       Франко, Шевченко, Туманян,
       Некрасов, Пушкин, Руставели -
       Все те, кто связывать умели
       Перо и штык в единый стан.

              Они мне помогают жить
              И видеть всё при ясном свете.
              И я за то теперь в ответе,
              Чтоб так же Родине служить.

                18 мая 1967 года