Paradise Lost, BOOK 4, John Milton

Paradise Lost, BOOK 4, John Milton

Содержание:

Сатана близ Эдема, рядом с местом, где он должен осуществить свое дерзкое предприятие против Бога и Человека, которое после многочисленных сомнений он взвалил на собственные плечи. Им обуревают приступы зависти, душевного волнения, отчаянья и страха, но в конце концов он утверждается в своем намерении и направляется прямо к Раю. Далее следует описание и обстановка Райского Сада; минуя все заграждения, Сатана превратившись в морского ворона, укрывается среди ветвей Древа Жизни — самого высокого дерева в саду, чтобы получше осмотреться вокруг. Освоившись там, Сатана  впервые видит Адама и Еву, чьи совершенные формы вызывают в нем чувство восхищения, однако их состояние счастья и безмятежности не изменяет его решимости устроить им падение. Подслушав их разговор, он узнает, что им запрещено вкушать от Древа Познания под страхом смерти. На этом он и строит свой план искушения с целью соблазнить и подвигнуть приступить границы дозволенного. Он оставляет их на некоторое время с желанием побольше разузнать об их состоянии. Тем временем Уриил, снизойдя на солнечном луче, предупреждает Гавриила, в чьи обязанности входит охрана Райских врат, что некий злой дух бежал из бездны и в полдень пролетев через его Сферу под видом доброго Ангела, направился к приделам Рая, но своими хаотичными действиями выдал себя на горе. Гавриил обещает его найти до первых лучей Солнца. Наступила ночь. Адам и Ева собираются отдыхать; описание их жилища; их вечерняя молитва. Гавриил выступает со своим отрядом на обход райских границ и посылает к шалашу Адама и Евы двух сильных Ангелов для их охраны, чтобы злой дух не повредил им во время сна, где они застают его над ухом Евы, нашептывающим ей. Они его хватают и ведут к Гавриилу, где он устраивает ему допрос, но в ответ получает лишь насмешку и пренебрежение, в то же время подготавливаясь к побегу и получив знак с Небес, убегает из Рая.

За голос тот что упреждал пророка,
Кто зрел в виденье Апокалипсис с Небес,
Ему вещавшим в дни былые громко
Когда Дракон второй попыткой влез
Людскому роду отплатить их мерой —
Увы, напастью тяжкой жителям Земли!
Что и сейчас, ведь не пустою Верой
Извещены с времен далеких Праотцы,
О том пришествии сокрытого Врага;   
Избегли б сети смертные сомненья,
И первым в злобе распаленный Сатана
Тогда б не снизошел для искушенья,   
Пред Обличителем всего людского зла.
Ради чего невинное и слабое созданье,
Губить и разорять готов он вновь
И обрекать его на бездну мирозданья,
Повержен в битве от которой стынет кровь.
Но и в Аду в безрадостным плененье,
Неустрашим и смел, хотя и не совсем,
Стеснен и скован он в своем значенье,
Без поводов гордиться хоть бы чем,
Но снова дерзкую попытку к возрожденью
Предпринимает; все кипит и рвется вон,
Как в паровом котле, он близок к восхожденью,
Вновь отскочить туда откуда он пришел;   
Сомненье, боязнь и ужас отвращенья
Тревожат мысли; ад внутри, горит душа,
Пред ним и всюду сеет в нем смятение,
И ни на шаг не отступают никуда.
Теперь тоску в нем будет осознанье
И память пробудившись с ног желая сбить,
Со всех сторон несет воспоминанья,
Кем был, кем стал, что может хуже быть.
Дела худые большей мукой угрожают;
То в сторону Эдема смотрит и грустит,
То на полуденное Солнце взор свой устремляет
И после долгих дум со вздохом говорит;

О ты в превосходящей славе всех Небес,
Ты смотришь неприступным Богом;
В ком Солнца все и Мир твой новый весь,
Сиянье Звезд всех затмевая своим Оком;   
К тебе взываю я и не врагом кого ты видел,
Но вновь свое ты имя приобщи к себе,
Чтоб мог поведать как возненавидел   
Твои лучи что память вызвали во мне,
О том на что я променял былое состоянье;
И как был счастлив средь твоих я Сфер
И каково мне было в том скитанье
Все это знать под гнетом тяжких атмосфер.
Пока Господством в худшем честолюбье
Я был низвергнут приграв свою Войну
И обречен на большее безумье,
Свои владенья уступил Небесному Царю.
И для чего?! Не заслужил такого он ответа,
В ком создан я, кем и являюсь я теперь;
Так Ангел Лика снизошел теперь для света,
Да и кому ж тогда указывать на дверь,
В его служении тяжком? И ужели похвалы
Не заслужил Он, наименьшее чем можно
Воздать за снисхождение любезное всему
И отплатить признательностью должной,
За то что отдает что причитается ему?
При том все благо это обернулось злом,
Досадным помыслом навеяно доколе;
Казалось так был высоко я вознесен,
Что отказался подчинятся его Воле;
Еще бы шаг и стал бы наивысшим
И необъятный долг в мгновенье мог забыть
И благодарность стала бы излишней,
За что плачу и все еще платить.
Так что ж в своем забвении мог я понимать?
То что учтивый ум не чем обладает;
Что все чем он владеет призван отдавать
И от того он изначально и страдает,
Что долг назначенный не хочет исполнять?
Так в чем же суть? О, если б только меньшим
Рукоположен Ангелом я был на свой удел,
Тогда б счастливым был и безмятежным,
И в замыслах безмерных притязаний не имел.
Но почему же? Раз не этой, так другой
Мог поглощён быть меньшей Силой,
И под другим Господством опыт свой,
Пусть и к соблазнам непоколебимый,
Ни изнутри и не снаружи я бы не познал.
Когда ты волей безраздельной Силу изъявлял?
Тогда ни что и никого не можешь упрекать;
Одно лишь Небо, отдает свое всем равно;
Там некому любовь распределять.
Так что ж, с проклятием? да не важно;
Покуда что любовь, что ненависть — одно,
И кроме горестей в них нету ничего.
О проклятый глупец! я против его воли
Сам добровольно выбрал свой удел.
Как это мерзко! здесь от жалкой доли
Мне не укрыться; и куда же мне теперь?
Здесь боль, тоска и вечные скитанья,
Когда я сам есть Ад и он не хочет отступать;
Закрались в Бездне пропасти отчаяния,
В любой момент готовые пожрать.
А если никогда Он больше не смягчиться
И каяться нет смысла где намеренье Его
Уже нельзя переменить и подчиниться
Теперь осталось лишь и больше ничего?
И превосходство слова, как-то некрасиво
Средь меньших Духов, даже и грешно,
Теперь выказывать значение и силу,
Когда я сам их соблазнил на это дно.
Пристыженным всех больше среди них,
Как обещать теперь им радость лучших дней,
При этом хвастать то что в силах уявить
Отца всевышнего лишь волею своей?
Как все же жаль, едва ли они знают
Какой ценою здесь тщеславие мое,
Как душу мне на части разрывает,
Для праздных трюков, только и всего!
Они не видят восхищаясь перед Троном,
Что чем Корона ярче видится для них,
Тем ниже в Бездну с тяжким стоном,
И если выше в чём то в бедствиях своих.
И вот и вся честолюбивая услада.
И в чем же прок мне в покаянии таком,
Коль Милостью не ждет меня награда
И не вернусь в исконном в качестве своем?
И снова с мыслью высокой и свободной
Я с прежней высотой стал дружен бы тогда,
И с этою покорностью притворной
Я б распрощался и забыл бы навсегда.
И от обетов что вынашивал я с болью,
Тогда б отрекся никого не досаждать;
Покуда яростью вперемешку с пустотою,
Едва ли можно что согласовать;
И мир взрастить враждой смертельной,
Что в состоянии лишь все усугубить,
В паденье тяжком; раз ценою этой
Теперь лишь можно передышку получить,
Для бедствия двойного; что знает,
Мой истязатель, посему он в эти дни
Мне даровать успокоенье не желает,
Как впрочем я не стану унижаться до мольбы.
Надежды нет, вместо нее мое изгнанье,
Для всех нас новым наслаждением Его,
Где новым Мир и обновленные создания,
Нет ничего теперь дороже для него.
Но если так тогда прощай Надежда,
А вместе с ней прощай раскаянье и страх;
Пусть дальше восторгается невежда,
А я все благо променял на смертный прах.
Пусть Зло тогда и будет мне Добром;
И Царство что делю с Царем Небесным
Я удержу тобой где правим мы вдвоем;
Что ждет их скоро все известным,
И Новый Мир и Человека его в нем.

Стал мрачен он от всех своих страстей,
От гнева трижды изменился цвет лица;
Бледнел в отчаянье то завистью своей,
Весь облик выдавал притворного лжеца.
Покуда Дух небесный буйством настроений
Не станет омрачаться и поняв что зря,
Наружностью он сгладил возмущенье,
Изобретатель лжи и ловкого вранья.
И первый тот кто под явлением святым
Внимал тому святому представленью,
Где Враг под ангельской личиною прикрыл
Свою умысел преступный к отомщенью;
Но не вполне искусен все же разглядел
Его притворство Уриил и на Вершину
Последовал за ним незримым, где хотел
Воочью видеть настоящую личину;
И впрямь фальшивый лик не выдал в нем,
Небесный дух возвышенного рода;
В своих движениях неистовый во всем,
В нем виделась шальная и свирепая природа,
Как с самого начала и предвидел он.

Итак, почти добравшись у границ Эдема,
Уже открыты его взору Райские поля;
Прикрыты кроной диких насаждений,
Не заглянуть, не приступить через края.
Рядами неприступными вдоль склона
Из веток и колючек плотною стеной;
Не видно света ни единого зазора,
Средь темной поросли зловещей и густой.
Не перебраться, все забиты щели,
А выше мрачными тенями множество дерев;
Там Кедры, Пальмы, Пихты, Ели;
Кругом раскинулся дремучий, дикий лес.
Чем выше тем  зловещей и мрачней,
Огромной, необъятной сценою лесной;
Казалось средь бесчисленный ветвей
В торжественном видении, одною за одной,
Плыли картины и на самой на вершине,
Поросшая вся в зелени огромная Стена,
За нею Рай незримой перспективой,
Недостижимым он казался для Врага;
Но столь зовущим был тот круг необозримый
Где дерева с плодами на ветвях;
Цветы и Фрукты слитые в оттенки золотые,
Пестрели в ярких и насыщенных цветах;
И Солнце лучше их лучами согревает,
Теплее чем на радуге или вечерних облаках,
Когда Всевышний землю влагой орошает;
Столь исключительным казался тот пейзаж.
И все ясней и чище с приближением его
В Эфире становилось в сердце пробуждая
Восторг и восхищение от нового всего,
Пусть и в тоске его унынье прогоняя.
Теперь ветра сменившись мягким бризом,
Благоуханьями незримой той земли,
Они летят на крыльях сверху к низу.
Нашептывая тихо, где украдены они.
Подобно как до Капа через Мозамбик
Несут Ветра купцов в открытом океане;
Летит Норд-Ост вдоль берега от них,
Уже вперед напитан ароматами Аравии.
Их там почуяв замедляют они ход,
На много лиг не помня куда плыли,
Премного рады встретить их вперед,
И старый Океан смеется вместе с ними.
Так Сатана в благоуханьях приятных
Был одурманен не вникая кто и где
Его там увлекал в тех веяньях занятных
И кто с проклятьем ждал его к себе.
Конечно это не были те рыбьи испаренья,
Чем юный Товий ложе воскурял;
Чьим духом он прогнал в Египет Асмодея,
Где после Ангел изловив его связал.

Теперь на тот крутой и дикий Холм,
Нацелен Враг бесстрашным восхожденьем;
Бредет неторопливо в мысли погружен,
И с каждым его шагом все труднее.
И Вот уж все пути от поросли густой
Отрезаны дремучим заграждением
И непонятно где и силою какой,
Способен продвигаться восхожденьем
Здесь человек иль даже зверь;
Один проход но он с Востока;   
Он осознал все это лишь теперь,
Что пренебрег им на волне слепого рока.
В презрении ко всему он взмыл до высоты,
Одним прыжком легко на тех огнях,
Перескочил вершину или стену той Горы
И вот внутри уже стоит он на ногах.
Так Волк изголодавшийся охотлив до скота,
Обходит Пастырей и знать их не желает;
Одним рывком в загон и вот уже овца   
В его зубах безмолвно издыхает.
Или как вор задумавший ограбить богача,
Всегда уверенного в прочности замков,
Но когда поздно выясняется что зря,
Раз лезут через окна или бреши потолков.
Так очутился наивысший средь воров
В загоне божьем где пасет Всевышний;
И в Церковь так порою без обиняков,
Вступают те там где слова уже излишни.
И вот уже на Древе Жизни средь ветвей
Облек себя Морского Ворона он в перья;
То что по самой средине высотой своей
Все превосходит райские деревья.
Но не о подлинной он жизни помышлял,
Хоть обрести там мог он лишь на Вере,
Но смертью ко всему живому он дышал;
Не думал он на жизнь дающем Древе
О добродетели но кругозором восхищен,
Пленялся лишь бескрайней перспективой,
Где для себя узрел зароком верным он
Бессмертия зерно с опорой своей силы.
Никто не благ как только один Бог,
И только он один ценить добро способен;
И если б и хотел едва ли кто то смог
Избегнуть лжи особенно где склонен
В иллюзиях худших злоупотреблять.
Обзор с той высоты не мог не восхищать;
Усладой для ума открыты все дороги;
Кто б только мог подумать или знать,
Где были спрятаны сокровища Природы;
И более, венец всех Сфер Небесных на Земле,
И есть Эдем плодоносящий что мы знали,
К Востоку вглубь в той стороне,
На стыке башен Лирбы что Эллинскими Царями
Возведены и где еще задолго пребывали
Эдена славные Сыны что в Телассаре.
Теперь на этой жизнью сдобренной земле
Гораздо более желанней Сад господний;
На этой почве он деревья свои все
Взрастить желает благороднейшей природы —
На вид, на вкус приятней всех,
Вкруг Древа Жизни что укрыл его ветвями,
В чьей совершенной полноте изъянов нет,
Сплошь в золоте с Небесными плодами;
И дерево Познанья чье добро ценою Зла
И смерть, неподалеку разрасталось.
На Юг через Эдем текла широкая река,
Сквозным потоком впрямь не изгибаясь
И уходила к низу в Горней глубине
Скалистых недр; поверх ее теченья,
На той цветущей разместил Горе
Всевышний свои Райские владенья.
В ее ключах вбирая влагу для земли;
Она питает их холодными ручьями,
Чтоб Сад Эдемский вечно мог цвести
И осыпать его созревшими плодами.
Затем они соединяясь там в одно,
Спадают вниз стремительным потоком,
В бескрайнюю долину унося с собою все,
Себя изжившее и этим переходом,
Разбившись на четыре главные Реки,
Там растекается в четыре страны света,
Где ищут восхищаясь Царства все свои,
И Земли те что есть и в тоже время нету,
Пловцы за жемчугом всех родов и мастей;
Какие там неважно но важнее как и где;
Какой из них тот ключ от всех дверей,
Где тот источник в этой синей мгле;
Среди изменчивых, трепещущих ручьев,
Где та Звезда, в какой стране далекой
И где средь тех Восточных Жемчугов,
В несметных лабиринтах пропасти глубокой   
И нескончаемых иллюзий тот Нектар,
Тот что питает все без исключенья,
Для райских всех цветов бесценный дар,
Что удостоились чудесного цветенья;
Не те что точностью пленяя взоры
С Искусством и терпением растят для красоты
На клумбах выводя замысловатые узоры,
Но те что милостью Природы нам даны;
Они излиты в тех Долинах и Холмах;
И раннею Зарей под Солнечною сенью,
Где с первыми лучами они грелись на полях,
И там где Ночь их укрывала тенью,
Упрятав их от любопытных глаз.
Такой на вид казалась Райская долина,
Во всем разнообразии, одною за одной
Сменялась на глазах тысячеликая картина;
Там плакали бальзамом и душистою смолой
Деревья средь бесчисленных аллей,
Блеск чьих плодов слепил глаза на диво,
С Златою кожурой свисающих с ветвей;
И если сказка Гесперийская правдива,   
То здесь сбылась она и не было вкусней
Плодов тех; между рощь вдоль склона,
Раскинулись холмы и сочной луга,   
Цветущие лужайки с травкою зеленой,
Где на прокорм паслись миролюбивые стада;
Лощины влажные, скалистые ущелья,
Цветы бесчисленных оттенков, розы без шипов;
Казалось что Природа лучшие явленья
Все собрала под свой роскошный кров.
В тени тех ниш сокрытых Гротов и Пещер
Налитые пурпуром виноградовые Лозы
Ползут и вьется вдоль прохладных стен,
Цветеньем небывалым там где воды
Журчат по склонам в свой подземный плен
И в озеро стекаясь растворяется до дня;
Когда увенчана вершиной свою тайну,
Пробудит вновь питая Горние поля,
Укрыв их своим зеркалом кристальным,
И слившись в свой безудержный поток
Везде распространит свой ярый ток.
И хоры птиц щебечут; свежие ветра,
Несут повсюду свое вешнее дыханье,
Цветеньем сладким обдувая рощи и луга
В созвучии, с листвою в трепетанье.
Пока сплетенный с Грациями Пан
Часами кружит в диком танце унося,
Весною вечной увлечен и обуян.

И близко не сравнить те дивные долины
Что возле Энны расцветают, где Плутон
Любовью обезумел к Прозерпине
И силою умчал в подземный Дом,
Заставив бездну развернуться перед ними
И где потом Церера вняв мольбе,
Пошла искать ее в безвестной глубине.
Ни с рощей Дафны ни с течением Оронта,
Ни с Кастальскими Ключами не сравнить
С тем Раем под лучами того Солнца,
Где не прибавить, не отнять, не возбранить;
И ни Нисейский Остров опоясанный Тритоном,
Где Хам которого Язычник называл
Ливийским Зевсом иль еще Аммоном,
Что удалившись от Отца Египет себе взял
И под эгидой Амальтеи был неуязвим;
Иль может быть Дионис юный Сын,
Из Ока его мачехи прозорливой Кибелы;
И уж наверно те места нельзя сравнить,
Где абиссинские цари за чадами глядели
Средь гор Амара их желая сохранить;
Там где в истоках Нила Райская долина,
Оберегаема грядой блестящих Скал,
Где день уходит чтоб подняться на вершину,
И все же не узреть что Враг обозревал,
Безрадостным источник восхищенья;
Всех радостей на всякий вкус и стать,
Что только может быть для наслаждения,
И тех творений странных коих не понять.
И двое там казались всех достойней,
В богоподобии превосходили остальных,
Ввысь возвышаясь образом и формой;
В исконным виде их природа предъявив,
Казалось в этом откровенном естестве
Всех затмевали Силой превосходной
И были первыми присутствуя везде.
И Бог Творец всех прежде среди них
Был уявлен во всем Могуществе в их Оке,
В непостижимой правде и великой чистоте,
Со всею святостью и мудростью высокой,
С сыновнею свободой всюду и нигде.
И в нем у Человека истинная власть,
Где оба лишь разнятся меж собою,
Свою лишь в силах половину обокрасть,   
Раз в двух лишь Сын судьбою с ним одною,
Способным его видеть посему и знать,
Ту Силу что играет общей формой
И от чего Она готова всюду уступать,
При чем охотно чтобы быть свободной
Частицей в нераздельной милости Творца,
А Он иль Сын лишь только для Отца.
В Сиянье Ока ясным пламенным Челом
В том безраздельном совершенстве
Он изъявлял непостижимый свой Закон;
И кудри гиацинтов падая на плечи
Сплетались в свой причудливый узор;
Подобно покрывалу золотые волоса,
Распущенные падали к ногам ее слипаясь;
Так в кольцах виноградная Лоза,
Ползет волнами книзу извиваясь,   
Рукой заботливой направлена извне
И в послушанье ей покорно уступая      
Все лучшее что будет только в ней
Сорвет Он вновь и хоть какая никакая,
С кислинкой сладость и умерен цвет,
В бреду упрямом от амурных ее бед.
Но тайных прелестей своих не укрывая;
И не было нужды, с природою как есть,
Не зная срам свой и вины не понимая;
Позор лишенный срама и срамная честь,
И плод греха рожденный без греха;
О вы, от вас поныне содрогаясь изнывает
Весь род людской, какая красота,
Подменой уявить что Он и знать не знает,
За большее в притворстве, чего нет,
Чтобы упрятать с глаз долой в изгнанье,
И чтоб в неведенье наивный человек
Под дудку общую запел свое воззвание.
И в лицемерье обратилась простота,
А его глупость тяжким прегрешеньем,
Чтоб вновь отяжелевшим от греха,
Всех погрузил Он в большее сомненье.
Так не страшась ни Ангела ни Бога,
За руки взявшись шли они вдвоем,
Не ведая греха а вместе с ним и злобы,
Казались парою счастливейшей во всем;
С тех самых пор как их в свои объятья
Любовь связала вплоть до наших дней,
Адама с Евой наивысшей своей статью,
И свет узрел их первых сыновей.
В тени деревьев у прохладных родников
Они уселись что то тихо говоря;
В Раю кроме своих садовничих трудов,
Они не знали чем занять еще себя;   
Что разве в дуновенье теплого Зефира
Покой свой совершенный облегчать
И вечно спелыми плодами того мира
Неспешно вкусы услаждая насыщать,
Что сами нагибаясь ветви предлагали
Отведать их живительный Нектар,
Пока они в тени деревьев их лежали
Среди цветов которых свет еще не знал.
И запивать их мякоть влагою живою,
Ту что с плодов текла с златою кожурой;
Всецело безмятежной жизнью тою,
Эдем лишь видели и знали они свой;
Ни общих замыслов ни ласковых улыбок,
Ни юных шашней ни земной любви
Ни грустных заблуждений ни ошибок —
Не знали ничего в том одиночестве они.
Не далеко от них играючи резвились
Земные Звери все, и хищники, и те,
Что от погони средь пещер своих ютились,
В пустынях и лесах в неведомой земле.
Свирепый Лев а в лапах вьются дети,
В его когтях играя и со всех сторон
Там тигры, барсы, леопарды и медведи,
И здесь и там, громоздкий Слон
К веселью будит гибким хоботом своим;
Крадется Змей лукавым существом,
Узлом сплетенный хитрым и тугим
И не замечен в том коварстве роковом;
Другие на траве восторг свой не тая
На пастбище лежали тихо восхищаясь,
Иль с аппетитом травку сочную жуя
Уже ко сну на отдых собирались.      
Меж тем уж Солнце к океанским островам
Клонилось; все его к закату провожают,   
Где на Весах восходят звезды к небесам,
Что светом Ночь собою освещают;
И изумленье Сатана не в силах скрыть
Лишь речь вернулась начал говорить.

О Ад! что видят мои бедные глаза?
Теперь священные, небесные владенья
Совсем другие населяют существа;
Что не с Небес, но чье происхожденье   
Похоже на Земное и скорей наверняка,
И с Духами Небес почти не различить;
Кого пытается постигнуть мысль моя
Здесь с изумлением и даже полюбить,
Дивясь на то как божеству уподобляясь,
Руке той, что их в форму облекла,
Их образам придав те очертанья;
Ах, до чего ж воистину, та парочка мила.
К малейшей мысли клонятся свершенья
И перемены, о, и как же тому быть,
Когда восторги все и наслажденья
Исчезнут в никуда чтобы проклятья уявить
И больше бед, для больших ощущений
И вашей радости и право — красота!
Но счастье ваше мрачным злоключеньем   
На долго обернется и все эти Небеса,
Высокие, преградой безотрадной
Отгородятся, чтобы часом не впустить
Противника такого, кто сегодня нагло
Имеет смелость, чтоб себя здесь уявить.
Но нет такого злобного Врага,
Кого бы я оставил в жалком состоянье,
Хоть и лишен я жалости; и с вами теперь я
Ищу Союз в бесцеремонном притязанье,
С взаимной дружбой, сколько нужно,
Чтоб с вами слившись в вас мог пребывать
Иль вы во мне и даже нудной службой,
Для вашей красоты готов я все отдать.
И пусть быть может и не Раем дивным
Для вас покажется пристанище мое;
Сужденье и чувство ваше будет с сильным,
И вы своих Творцов узнаете еще.
Он даровал ее мне и по доброй воле
Ее теперь я вам возвратом отдаю;
И Ад откроется в причудливом раздолье,
Чтоб вас двоих развлечь в его краю,
Врата все настежь распахнув, ее Царей,
Впустить в сокрытые покои, что незримы;
Чтобы разместить до лучших дней,
Всех отпрысков в числе неисчислимых;
Раз не нашлось для них обители другой,
И милостью его мне это отомщенье;   
Пусть из за вас его я волей был слепой,
Но не выискивать слепому извиненье.
И в вашей непорочной и невинной чистоте
Я должен таять до первопричины,
И все же в гласном утвержденье, как нигде,   
Правы его все основанья и мотивы;
И Царство в Славе мщением таким,
Расширив укрупнит свои владенья;
Завоеваньем этим покориться новый Мир,
Хоть обречен я делать в принужденье,
К проклятью в отвращенье вместе с ним.

Так оправдать желая молвил Сатана
Необходимость дьявольского плана,
Так все Тираны обеляют черные дела.
Затем он с Древа Жизни в центр стана
Четвероногих где паслись они гурьбой,
К ним воспарил, личины примерять;
Вот он один, а вот уже другой;
Чья форма лучше будет цели отвечать;
К добыче ближе, каждый раз другим,
Он подбирался все попутно подмечая;
Что говорят, зачем и умыслом каким,
Все их слова и поведенье изучая;
Вот он с огнем в глазах крадется Львом,
А вот он обернулся хищным Тигром,
Заметив двух Оленей на пути своем,
Весь во внимании к радостным их играм.
И притаившись уж готов обоих их убить,   
Одним прыжком, всем телом напрягаясь;
Но первый из людей Адам стал говорить,
Из Жен первейшей к Еве обращаясь;
И его речью отвлеченный Сатана,
Напряг свой слух услышать те слова.

Мой милый друг единственный, кто власть,
Со мною делит здесь в приделах Рая,
Ты всех дороже мне покуда моя часть,
Но есть за нами Сила выше и другая,
Что нас произвела и Мир где мы вдвоем,
Где благо бесконечно в милости его,
И задарма в несметном множестве своем,
Что нас из пыли подняло для этого всего,
Позволив нам вкушать все сотворенья
И тем кто под рукой его не заслужил,
А коли так то вопреки все их свершенья
Его распоряжениям и нам Он поручил,
Средь нас двоих Его единство сохранить,
А все деревья что питают осознанье,
Из всех плодов что предлагается вкусить,
Нам обходить лишь нужно Дерево Познанья,
Что яркостью Плодов пытается прельстить,
У Древа Жизни в ком все сотворенье;
Так близко друг от друга Жизнь и Смерть,
Но что есть Смерть, уж верно, вне сомненья,
Ужасной вещью, чтобы нам ее хотеть.
Ты знаешь то что Бог нам запретил,
Грозя погибелью вкушать запретный плод,
За власть и силу что Он нам вручил,
Над всем что в Воздухе, Земле и среди Вод.
К чему об этом думать нам вообще;
Один запрет, что легче может быть,
Ведь в остальном свободны вещи все,
В великом множестве он жаловал вкусить,
Всех прелестей что свет еще не знал;
Так будем же ему за это благодарны,
И вознесем за все, что щедро даровал;
За то что возложил он миссией отрадной,
Смотреть за Райским Садом и оберегать,
Чтобы расцветали все растенья и цветы;
Труд утомителен но легче не бывать,
Пока со мною исполняешь его ты.

И Ева молвила в ответ. О ты, я от кого
Плоть к плоти разделяю здесь обитель
И без кого мне в этом Мире нету ничего —   
Моя Глава и Муж и мой Путеводитель.
Речь что изрек ты истинно мудра,
Покуда всем что есть у нас обязаны ему,
За что от нас должна быть вечная хвала
И от меня особенно, раз этому всему,
Его я милости должна быть благодарна,
За долю лучшую чем только обладать,
В твоем расположении воистину отрадно,
Столь превосходной статью, что еще желать.
При том раз я здесь у твой руки,
Тебе здесь лучших отношений не найти.

Я вспоминаю часто день когда от сна
Впервые пробудил меня ты, где под тенью,
Среди цветущих роз без памяти спала,
Когда при первой встрече к изумленью
Привел меня покуда что, откуда я и где,
Еще мне вспомнить было не под силу
И лишь журчанье ручейков невдалеке
Со скал и горних высей на равнину,
Ложились зеркалом где чистый небосвод,
Лишь пробудившись зрела в отраженье
И вглядываясь в мглу кристальных вод,
Без мысли в тех причудливых виденьях,
Другим казалось Небо в свете тех очей;
Изнанкой глуби, в том загадочном сиянье,
Средь проблесков мерцающих лучей
Явился образ мне в неясных очертаньях;
Клонилась я к нему и он ко мне вперед,
Я пятилась назад, он тоже удалялся;
Во всем мне льстило отраженье тех вод,
И на улыбку он мне молча улыбался.

Взаимным чувством отвечая мне во всем;
Глазами скреплена в нем по сей день,
И дальше б сетуя томилась бы я в нем,
В тщете ничтожных пожеланий и страстей,
Когда б в явленье не была упреждена,
Что все что вижу, эти все Творенья,
Никто, ничто иное, но все это я сама
И все явленное мое лишь отраженье;
Он молвил, жизни большей нету в ней,
Но если ты последуешь за мною,
Я приведу туда где больше нет теней,
И ты соединишься с кем своей судьбою
И сутью нераздельна, кто с тобою одно,
Чей образ тебя больше не обманет,
Где ты есть Он, во множестве всего,
И он вполне тогда в тебе восстанет.
И впредь ты наречешься с тех времен
Праматерью всего людского рода;
Что ж делать было и послушная во всем
Так я и шла незримо им ведома,
Пока тебя я не узрела вдалеке,
В тени Платана, хоть сначала показался
Не столь приветливым ты мне,
Чем образ тот, что в глуби мне являлся;
Я отвернулась прочь, а ты мне; Ева,
Зачем бежишь, прошу тебя вернись!
Ведь костью ты и плотью моя Дева,
И я вдохнул в твое живое сердце жизнь!
Чтобы была со мною рядом в утешенье,
Ты часть души моей и я тебя ищу,
Другою половиной и уняв мое смятенье,
Меня ты взял за руку и теперь в Раю
С тобою рядом и вполне убеждена,
Насколько вместе мудрость с красотою,
Все превзойти способна общею стезею.

Так говорила Ева чьи смиренные глаза
Светились своевольным притяженьем,
Готовы уступить чтоб овладеть наверняка,
Склоняясь своей частью к сотворенью,
К всевышней воле неизменного Отца.
Под Золотом волос распущенных волной,
Его влекла округлой своей формой
На грудь спадая и послушной красотой,
Восторжен, как Юпитер пред Юноной,
Когда весной собою насыщает облака,
Что майские Цветы питают влагою живой
В объятьях сильных поцелуи ей даря;
И Сатана снедаем ревностной враждой,
Роптал в сторонке тихо бормоча.

О до чего ж противное виденье!
И как мучительно мне видеть как они,
Друг другу доставляя наслажденье,
В Эдеме счастье и блаженство обрели.
Когда как я отправлен в Адскую пучину,
Где в жажде нет мне утешенья и любви
И где в желаниях горю неудержимых,
Помимо прочих мук и горестной тоски,
Что выгрызают изнутри опустошением
И болью; так чтоб я не забывал,
Что в их устах начало всех свершений,
Где я обрел своё и там же потерял;
Но вроде как не все им там подвластно;
Познанья Древо, там и нужно их ловить;
К запрету роковому беспристрастным,
Влекомым будучи, едва ли можно быть.
Запретно Знание; блаженны кто не знает?
Сомнительно, не стоит и желать;
Смертельный грех и смертью угрожает,
Тогда зачем же Бог их должен ревновать,
Столь рьяно охраняя от познанья?
Так что ж в неведенье выходит благо все,
И счастье все их в рабском послушанье
С покорной верою и больше ничего?
О да, поистине, чудесным основаньем!
Залогом верным их крушенья, для чего,
Не нужно думать вовсе, ожиданье
Без пожеланий, все лишь только для него!
Пожалуй следует слегка их распалить,
И спящий Дух подвигнуть их к движенью;
И устремлением к мысли пробудить,
С желаньем знать отвергнув воспрещенья,
Того кто ревностью своею поглощен,
Он наложил на свои низшие создания,
Чтоб не возвысились в познании своем
И наравне с ним не узрели мирозданье.
В желанье знать они его сорвут,
И вмиг оставят все свои сомненья,
А что последует за этим сами все поймут,
Когда глаза раскроются для зренья.
Но прежде следует мне каждый уголок
Здесь изучить во всем Эдеме,
При этом, чтоб вниманье не привлек
Высоких Духов, тех что крутятся на Небе,
У Родников иль прохлаждаются в тени;
От них быть может больше я узнаю,
И не заметив между прочим, мне они
Взболтнут глядишь какую нибудь тайну;
Живите счастливо пока возможность есть,
Блаженной парой пожиная счастье,
Но я вернусь и наслажденья ваши здесь
Затем вы смените на беды и напасти.

Подумав так он отступил в пренебреженье
И с осторожной поступью искусного вора
Продолжил свое скрытное движенье
Через цветущие долины, горы и леса.
В то время как на самой дальней долготе,
Где Океан встречаются с Землей и Небесами
Уж Солнце укрывалось в темноте,
Против восточных Врат вечерними лучами,
Зеркальным отражением; то была Скала
Из Алебастра, что прозрачною грядою,
Свои нагромождением тает в облака;
Где меж стихий повиснув открывает взору
Необозримые Пространства, там где вход
Всего один открыт извилистой тропой,
С Земли извечной в вечный Небосвод,
И где вершины тают с каждою петлей;
А в остальном крутым, пологим склоном,
Где для руки какой бы цепкой, ей невмочь,
Не уцепиться. Гавриил преславным Сонмом,
Между столпов когда наступит Ночь,
Главою Стражи Райской ждал; невдалеке,
Юнцы соревнованиях опасных,
В уменье и искусстве состязались налегке;
Броня Небесная так близко, но напрасно,
Не дотянуться им до Копьев и Щитов,
Что блеском Злата и Алмазов их слепил;
И тут на солнечном луче внезапно Уриил,
Как метеор на небе осени блестящий
Явлением пространство осветил,
Когда эфир в огнях зарницами искрящий
От бури моряков спешит предупредить;
Так он примчавшись начал говорить.

О, Гавриил! по жребию блюститель,
Назначенный дозором в райские места,
Хранить от бед счастливую обитель,
Чтоб даже тени не проникло сюда зла;
Сегодня появился в моей Сфере
Какой то Дух ретивый с целью разузнать,
Дела Творца и Человека в главной мере,
Последний образ и подобие так сказать;
Ему дорогу объяснив вослед незримо я
Стал наблюдать движенья подмечая,
И на Горе что к северу, он высветил себя
И настоящий облик был далек его от Рая,
Страстями омрачен; и следуя за ним,
Он скрылся от меня под темной тенью;
Боюсь что Дух из Бездны вырвался один,
Средь брата нашего посеять здесь смятенье;
Его найти ты должен, ты здесь господин.

Архистратиг, глава небесной Стражи
Ответил; Уриил и впрямь, немудрено,
Из центра Солнца замечать все наши кражи
С обзором повсеместным Ока твоего;
Но здесь ошибся ты, чрез Райские Врата,
Минуя бдительных и зорких Ангелов моих
Не мог пройти, помимо тех кого всегда
Они здесь знают, пропуская с Неба вниз;
С полудня ни единого творенья;
Коль если не считать что некая Душа
Не умудрился перепрыгнуть загражденья,
Но ты же знаешь, Дух не терпит вещества.
И если захотел он прогуляться в том кругу,
В какой бы форме не скрывался,
С рассветными лучами я его найду,
Коль впрямь кто проскочил и потерялся.

Тем заручившись светоносный Уриил
Пустился на луче назад к своей заставе,
Где он обзор по нисходящей углубил,
Туда где Солнце в своей славе,
Вниз под Азоры закатилось с глаз долой;
Так быстро, только лишь взойдет,
Первичной нашей Сферы круг дневной,
И вот уж ускользает вновь за горизонт;   
Иль менее подвижная, беспечная Земля
Спешит к Востоку краткою дорогой,
Его там бросив к Солнцу следующего дня
И свет лучей последних отраженный,
У его Западного Трона в Злато и Пурпур,
Картиной красочной раскрасит Облака;
Закат уж в сумерках последних потонул,
Все вещи облачив в холодные цвета;
И воцарилась тишь, Пернатые и Звери,
Кто в гнездах, кто по норам, кто в траве,
Кто притаился растворившись в дебри
И только Соловей затерянный в листве,
Пел песнь под шелест и журчанье вод,
Сопровожденьем звучным мертвой тишине
И свет Сапфиров озарил весь Небосвод;
Сияньем Звезд, где самым ярким Геспер
Всех затмевая, впереди, пока Луна
Средь туч не просияла своим блеском,
Сорвав Серебряную Мантию с себя;
И сбросив в мрак Царицей Ночи уявилась
И от лучей ее пространство осветилось.

И Еве молвил Адам; О, моя жена,
Уж время Сна, отдохновеньем для сердец,
И нам наверно на покой уже пора,
Раз труд и отдых разграничил нам Творец.
Как День сменяет Ночь для всех людей,
Уж веки тяжелы от всех забот;
Для прочих Тварей нет занятия трудней,
Чем целый день слоняться без хлопот;
И меньше нас они нуждаются во сне;
Работа для ума и тела упражненьем,
Назначено для Человека в каждом дне,
Чтоб ладил со своим предназначеньем.   
И чтоб на всех путях достоин был Небес;
Животные во множестве все праздны,
И их деянья в целом не имеют вес,
Для нашего Отца во Славе первозданной.
А завтра с первою Зарей когда лучи,
Пролившись на Востоке будут нас будить,
Проснувшись вновь продолжим мы
Свой Райский Сад в порядок приводить;
В той стороне, Деревья и Аллеи,
Что нас заросшими ветвями изводили днем,
Где мало было рук и удобрений,
Унять их буйный рост и обрубить им все;
И тот неважный цвет и истечение Смолы,   
Все это выглядит дурным и не к чему;
От лишнего избавиться должны,
Ну а пока Природа призывает нас ко сну.

И Дева совершенной красоты в ответ;
Ты прав мой Бог и Управитель,
К тебе мне возражений не было и нет,
И будет так как хочет мой Родитель;
Так Вышний предписал, а он Закон,
С ним спорить и перечить я не смею;
Согласовать все что в намеренье моем,
Мое достоинство и знанье что имею.
В общении с тобою исчезают времена,
Где смены дня и ночи лишь круговорот,   
И все с тобою счастьем для меня;
Дыханье утра, радостный восход,
И птичек самых ранних щебетанье
И Солнца обновленного Восточные лучи,
Когда с землею первые касанья
Свет разливают пробуждая от ночи,
В росе искрящейся цветы и все деревья,
И щедрая земля в благоухании цветет,
И когда Солнце убывая в продвиженье   
Закатным лучами красит небосвод,
И мрак ночной с тревожным щебетаньем
Бессонной пташки, и блестящая Луна,
И эти Звезды в ослепительном сиянье —
Все, все с тобою счастьем для меня!
И не дыханье Утра с пеньем пташек
Ни Солнечный восход над этою землей,
Ни травы ни цветы что всех здесь краше,
И ни Деревья и Плоды с сияющей росой,
Ни свежесть от дождя и ни закат вечерний,
Ни ночь глухая и ни трели Соловья,
Ни ясная Луна, ни Звезды всей вселенной,
Значенья не имеют если рядом нет тебя.
Но для кого все Звезды освещают небосклон,
Когда глаза закрыты видят только сон?

На что наш общий Предок молвил; Ева,
Дочь совершенная незримого Отца
И плоть от плоти Человеческого древа,
Они должны все завершить свои дела,
И завтра к вечеру земную Сферу,
Ее все Страны и Народы облетят вокруг;
Их свет укажет всем назначенную меру,
Чтоб Тьма не ввергла в тягостный недуг.
Иль Ночь захватит все в свои владенья
И вступит вновь в древнейшие права,
Погубит жизнь, природу и творенья;
Все Звезды, что нам озаряют небеса,
Не просто светят, но теплом своих огней
В влияньях разноликих согревают
И будят к действию и уявляя суть вещей,
В своих пламенах нас питая закаляют.
На все что на Земле имеет стать
Распространяя свойства, чтоб в иные дни
Они готовые смогли бы воспринять,
Сильнейших Солнц, мощнейшие лучи.
И потому не зря под тенью темной ночи
Не замечают и не думают, как знать,   
Однако Звезды не одни лишь люди,
Хваля Всевышнего способны наблюдать.
Гуляют по Земле бесчисленные Сонмы
Незримых Духов и когда пробуждены,
Для наших интересов плодотворны,
И когда спим мы, в сон погружены;
И все дела Его хвалою беспрестанной
Готовы день и ночь они превозносить;
Как часто в этих землях первозданных   
Дубравы и Холмы спешат нам доносить,
Их эхо сквозь эфир небесных голосов,
По середине, без начало и конца,
Бессвязных, одиночных, в путанице слов,
Иль дружным хором воспевающих Творца;
Порой в отрядах охраняя свой удел,
Иль в одиночку свой придел не преступая,
Или в небесных звуках дальних сфер,
В гармонии чисел все объединяя;   
Кошмаром гимны их ночным врагам,
Все наши мысли возвышая к Небесам.

Так, разговаривая, шли рука к руке они,
В счастливое жилище; в те места,
Что выбрал Высочайший лишь для них,
Когда устраивал все вещи для житья,
Все для удобства, им в употребленье;
Покровом плотным шалаша над головой,
Служили лавр и мирт, сплетаясь выше
С густой и ароматною листвой;
По сторонам Акант с душистыми кустами
Ползли вдоль стен; прекрасные цветы —
Жасмин и Розы и Ирис между ветвями
Мозаикой вплетаясь редкой красоты;
А на земле Фиалки, Гиацинты и Шафран
Ковром роскошным устлан под ногами,
Подобно самоцветам и восточным жемчугам,
Чей яркий цвет в миру еще не знали.
Другие, будь то Птица или Зверь,
Ни Насекомое, ни Червь и думать не могли,
Приблизиться к их дому, хоть и дверь
Никто не запирал в покои что внутри,
Где кроме них попасть не мог никто,
Ни сладких Нимф ни Фавнов и ни Пана;
Здесь Ева в отдалении от всего
Впервые устилала ложе для Адама,
Среди трав душистых и цветов,
Пока небесный хор пел Гименея гимн,
О дне когда был сорванным покров
И добрый Ангел появился перед Ним,
Ее представив в обнаженной красоте,
Прекраснее Пандоры; что некогда была
Одарена Богами в совершенной полноте
И что Япета Сына в мужи забрала,
Гермесом принесенным ей и род людской,
В ловушке оказался ею увлеченный,
Прельстившись ее дивной красотой;
И лучше б ларчик не был пробужденный;
И выместила все, коль если и не он,
Тот кто украл у Зевса истинный Огонь.

И вот они пришли в сокрытую обитель
И славили молитвою превышнего Отца;
О, ты кто этого Творец и Охранитель,
Кто создал Воздух, Небо, Землю и Моря,   
И сферу Лунную и своды ярких Звезд,
И Ночи тьму и радость Дня свет белый,
И кто назначил выстроить здесь мост,
Сомкнув все разобщенные пределы,
Что мы и завершили с помощью Небес
И обоюдною любовью эту благодать,
Тобою увенчали сбросив мрак завес,
И нет той Силы что смогла б тебя объять,
Но требует заботы изобилие твое,
Сухие ветви обрезать и собирать плоды;
Ты обещал что преумножиться добро,
И что от нас уявишь Расу для Земли,
Что безграничное величие твоих слов
Превознесет во славе и во время бденья
Иль как сейчас, от всех дневных трудов
Теперь мы Ночи ищем дар отдохновенья.

С таким прямым, нехитрым обращеньем,   
Без церемоний откровенно и легко,
Но в искреннем и чистом преклоненье,
То что Всевышний ценит более всего,
В сокрытые покои молча внутрь вошли;
Одежды что носить приходиться нам днями,
Снимать им было нечего и возлегли,
Друг другу вглядываясь ясными глазами.   
И нужно полагать что ни Адам ни Ева
Не избегали таинства супружеской любви;
Что б там не представляли лицемеры,
О месте где невинность высшей чистоты,
Клеймя нечистым грубую природу,
Чьи качества лишь просто от Земли,
И где Творец назначил выбор и свободу,
Определенный каждому заранее, увы.
Плодитесь, размножайтесь, то от Бога,
А тот кто воздержался тот наш Враг?
Хотя Любовь во браке, темная природа,
И там порой мешает с похотью услад.
Но ведь в Раю мы все едины и равны,
И только у людей есть вожделенье;
И все же только лишь в супружеской любви
Уберегаются от худшего растленья,
Чтобы с животными не встать в ряду,
И часом не пренебрегать разумной жизнью,
Не посягая лишний раз на чистоту,
Ведь не укрыться никому от укоризны;
От разоренья сберегая ценности родства -
Соотношенья Брата, Сына и Отца.

Воистину, помыслить я не смею,
Тем более написать иль обвинить в грехах,
Я знаю это, а не просто только верю,
Что как и всех тебя достойны Небеса,
Там где источник вечного блаженства,
В чьем русле нету грубости Земли,
Там где берут начало совершенства,
Где пребывают все Святые и Отцы.
Здесь точит Купидон златые стрелы
И своей Лампы возжигает негасимые огни,
Крылами сотрясая дальние приделы,
В веселье этом коротая свои дни.
Не среди купленных улыбок куртизанок,
Безрадостных, без чувства, без любви,
В бреду случайных альковных обманок;
Ни маскарады, ни разгульные балы,
Ни Серенады что голодный воздыхатель
Поет любви с пренебрежением в ответ.
И право, кто же тот доброжелатель,
Их в образ заключив смешал с тенями свет,
Где Ева и Адам лежали обнимаясь,
Под трели Соловьев что усыпляя пели им,
Где в цвете небывалом Розы устилались
Спадая к их конечностям нагим.
Священная чета спи дальше в этой песне,
Ведь не к чему счастливейшей душе
За счастьем гнаться в райском поднебесье,
И все что можно знать вы знаете уже.

Уж Ночь под своим сводом сокрыла день,
Измерив все пространные владенья,
Упрятав все и лишь горы подлунной тень,
На темном горизонте в бликах отраженья,
Вершиной устремлялась в небосвод,
Где в час назначенный нисходят Херувимы,
Во всеоружии сквозь тайный переход,
И Вот уж вышли на Дозор и обозримы;
И славный Гавриил средь них явился,
И так к сильнейшему собрату обратился.

Часть войска, Узиил, и к Южным берегам,
Пусть там стоят и не спускают свои взоры,
А я на Север, с остальными, пополам,
На Западе сомкнемся, окружая все обзоры.
Пусть как пламена будут, частью на копье,
Готовые пронзить все дальние приделы;
Так в круговую будем видеть мы везде,
И слишком хитрых, ну и слишком смелых.
Затем двух Ангелов, что рядом он призвал
И вкратце объясняя указание им дал;

Итуриил, Зифон, а вы на скорости крыла
Весь райский Сад повсюду облетите;
Проверьте все, не пропустив ни уголка,
Но главное внимательно смотрите,
За Шалашом где спит прекрасная Чета,
И не тревожиться что с ними может быт;
Тот кто на Солнце видел беглеца,
Из Бездны (кто б подумал, да и где?)
Должно быть перепрыгнул загражденья,
По поручению, без всякого сомненья;
Хватайте сразу лишь узрите и ко мне.

Сказав, он свой блестящий строй,
Повел, превосходя сияние Луны;
Другие прямо в сокровенный тот покой,
Выискивать того кого им велено найти;
И там узрели прямо возле Евы,
Под видом Лягушонка облик Сатаны;
Нашептывал он в ухо спящей Девы,
Желая вызвать в ней иллюзии и сны,
Искусством Адским Миражи изобретая,
И призрачных Фантомов майю и обман,
Иль дух животный пробуждая,
Отравой мысли напуская ей туман,
Что от крови чистейшим дуновеньем,
Подобием истокам чистых горних Рек,
Смешавшись все мутнее истеченьем,
С землей рассудочных желаний и надежд,
И гордостью напрасных устремлений.
Итуриил слегка толкнул его копьем;
Не может ложь терпеть прикосновений,
Что Звездным закаленное огнем,
К исконной сути неизменно возвращаясь,
К основе первой иль в подобие свое;
Так Враг стряхнул обличье удивляясь,
Что столь внезапно обнаружили его,
В подвижной форме той. Как если бы Искра
Для груды пороха, что сложена запасом,
На случай Войн, где одного зерна
Хватает чтобы вспыхнул воздух разом;
Так Он в мгновение вернулся в облик свой;
От изумленья Ангелы попятились назад,
Узрев Царя бездонной Бездны пред собой,
Но тут опомнившись отбросили свой страх;
Поближе подступив они предстали,
И обратившись к нему так они сказали;

Кто ты из тех мятежных, адских духов
Так осмелел чтобы нарушить здесь покой,   
И что тем спящим ты нашептывал на ухо,
Здесь скрытым под личиною чужой?

Так что же вы уже не узнаете никого?
С презрением в ответ промолвил Сатана,
А ведь когда-то я недостижимо высоко,
Был вознесен от вас в былые времена,
Куда попасть вы даже не мечтали;
Не может знать меня из вашего числа
Лишь меньший разве; или если вы узнали
Зачем же нужно спрашивать тогда
И даже начинать напрасный этот треп?

В ответ с презреньем на призренье.
Уже ль и впрямь теперь ты возомнил,   
Что ты восставший Дух остался прежним;
Забудь, коль если Бездну преступил.
Где все Небесное сияние и святость,
Огнем подземным уж давно ты запятнал;
Твой блеск угас, померкла яркость,
Что ты на Небесах высоких своих знал.
И павшим встал на путь других ты вех,
И Славы ты лишился, твой просчет;
Таким же мрачным стал ты как твой грех;
Теперь пойдешь ты с нами дать отчет,
К тому кто нас отправил за тобою,
Чтоб этих спящих не будил своей бедою.

Сурово речь звучала в каждом слове;
Был безупречен Херувим тот в юной красоте,
Пронзить огнем небесным наготове,
Во всем казалось был на высоте;
Сконфужен Враг, пред ними ощущая
Насколько добродетель дьявольски строга
И сколь неоспоримо силу воплощая,
В небесной форме беспримерно хороша,
И на нее взирая проклинал лишенье;
Но в главной мере от тоски он изнывал,
Что столь померкло прежнее свеченье
И прежний Дух никто не признавал.      
Хоть и как прежде был неустрашим;
Коль спорить, он сказал, то только с лучшим;
Кто вас послал не ровня мне, поверь,
Иль со всеми сразу, пусть я худшим;
Чем больше славы меньше мне потерь.
Зифон ему; да это все твой страх,
А значит наименьший сможет одолеть;
Тот слаб, кто злобен и лукав,
Хоть и пришлось от бездны почернеть.

Враг яростью охвачен не ответил ничего,
Но словно дикий конь последовал в молчанье,
Грызя узду стальную, что в руках его,
Найдя что все напрасны пререкания.
Священный блеск небесного явленья
Внушал почтение и сердце он смягчил,
Лишь Небо вызывало в нем смятение;
И вот уж Запад свет лучей закатных уявил,
Где полукругом, Ангельский Дозор,
Сомкнулся в общий строй приказы ожидая,
И Гавриил свой устремляя взор,
Прервал молчание громко обращаясь.

Я слышу эту поступь быстрых ног,
Что к нам спешат, их издали приметил;
Итуриил, Зифон, сквозь тень, через порог
Уж перешли и с ними вместе третий,   
Из стен тех Царских за которыми следим,
Кто в славе уж померк своей исконной;
И судя по манерам яростным и злым,
Владыка Ада это собственной персоны;
Что либо вряд ли он уступит без борьбы,
Я вижу взор тот, будьте вы тверды.

Едва закончил, как те двое подошли
И ему кратко доложили что произошло;
Кто с ними вместе был и где его нашли,
Что там он делал с ними и обличие его.

Взглянув в глаза Врагу промолвил Гавриил;
Скажи зачем ты допустимые приделы,
Все что предписано законом преступил,
И потревожил всех кому и нету дела,
Тот кто границ не нарушал как это делал ты,
Но кто имеет все права и основания,
Тебя спросить что ты в обитель красоты,
Так вторгся всех здесь притесняя;
И ото сна движеньями своими пробудил,
Всех тех кто даже тьмы и не касался,
Тех кого Вышний для блаженства поместил,      
При этом под чужой личиной показался.

На это Сатана ему с презреньем;
На Небе ты причислен к мудрым Гавриил,
В том не держал я даже и сомненья,
Но ты теперь своим вопросом удивил.
Скажи мне кто страданиям своим рад?
И кто не ищет выход с адской Бездны,
И пусть и даже будет невпопад,
На стороне ему чужой и безызвестной?
Ты сам бежал бы это вне сомненья,
Куда глаза глядят в далекие края,
Чтобы боль забыть и все лишенья,
Где б жизнь могла облегчиться твоя:
И где бы смог найти ты утешенье,
Что здесь вообще то и выискивал себе;
Тебе то что, ты все здесь наслажденья,
Берешь сколь хочешь и не думаешь о зле.
Иль его б Воля возразить теперь могла,
Что ограничивает нас движенья лишив?
Тогда пусть крепче запирает он Врата,
Если не хочет выпускать во мраке заточив.
Довольно, ты спросил и я ответил.
Все остальное правда что сказали тебе те;
Там именно я Стражей твоих встретил,
Но ведь не значит что я думал о вреде.

Так он глумился перед ним в пренебреженье.
Ему с насмешкою Архангел возразил;
Сколь Небо лишено разумного сужденья,
С тех пор как Сатана в Гиену угодил,
В падении низвержен безрассудном!   
И вот, сбежав из Ада он вернулся к нам
И сомневается в суждении премудром,
Что можно нас считать умнее чем он сам.
А ведь мы лишь спросили что за наглость,
Приделы Бездны, что назначили не мы,
Толкнула преступить, коль не случайность
Так притеснять обитель Красоты.
Ну, ну, в таком же роде, дерзко рассуждая,
Ты можешь дальше все иллюзии питать,
Самонадеянный полет свой устремляя,
Своей же злобой ты низвержен будешь вспять,
Сменив седьмые Небеса на Преисподню,
Где мудрость эту будут бичевать,
Чтоб знал ты впредь что никакою болью,
Не вправе ты покой здесь возмущать,
Гнев безграничный пробуждая к злобе дня.
Однако, почему ты здесь один?
Так что ж не вырвался никто кроме тебя
Иль менее вынослив славный господин?
Бесстрашный Вождь, удравший первым;
Коль остальным ты показал бы как бежал,
Тогда б один ты не был, вне сомненья,
И кто нибудь тебя б сопровождал.

На что Противник сдвинув свои брови,
С неодобреньем произнес в ответ;
О, оскорбитель, мне не меньше боли
Пришлось терпеть, и я не прятался от бед.
Ты знаешь что в свирепой схватке той,
Держался стойко пока в помощь Небеса,
К тебе не подоспело молниеносною стрелой,
И смог копьем ты дотянуться до меня.
Но все слова как прежде, невпопад;
Из промахов твоих иль испытаний,
В тебе воистину, познаний целый клад;
Начальник если соответствует призванью,
Всем воинством не станет рисковать,
Пока он лично не проверит все пути;
И вот и я им запретил сопровождать
И новый Мир пошел выискивать один,
Друзьям оставив Бездну безутешную свою;
Теперь там грезят все о лучшем Доме;
Без умолку едет молва о нем в Аду
И я для сокрушенных Сил своих на воле,
Найти приют намерен, На Земле иль в Небесах;
Хотя чтоб овладеть пространством новым
Приходится кривляться и плясать,
Пред Сонмом твоим бравым и веселым;
Гораздо проще было б Богу послужить,
На Небе гимны петь ему у Трона,
Чем бреши на заборах Райских сторожить,
От всякого слепого и несведущего Вора.

И Сатана начальник Ангельского Сонма
В ответ; зачем же так слова опровергать;
Сначала говоришь, что было больно,
Потом сказал пошел ты почву пробивать,
Как поступают честные Вожди.
Да лжешь ты, и что прибавишь ты еще?
Что именем Священным как в былые дни,
Гордиться ты не можешь и запятнано оно?
И кем, позволь, кому ты верен был?
Дражайшей шайке Ангелов упавших?
К Главе Священной тело ты пришил
Из Легиона своих Демонов восставших!
Не уж то Бездна приучила к послушанью,
И принуждая ты их выстроил в ряды,
Высокой Власти отказав в признанье,
Которой без остатка подчиняемся все мы!?
О лицемер, что мнит Отцом свободы;
Воистину тебя никто не превзошел
В лакействе поклоняясь в ноги,
Превышнему ты всех нас обошел,
Сместить надеясь, чтобы править самому!
Однако знай, все козни бесполезны;
Лети откуда прилетел иль так тебя запру,
На самом дне бездонной Бездны;
Где будешь запечатан, чтоб не смел
Смеется сколь легко Врата ты Ада одолел.

Так говорил ему он, но Противник гордый,
Угрозам не внимая произнес ему в ответ;

Зачем невольнику толкуешь о цепях;
Надменный Херувим, связал и угрожаешь?
Но знай,  увидишь ты в своих Врагах
Такой отпор, что и врагу не пожелаешь!
Моей рукой царящей, хоть Небесного Царя,
Разносишь весть ты во все Страны,
По небу Колесницу Царскую влача,
С твоими Ангелами, Звездными путями.

Пока он говорил, Небесный Эскадрон   
Багровым пламенем покрылся, обступая,
И копья на него со всех сторон,   
Подобно как луга Цереры к жатве созревают,
И гнутся от Ветров колосья до Земли;   
Оглядывает Пахарь взглядом осторожным,   
В сомнениях, что налитые снопы
И обмолот в итоге не был бы порожним.
Напротив Сатана прижат со всех сторон,
Один все силы собирая перед ними,
Как Тенериф иль Атлас распрямился он,
Во весь свой рост стоял несокрушимый;
Внушая ужас оперением крыла,
Небес касаясь высотой и мог там уявиться;
Сжимая Щит с Копьем заточенным в руках;
Теперь уже могло и страшное случится;
Не только Рай в смятенье потрясен,
Но и похоже Звездный Свод уже шатался,
Все Элементы в построении ином,
Где каждый атом потревоженный метался,
Там сталкиваясь в яростной борьбе;
И если б Вышний тот кто всюду и везде
Один и тот же, распрю ту предотвратить,
Весы Златые не подвесил бы на Небе,
Где все он вещи первозданные сравнить
И взвесить мог меж Скорпионом и Астреей;
И в колебанье стрелки Глобус наш Земной
Привел он равновесие в Эфире,
Все что подвешено меж миром и войной,
Привел в порядок в том и в этом Мире;
На Чаше каждой тех Весов давила Сила,
Одна к Разлуке, а другая же к Борьбе;
Последняя подпрыгнув стрелку подхватила;
Заметив это Гавриил промолвил Сатане.   

Да, я силу твою знаю, как и ты мою,
Они не наши но дарованы нам свыше;
Какая глупость хвастать то что ты и я могу,
Ведь нам не прыгнуть выше крыши,
Чем позволяют нам обоим наши Небеса,
Хоть и вдвойне теперь втоптать могу;
Гляди, Знамением Небесным на Весах,
Ты взвешен и прочти свою судьбу,
Что показали нам кто легок и кто слаб,
Когда противишься ты в яростной борьбе;
И устремив наверх свой взор увидел Враг,
Шкалу весов своих в небесной вышине;
Но тут же что то бормоча он отступил,
И тени ночи все с собою прихватил.


Конец четвертой книги.



***


Paradise Lost, BOOK 4, John Milton

BOOK 4

THE ARGUMENT

Satan now in prospect of Eden, and nigh the place where he must now attempt the bold enterprize which he undertook alone against God and Man, falls into many doubts with himself, and many passions, fear, envy, and despare; but at length confirms himself in evil, journeys on to Paradise, whose outward prospect and scituation is discribed, overleaps the bounds, sits in the shape of a Cormorant on the Tree of life, as highest in the Garden to look about him. The Garden describ'd; Satans first sight of Adam and Eve; his wonder at thir excellent form and happy state, but with resolution to work thir fall; overhears thir discourse, thence gathers that the Tree of knowledge was forbidden them to eat of, under penalty of death; and thereon intends to found his Temptation, by seducing them to transgress: then leaves them a while, to know further of thir state by some other means. Mean while Uriel descending on a Sun-beam warns Gabriel, who had in charge the Gate of Paradise, that some evil spirit had escap'd the Deep, and past at Noon by his Sphere in the shape of a good Angel down to Paradise, discovered after by his furious gestures in the Mount. Gabriel promises to find him ere morning. Night coming on, Adam and Eve discourse of going to thir rest: thir Bower describ'd; thir Evening worship. Gabriel drawing forth his Bands of Night-watch to walk the round of Paradise, appoints two strong Angels to Adams Bower, least the evill spirit should be there doing some harm to Adam or Eve sleeping; there they find him at the ear of Eve, tempting her in a dream, and bring him, though unwilling, to Gabriel; by whom question'd, he scornfully answers, prepares resistance, but hinder'd by a Sign from Heaven, flies out of Paradise.

O For that warning voice, which he who saw
Th' Apocalyps, heard cry in Heaven aloud,
Then when the Dragon, put to second rout,
Came furious down to be reveng'd on men,
Wo to the inhabitants on Earth! that now, [ 5 ]
While time was, our first-Parents had bin warnd
The coming of thir secret foe, and scap'd
Haply so scap'd his mortal snare; for now
Satan, now first inflam'd with rage, came down,
The Tempter ere th' Accuser of man-kind, [ 10 ]
To wreck on innocent frail man his loss
Of that first Battel, and his flight to Hell:
Yet not rejoycing in his speed, though bold,
Far off and fearless, nor with cause to boast,
Begins his dire attempt, which nigh the birth [ 15 ]
Now rowling, boiles in his tumultuous brest,
And like a devillish Engine back recoiles
Upon himself; horror and doubt distract
His troubl'd thoughts, and from the bottom stirr
The Hell within him, for within him Hell [ 20 ]
He brings, and round about him, nor from Hell
One step no more then from himself can fly
By change of place: Now conscience wakes despair
That slumberd, wakes the bitter memorie
Of what he was, what is, and what must be [ 25 ]
Worse; of worse deeds worse sufferings must ensue.
Sometimes towards Eden which now in his view
Lay pleasant, his grievd look he fixes sad,
Sometimes towards Heav'n and the full-blazing Sun,
Which now sat high in his Meridian Towre: [ 30 ]
Then much revolving, thus in sighs began.

O thou that with surpassing Glory crownd,
Look'st from thy sole Dominion like the God
Of this new World; at whose sight all the Starrs
Hide thir diminisht heads; to thee I call, [ 35 ]
But with no friendly voice, and add thy name
O Sun, to tell thee how I hate thy beams
That bring to my remembrance from what state
I fell, how glorious once above thy Spheare;
Till Pride and worse Ambition threw me down [ 40 ]
Warring in Heav'n against Heav'ns matchless King:
Ah wherefore! he deservd no such return
From me, whom he created what I was
In that bright eminence, and with his good
Upbraided none; nor was his service hard. [ 45 ]
What could be less then to afford him praise,
The easiest recompence, and pay him thanks,
How due! yet all his good prov'd ill in me,
And wrought but malice; lifted up so high
I sdeind subjection, and thought one step higher [ 50 ]
Would set me highest, and in a moment quit
The debt immense of endless gratitude,
So burthensome, still paying, still to ow;
Forgetful what from him I still receivd,
And understood not that a grateful mind [ 55 ]
By owing owes not, but still pays, at once
Indebted and dischargd; what burden then?
O had his powerful Destiny ordaind
Me some inferiour Angel, I had stood
Then happie; no unbounded hope had rais'd [ 60 ]
Ambition. Yet why not? som other Power
As great might have aspir'd, and me though mean
Drawn to his part; but other Powers as great
Fell not, but stand unshak'n, from within
Or from without, to all temptations arm'd. [ 65 ]
Hadst thou the same free Will and Power to stand?
Thou hadst: whom hast thou then or what to accuse,
But Heav'ns free Love dealt equally to all?
Be then his Love accurst, since love or hate,
To me alike, it deals eternal woe. [ 70 ]
Nay curs'd be thou; since against his thy will
Chose freely what it now so justly rues.
Me miserable! which way shall I flie
Infinite wrauth, and infinite despaire?
Which way I flie is Hell; my self am Hell; [ 75 ]
And in the lowest deep a lower deep
Still threatning to devour me opens wide,
To which the Hell I suffer seems a Heav'n.
O then at last relent: is there no place
Left for Repentance, none for Pardon left? [ 80 ]
None left but by submission; and that word
Disdain forbids me, and my dread of shame
Among the Spirits beneath, whom I seduc'd
With other promises and other vaunts
Then to submit, boasting I could subdue [ 85 ]
Th' Omnipotent. Ay me, they little know
How dearly I abide that boast so vaine,
Under what torments inwardly I groane:
While they adore me on the Throne of Hell,
With Diadem and Sceptre high advanc'd [ 90 ]
The lower still I fall, onely Supream
In miserie; such joy Ambition findes.
But say I could repent and could obtaine
By Act of Grace my former state; how soon
Would higth recall high thoughts, how soon unsay [ 95 ]
What feign'd submission swore: ease would recant
Vows made in pain, as violent and void.
For never can true reconcilement grow
Where wounds of deadly hate have peirc'd so deep:
Which would but lead me to a worse relapse [ 100 ]
And heavier fall: so should I purchase deare
Short intermission bought with double smart.
This knows my punisher; therefore as farr
From granting hee, as I from begging peace:
All hope excluded thus, behold in stead [ 105 ]
Of us out-cast, exil'd, his new delight,
Mankind created, and for him this World.
So farewel Hope, and with Hope farewel Fear,
Farewel Remorse: all Good to me is lost;
Evil be thou my Good; by thee at least [ 110 ]
Divided Empire with Heav'ns King I hold
By thee, and more then half perhaps will reigne;
As Man ere long, and this new World shall know.

Thus while he spake, each passion dimm'd his face
Thrice chang'd with pale, ire, envie and despair, [ 115 ]
Which marrd his borrow'd visage, and betraid
Him counterfet, if any eye beheld.
For heav'nly mindes from such distempers foule
Are ever cleer. Whereof hee soon aware,
Each perturbation smooth'd with outward calme, [ 120 ]
Artificer of fraud; and was the first
That practisd falshood under saintly shew,
Deep malice to conceale, couch't with revenge:
Yet not anough had practisd to deceive
Uriel once warnd; whose eye pursu'd him down [ 125 ]
The way he went, and on th' Assyrian mount
Saw him disfigur'd, more then could befall
Spirit of happie sort: his gestures fierce
He markd and mad demeanour, then alone,
As he suppos'd all unobserv'd, unseen. [ 130 ]
So on he fares, and to the border comes
Of Eden, where delicious Paradise,
Now nearer, Crowns with her enclosure green,
As with a rural mound the champain head
Of a steep wilderness, whose hairie sides [ 135 ]
With thicket overgrown, grottesque and wilde,
Access deni'd; and over head up grew
Insuperable highth of loftiest shade,
Cedar, and Pine, and Firr, and branching Palm
A Silvan Scene, and as the ranks ascend [ 140 ]
Shade above shade, a woodie Theatre
Of stateliest view. Yet higher then thir tops
The verdurous wall of paradise up sprung:
Which to our general Sire gave prospect large
Into his neather Empire neighbouring round. [ 145 ]
And higher then that Wall a circling row
Of goodliest Trees loaden with fairest Fruit,
Blossoms and Fruits at once of golden hue
Appeerd, with gay enameld colours mixt:
On which the Sun more glad impress'd his beams [ 150 ]
Then in fair Evening Cloud, or humid Bow,
When God hath showrd the earth; so lovely seemd
That Lantskip: And of pure now purer aire
Meets his approach, and to the heart inspires
Vernal delight and joy, able to drive [ 155 ]
All sadness but despair: now gentle gales
Fanning thir odoriferous wings dispense
Native perfumes, and whisper whence they stole
Those balmie spoiles. As when to them who saile
Beyond the Cape of Hope, and now are past [ 160 ]
Mozambic, off at Sea North-East windes blow
Sabean Odours from the spicie shoare
Of Arabie the blest, with such delay
Well pleas'd they slack thir course, and many a League
Chear'd with the grateful smell old Ocean smiles. [ 165 ]
So entertaind those odorous sweets the Fiend
Who came thir bane, though with them better pleas'd
Then Asmodeus with the fishie fume,
That drove him, though enamourd, from the Spouse
Of Tobits Son, and with a vengeance sent [ 170 ]
From Media post to ;gypt, there fast bound.

Now to th' ascent of that steep savage Hill
Satan had journied on, pensive and slow;
But further way found none, so thick entwin'd,
As one continu'd brake, the undergrowth [ 175 ]
Of shrubs and tangling bushes had perplext
All path of Man or Beast that past that way:
One Gate there only was, and that look'd East
On th' other side: which when th' arch-fellon saw
Due entrance he disdaind, and in contempt, [ 180 ]
At one slight bound high over leap'd all bound
Of Hill or highest Wall, and sheer within
Lights on his feet. As when a prowling Wolfe,
Whom hunger drives to seek new haunt for prey,
Watching where Shepherds pen thir Flocks at eeve [ 185 ]
In hurdl'd Cotes amid the field secure,
Leaps o're the fence with ease into the Fould:
Or as a Thief bent to unhoord the cash
Of some rich Burgher, whose substantial dores,
Cross-barrd and bolted fast, fear no assault, [ 190 ]
In at the window climbs, or o're the tiles;
So clomb this first grand Thief into Gods Fould:
So since into his Church lewd Hirelings climbe.
Thence up he flew, and on the Tree of Life,
The middle Tree and highest there that grew, [ 195 ]
Sat like a Cormorant; yet not true Life
Thereby regaind, but sat devising Death
To them who liv'd; nor on the vertue thought
Of that life-giving Plant, but only us'd
For prospect, what well us'd had bin the pledge [ 200 ]
Of immortality. So little knows
Any, but God alone, to value right
The good before him, but perverts best things
To worst abuse, or to thir meanest use.
Beneath him with new wonder now he views [ 205 ]
To all delight of human sense expos'd
In narrow room Natures whole wealth, yea more,
A Heaven on Earth, for blissful Paradise
Of God the Garden was, by him in the East
Of Eden planted; Eden stretchd her Line [ 210 ]
From Auran Eastward to the Royal Towrs
Of Great Seleucia, built by Grecian Kings,
Or where the Sons of Eden long before
Dwelt in Telassar: in this pleasant soile
His farr more pleasant Garden God ordaind; [ 215 ]
Out of the fertil ground he caus'd to grow
All Trees of noblest kind for sight, smell, taste;
And all amid them stood the Tree of Life,
High eminent, blooming Ambrosial Fruit
Of vegetable Gold; and next to Life [ 220 ]
Our Death the Tree of Knowledge grew fast by,
Knowledge of Good bought dear by knowing ill.
Southward through Eden went a River large,
Nor chang'd his course, but through the shaggie hill
Pass'd underneath ingulft, for God had thrown [ 225 ]
That Mountain as his Garden mould high rais'd
Upon the rapid current, which through veins
Of porous Earth with kindly thirst up drawn,
Rose a fresh Fountain, and with many a rill
Waterd the Garden; thence united fell [ 230 ]
Down the steep glade, and met the neather Flood,
Which from his darksom passage now appeers,
And now divided into four main Streams,
Runs divers, wandring many a famous Realme
And Country whereof here needs no account, [ 235 ]
But rather to tell how, if Art could tell,
How from that Saphire Fount the crisped Brooks,
Rowling on Orient Pearl and sands of Gold,
With mazie error under pendant shades
Ran Nectar, visiting each plant, and fed [ 240 ]
Flours worthy of Paradise which not nice Art
In Beds and curious Knots, but Nature boon
Powrd forth profuse on Hill and Dale and Plaine,
Both where the morning Sun first warmly smote
The open field, and where the unpierc't shade [ 245 ]
Imbround the noontide Bowrs: Thus was this place,
A happy rural seat of various view;
Groves whose rich Trees wept odorous Gumms and Balme,
Others whose fruit burnisht with Golden Rinde
Hung amiable, Hesperian Fables true, [ 250 ]
If true, here only, and of delicious taste:
Betwixt them Lawns, or level Downs, and Flocks
Grasing the tender herb, were interpos'd,
Or palmie hilloc, or the flourie lap
Of som irriguous Valley spred her store, [ 255 ]
Flours of all hue, and without Thorn the Rose:
Another side, umbrageous Grots and Caves
Of coole recess, o're which the mantling vine
Layes forth her purple Grape, and gently creeps
Luxuriant; mean while murmuring waters fall [ 260 ]
Down the slope hills, disperst, or in a Lake,
That to the fringed Bank with Myrtle crownd,
Her chrystal mirror holds, unite thir streams.
The Birds thir quire apply; aires, vernal aires,
Breathing the smell of field and grove, attune [ 265 ]
The trembling leaves, while Universal Pan
Knit with the Graces and the Hours in dance
Led on th' Eternal Spring. Not that faire field
Of Enna, where Proserpin gathering flours
Her self a fairer Floure by gloomie Dis [ 270 ]
Was gatherd, which cost Ceres all that pain
To seek her through the world; nor that sweet Grove
Of Daphne by Orontes, and th' inspir'd
Castalian Spring, might with this Paradise
Of Eden strive; nor that Nyseian Ile [ 275 ]
Girt with the River Triton, where old Cham,
Whom Gentiles Ammon call and Lybian Jove,
Hid Amalthea and her Florid Son
Young Bacchus from his Stepdame Rhea's eye;
Nor where Abassin Kings thir issue Guard, [ 280 ]
Mount Amara, though this by som suppos'd
True Paradise under the Ethiop Line
By Nilus head, enclosd with shining Rock,
A whole days journy high, but wide remote
From this Assyrian Garden, where the Fiend [ 285 ]
Saw undelighted all delight, all kind
Of living Creatures new to sight and strange:
Two of far nobler shape erect and tall,
Godlike erect, with native Honour clad
In naked Majestie seemd Lords of all, [ 290 ]
And worthie seemd, for in thir looks Divine
The image of thir glorious Maker shon,
Truth, wisdome, Sanctitude severe and pure,
Severe but in true filial freedom plac't;
Whence true autority in men; though both [ 295 ]
Not equal, as thir sex not equal seemd;
For contemplation hee and valour formd,
For softness shee and sweet attractive Grace,
Hee for God only, shee for God in him:
His fair large Front and Eye sublime declar'd [ 300 ]
Absolute rule; and Hyacinthin Locks
Round from his parted forelock manly hung
Clustring, but not beneath his shoulders broad:
Shee as a vail down to the slender waste
Her unadorned golden tresses wore [ 305 ]
Disheveld, but in wanton ringlets wav'd
As the Vine curles her tendrils, which impli'd
Subjection, but requir'd with gentle sway,
And by her yielded, by him best receivd,
Yielded with coy submission, modest pride, [ 310 ]
And sweet reluctant amorous delay.
Nor those mysterious parts were then conceald,
Then was not guiltie shame, dishonest shame
Of natures works, honor dishonorable,
Sin-bred, how have ye troubl'd all mankind [ 315 ]
With shews instead, meer shews of seeming pure,
And banisht from mans life his happiest life,
Simplicitie and spotless innocence.
So passd they naked on, nor shund the sight
Of God or Angel, for they thought no ill: [ 320 ]
So hand in hand they passd, the lovliest pair
That ever since in loves imbraces met,
Adam the goodliest man of men since borne
His Sons, the fairest of her Daughters Eve.
Under a tuft of shade that on a green [ 325 ]
Stood whispering soft, by a fresh Fountain side
They sat them down, and after no more toil
Of thir sweet Gardning labour then suffic'd
To recommend coole Zephyr, and made ease
More easie, wholsom thirst and appetite [ 330 ]
More grateful, to thir Supper Fruits they fell,
Nectarine Fruits which the compliant boughes
Yielded them, side-long as they sat recline
On the soft downie Bank damaskt with flours:
The savourie pulp they chew, and in the rinde [ 335 ]
Still as they thirsted scoop the brimming stream;
Nor gentle purpose, nor endearing smiles
Wanted, nor youthful dalliance as beseems
Fair couple, linkt in happie nuptial League,
Alone as they. About them frisking playd [ 340 ]
All Beasts of th' Earth, since wilde, and of all chase
In Wood or Wilderness, Forrest or Den;
Sporting the Lion rampd, and in his paw
Dandl'd the Kid; Bears, Tygers, Ounces, Pards
Gambold before them, th' unwieldy Elephant [ 345 ]
To make them mirth us'd all his might, and wreathd
His Lithe Proboscis; close the Serpent sly
Insinuating, wove with Gordian twine
His breaded train, and of his fatal guile
Gave proof unheeded; others on the grass [ 350 ]
Coucht, and now fild with pasture gazing sat,
Or Bedward ruminating: for the Sun
Declin'd was hasting now with prone carreer
To th' Ocean Iles, and in th' ascending Scale
Of Heav'n the Starrs that usher Evening rose: [ 355 ]
When Satan still in gaze, as first he stood,
Scarce thus at length faild speech recoverd sad.

O Hell! what doe mine eyes with grief behold,
Into our room of bliss thus high advanc't
Creatures of other mould, earth-born perhaps, [ 360 ]
Not Spirits, yet to heav'nly Spirits bright
Little inferior; whom my thoughts pursue
With wonder, and could love, so lively shines
In them Divine resemblance, and such grace
The hand that formd them on thir shape hath pourd. [ 365 ]
Ah gentle pair, yee little think how nigh
Your change approaches, when all these delights
Will vanish and deliver ye to woe,
More woe, the more your taste is now of joy;
Happie, but for so happie ill secur'd [ 370 ]
Long to continue, and this high seat your Heav'n
Ill fenc't for Heav'n to keep out such a foe
As now is enterd; yet no purpos'd foe
To you whom I could pittie thus forlorne
Though I unpittied: League with you I seek, [ 375 ]
And mutual amitie so streight, so close,
That I with you must dwell, or you with me
Henceforth; my dwelling haply may not please
Like this fair Paradise, your sense, yet such
Accept your Makers work; he gave it me, [ 380 ]
Which I as freely give; Hell shall unfold,
To entertain you two, her widest Gates,
And send forth all her Kings; there will be room,
Not like these narrow limits, to receive
Your numerous ofspring; if no better place, [ 385 ]
Thank him who puts me loath to this revenge
On you who wrong me not for him who wrongd.
And should I at your harmless innocence
Melt, as I doe, yet public reason just,
Honour and Empire with revenge enlarg'd, [ 390 ]
By conquering this new World, compels me now
To do what else though damnd I should abhorre.
So spake the Fiend, and with necessitie,
The Tyrants plea, excus'd his devilish deeds.
Then from his loftie stand on that high Tree [ 395 ]
Down he alights among the sportful Herd
Of those fourfooted kindes, himself now one,
Now other, as thir shape servd best his end
Neerer to view his prey, and unespi'd
To mark what of thir state he more might learn [ 400 ]
By word or action markt: about them round
A Lion now he stalkes with fierie glare,
Then as a Tyger, who by chance hath spi'd
In some Purlieu two gentle Fawnes at play,
Strait couches close, then rising changes oft [ 405 ]
His couchant watch, as one who chose his ground
Whence rushing he might surest seize them both
Gript in each paw: when Adam first of men
To first of women Eve thus moving speech,
Turnd him all eare to hear new utterance flow. [ 410 ]

Sole partner and sole part of all these joyes,
Dearer thy self then all; needs must the Power
That made us, and for us this ample World
Be infinitly good, and of his good
As liberal and free as infinite, [ 415 ]
That rais'd us from the dust and plac't us here
In all this happiness, who at his hand
Have nothing merited, nor can performe
Aught whereof hee hath need, hee who requires
From us no other service then to keep [ 420 ]
This one, this easie charge, of all the Trees
In Paradise that bear delicious fruit
So various, not to taste that onely Tree
Of knowledge, planted by the Tree of Life,
So neer grows Death to Life, what ere Death is, [ 425 ]
Som dreadful thing no doubt; for well thou knowst
God hath pronounc't it death to taste that Tree,
The only sign of our obedience left
Among so many signes of power and rule
Conferrd upon us, and Dominion giv'n [ 430 ]
Over all other Creatures that possess
Earth, Aire, and Sea. Then let us not think hard
One easie prohibition, who enjoy
Free leave so large to all things else, and choice
Unlimited of manifold delights: [ 435 ]
But let us ever praise him, and extoll
His bountie, following our delightful task
To prune these growing Plants, and tend these Flours,
Which were it toilsom, yet with thee were sweet.

To whom thus Eve repli'd. O thou for whom [ 440 ]
And from whom I was formd flesh of thy flesh,
And without whom am to no end, my Guide
And Head, what thou hast said is just and right.
For wee to him indeed all praises owe,
And daily thanks, I chiefly who enjoy [ 445 ]
So farr the happier Lot, enjoying thee
Pr;eminent by so much odds, while thou
Like consort to thy self canst no where find.
That day I oft remember, when from sleep
I first awak't, and found my self repos'd [ 450 ]
Under a shade of flours, much wondring where
And what I was, whence thither brought, and how.
Not distant far from thence a murmuring sound
Of waters issu'd from a Cave and spread
Into a liquid Plain, then stood unmov'd [ 455 ]
Pure as th' expanse of Heav'n; I thither went
With unexperienc't thought, and laid me downe
On the green bank, to look into the cleer
Smooth Lake, that to me seemd another Skie.
As I bent down to look, just opposite, [ 460 ]
A Shape within the watry gleam appeard
Bending to look on me, I started back,
It started back, but pleas'd I soon returnd,
Pleas'd it returnd as soon with answering looks
Of sympathie and love; there I had fixt [ 465 ]
Mine eyes till now, and pin'd with vain desire,
Had not a voice thus warnd me, What thou seest,
What there thou seest fair Creature is thy self,
With thee it came and goes: but follow me,
And I will bring thee where no shadow staies [ 470 ]
Thy coming, and thy soft imbraces, hee
Whose image thou art, him thou shalt enjoy
Inseparablie thine, to him shalt beare
Multitudes like thy self, and thence be call'd
Mother of human Race: what could I doe, [ 475 ]
But follow strait, invisibly thus led?
Till I espi'd thee, fair indeed and tall,
Under a Platan, yet methought less faire,
Less winning soft, less amiablie milde,
Then that smooth watry image; back I turnd, [ 480 ]
Thou following cryd'st aloud, Return faire Eve,
Whom fli'st thou? whom thou fli'st, of him thou art,
His flesh, his bone; to give thee being I lent
Out of my side to thee, neerest my heart
Substantial Life, to have thee by my side [ 485 ]
Henceforth an individual solace dear;
Part of my Soul I seek thee, and thee claim
My other half: with that thy gentle hand
Seisd mine, I yielded, and from that time see
How beauty is excelld by manly grace [ 490 ]
And wisdom, which alone is truly fair.

So spake our general Mother, and with eyes
Of conjugal attraction unreprov'd,
And meek surrender, half imbracing leand
On our first Father, half her swelling Breast [ 495 ]
Naked met his under the flowing Gold
Of her loose tresses hid: he in delight
Both of her Beauty and submissive Charms
Smil'd with superior Love, as Jupiter
On Juno smiles, when he impregns the Clouds [ 500 ]
That shed May Flowers; and press'd her Matron lip
With kisses pure: aside the Devil turnd
For envie, yet with jealous leer maligne
Ey'd them askance, and to himself thus plaind.

Sight hateful, sight tormenting! thus these two [ 505 ]
Imparadis't in one anothers arms
The happier Eden, shall enjoy thir fill
Of bliss on bliss, while I to Hell am thrust,
Where neither joy nor love, but fierce desire,
Among our other torments not the least, [ 510 ]
Still unfulfill'd with pain of longing pines;
Yet let me not forget what I have gain'd
From thir own mouths; all is not theirs it seems:
One fatal Tree there stands of Knowledge call'd,
Forbidden them to taste: Knowledge forbidd'n? [ 515 ]
Suspicious, reasonless. Why should thir Lord
Envie them that? can it be sin to know,
Can it be death? and do they onely stand
By Ignorance, is that thir happie state,
The proof of thir obedience and thir faith? [ 520 ]
O fair foundation laid whereon to build
Thir ruine! Hence I will excite thir minds
With more desire to know, and to reject
Envious commands, invented with designe
To keep them low whom knowledge might exalt [ 525 ]
Equal with Gods; aspiring to be such,
They taste and die: what likelier can ensue?
But first with narrow search I must walk round
This Garden, and no corner leave unspi'd;
A chance but chance may lead where I may meet [ 530 ]
Some wandring Spirit of Heav'n, by Fountain side,
Or in thick shade retir'd, from him to draw
What further would be learnt. Live while ye may,
Yet happie pair; enjoy, till I return,
Short pleasures, for long woes are to succeed. [ 535 ]

So saying, his proud step he scornful turn'd,
But with sly circumspection, and began
Through wood, through waste, o're hill, o're dale his roam.
Mean while in utmost Longitude, where Heav'n
With Earth and Ocean meets, the setting Sun [ 540 ]
Slowly descended, and with right aspect
Against the eastern Gate of Paradise
Leveld his eevning Rayes: it was a Rock
Of Alablaster, pil'd up to the Clouds,
Conspicuous farr, winding with one ascent [ 545 ]
Accessible from Earth, one entrance high;
The rest was craggie cliff, that overhung
Still as it rose, impossible to climbe.
Betwixt these rockie Pillars Gabriel sat
Chief of th' Angelic Guards, awaiting night; [ 550 ]
About him exercis'd Heroic Games
Th' unarmed Youth of Heav'n, but nigh at hand
Celestial Armourie, Shields, Helmes, and Speares
Hung high with Diamond flaming, and with Gold.
Thither came Uriel, gliding through the Eeven [ 555 ]
On a Sun beam, swift as a shooting Starr
In Autumn thwarts the night, when vapors fir'd
Impress the Air, and shews the Mariner
From what point of his Compass to beware
Impetuous winds: he thus began in haste. [ 560 ]

Gabriel, to thee thy course by Lot hath giv'n
Charge and strict watch that to this happie place
No evil thing approach or enter in;
This day at highth of Noon came to my Spheare
A Spirit, zealous, as he seem'd, to know [ 565 ]
More of th' Almighties works, and chiefly Man
Gods latest Image: I describ'd his way
Bent all on speed, and markt his Aerie Gate;
But in the Mount that lies from Eden North,
Where he first lighted, soon discernd his looks [ 570 ]
Alien from Heav'n, with passions foul obscur'd:
Mine eye pursu'd him still, but under shade
Lost sight of him; one of the banisht crew
I fear, hath ventur'd from the Deep, to raise
New troubles; him thy care must be to find. [ 575 ]

To whom the winged Warriour thus returnd:
Uriel, no wonder if thy perfet sight,
Amid the Suns bright circle where thou sitst,
See farr and wide: in at this Gate none pass
The vigilance here plac't, but such as come [ 580 ]
Well known from Heav'n; and since Meridian hour
No Creature thence: if Spirit of other sort,
So minded, have oreleapt these earthie bounds
On purpose, hard thou knowst it to exclude
Spiritual substance with corporeal barr. [ 585 ]
But if within the circuit of these walks,
In whatsoever shape he lurk, of whom
Thou tellst, by morrow dawning I shall know.

So promis'd hee, and Uriel to his charge
Returnd on that bright beam, whose point now rais'd [ 590 ]
Bore him slope downward to the Sun now fall'n
Beneath th' Azores; whither the prime Orb,
Incredible how swift, had thither rowl'd
Diurnal, or this less volubil Earth
By shorter flight to th' East, had left him there [ 595 ]
Arraying with reflected Purple and Gold
The Clouds that on his Western Throne attend:
Now came still Eevning on, and Twilight gray
Had in her sober Liverie all things clad;
Silence accompanied, for Beast and Bird, [ 600 ]
They to thir grassie Couch, these to thir Nests
Were slunk, all but the wakeful Nightingale;
She all night long her amorous descant sung;
Silence was pleas'd: now glow'd the Firmament
With living Saphirs: Hesperus that led [ 605 ]
The starrie Host, rode brightest, till the Moon
Rising in clouded Majestie, at length
Apparent Queen unvaild her peerless light,
And o're the dark her Silver Mantle threw.

When Adam thus to Eve: Fair Consort, th' hour [ 610 ]
Of night, and all things now retir'd to rest
Mind us of like repose, since God hath set
Labour and rest, as day and night to men
Successive, and the timely dew of sleep
Now falling with soft slumbrous weight inclines [ 615 ]
Our eye-lids; other Creatures all day long
Rove idle unimploid, and less need rest;
Man hath his daily work of body or mind
Appointed, which declares his Dignitie,
And the regard of Heav'n on all his waies; [ 620 ]
While other Animals unactive range,
And of thir doings God takes no account.
To morrow ere fresh Morning streak the East
With first approach of light, we must be ris'n,
And at our pleasant labour, to reform [ 625 ]
Yon flourie Arbors, yonder Allies green,
Our walk at noon, with branches overgrown,
That mock our scant manuring, and require
More hands then ours to lop thir wanton growth:
Those Blossoms also, and those dropping Gumms, [ 630 ]
That lie bestrowne unsightly and unsmooth,
Ask riddance, if we mean to tread with ease;
Mean while, as Nature wills, Night bids us rest.

To whom thus Eve with perfet beauty adornd.
My Author and Disposer, what thou bidst [ 635 ]
Unargu'd I obey; so God ordains,
God is thy Law, thou mine: to know no more
Is womans happiest knowledge and her praise.
With thee conversing I forget all time,
All seasons and thir change, all please alike. [ 640 ]
Sweet is the breath of morn, her rising sweet,
With charm of earliest Birds; pleasant the Sun
When first on this delightful Land he spreads
His orient Beams, on herb, tree, fruit, and flour,
Glistring with dew; fragrant the fertil earth [ 645 ]
After soft showers; and sweet the coming on
Of grateful Eevning milde, then silent Night
With this her solemn Bird and this fair Moon,
And these the Gemms of Heav'n, her starrie train:
But neither breath of Morn when she ascends [ 650 ]
With charm of earliest Birds, nor rising Sun
On this delightful land, nor herb, fruit, floure,
Glistring with dew, nor fragrance after showers,
Nor grateful Eevning mild, nor silent Night
With this her solemn Bird, nor walk by Moon, [ 655 ]
Or glittering Starr-light without thee is sweet.
But wherfore all night long shine these, for whom
This glorious sight, when sleep hath shut all eyes?

To whom our general Ancestor repli'd.
Daughter of God and Man, accomplisht Eve, [ 660 ]
Those have thir course to finish, round the Earth,
By morrow Eevning, and from Land to Land
In order, though to Nations yet unborn,
Ministring light prepar'd, they set and rise;
Least total darkness should by Night regaine [ 665 ]
Her old possession, and extinguish life
In Nature and all things, which these soft fires
Not only enlighten, but with kindly heate
Of various influence foment and warme,
Temper or nourish, or in part shed down [ 670 ]
Thir stellar vertue on all kinds that grow
On Earth, made hereby apter to receive
Perfection from the Suns more potent Ray.
These then, though unbeheld in deep of night,
Shine not in vain, nor think, though men were none, [ 675 ]
That heav'n would want spectators, God want praise;
Millions of spiritual Creatures walk the Earth
Unseen, both when we wake, and when we sleep:
All these with ceasless praise his works behold
Both day and night: how often from the steep [ 680 ]
Of echoing Hill or Thicket have we heard
Celestial voices to the midnight air,
Sole, or responsive each to others note
Singing thir great Creator: oft in bands
While they keep watch, or nightly rounding walk, [ 685 ]
With Heav'nly touch of instrumental sounds
In full harmonic number joind, thir songs
Divide the night, and lift our thoughts to Heaven.

Thus talking hand in hand alone they pass'd
On to thir blissful Bower; it was a place [ 690 ]
Chos'n by the sovran Planter, when he fram'd
All things to mans delightful use; the roofe
Of thickest covert was inwoven shade
Laurel and Mirtle, and what higher grew
Of firm and fragrant leaf; on either side [ 695 ]
Acanthus, and each odorous bushie shrub
Fenc'd up the verdant wall; each beauteous flour,
Iris all hues, Roses, and Gessamin
Rear'd high thir flourisht heads between, and wrought
Mosaic; underfoot the Violet, [ 700 ]
Crocus, and Hyacinth with rich inlay
Broiderd the ground, more colour'd then with stone
Of costliest Emblem: other Creature here
Beast, Bird, Insect, or Worm durst enter none;
Such was thir awe of Man. In shadie Bower [ 705 ]
More sacred and sequesterd, though but feignd,
Pan or Silvanus never slept, nor Nymph,
Nor Faunus haunted. Here in close recess
With Flowers, Garlands, and sweet-smelling Herbs
Espoused Eve deckt first her Nuptial Bed, [ 710 ]
And heav'nlyly Quires the Hymen;an sung,
What day the genial Angel to our Sire
Brought her in naked beauty more adorn'd
More lovely then Pandora, whom the Gods
Endowd with all thir gifts, and O too like [ 715 ]
In sad event, when to the unwiser Son
Of Japhet brought by Hermes, she ensnar'd
Mankind with her faire looks, to be aveng'd
On him who had stole Joves authentic fire.

Thus at thir shadie Lodge arriv'd, both stood [ 720 ]
Both turnd, and under op'n Skie ador'd
The God that made both Skie, Air, Earth and Heav'n
Which they beheld, the Moons resplendent Globe
And starrie Pole: Thou also mad'st the Night,
Maker Omnipotent, and thou the Day, [ 725 ]
Which we in our appointed work imployd
Have finisht happie in our mutual help
And mutual love, the Crown of all our bliss
Ordaind by thee, and this delicious place
For us too large, where thy abundance wants [ 730 ]
Partakers, and uncropt falls to the ground.
But thou hast promis'd from us two a Race
To fill the Earth, who shall with us extoll
Thy goodness infinite, both when we wake,
And when we seek, as now, thy gift of sleep. [ 735 ]

This said unanimous, and other Rites
Observing none, but adoration pure
Which God likes best, into thir inmost bowre
Handed they went; and eas'd the putting off
These troublesom disguises which wee wear, [ 740 ]
Strait side by side were laid, nor turnd I weene
Adam from his fair Spouse, nor Eve the Rites
Mysterious of connubial Love refus'd:
Whatever Hypocrites austerely talk
Of puritie and place and innocence, [ 745 ]
Defaming as impure what God declares
Pure, and commands to som, leaves free to all.
Our Maker bids increase, who bids abstain
But our Destroyer, foe to God and Man?
Haile wedded Love, mysterious Law, true source [ 750 ]
Of human ofspring, sole propriety,
In Paradise of all things common else.
By thee adulterous lust was driv'n from men
Among the bestial herds to raunge, by thee
Founded in Reason, Loyal, Just, and Pure, [ 755 ]
Relations dear, and all the Charities
Of Father, Son, and Brother first were known.
Farr be it, that I should write thee sin or blame,
Or think thee unbefitting holiest place,
Perpetual Fountain of Domestic sweets, [ 760 ]
Whose bed is undefil'd and chaste pronounc't,
Present, or past, as Saints and Patriarchs us'd.
Here Love his golden shafts imploies, here lights
His constant Lamp, and waves his purple wings,
Reigns here and revels; not in the bought smile [ 765 ]
Of Harlots, loveless, joyless, unindeard,
Casual fruition, nor in Court Amours
Mixt Dance, or wanton Mask, or Midnight Bal,
Or Serenate, which the starv'd Lover sings
To his proud fair, best quitted with disdain. [ 770 ]
These lulld by Nightingales imbraceing slept,
And on thir naked limbs the flourie roof
Showrd Roses, which the Morn repair'd. Sleep on
Blest pair; and O yet happiest if ye seek
No happier state, and know to know no more. [ 775 ]

Now had night measur'd with her shaddowie Cone
Half way up Hill this vast Sublunar Vault,
And from thir Ivorie Port the Cherubim
Forth issuing at th' accustomd hour stood armd
To thir night watches in warlike Parade, [ 780 ]
When Gabriel to his next in power thus spake.

Uzziel, half these draw off, and coast the South
With strictest watch; these other wheel the North,
Our circuit meets full West. As flame they part
Half wheeling to the Shield, half to the Spear. [ 785 ]
From these, two strong and suttle Spirits he calld
That neer him stood, and gave them thus in charge.

Ithuriel and Zephon, with wingd speed
Search through this Garden, leave unsearcht no nook,
But chiefly where those two fair Creatures Lodge, [ 790 ]
Now laid perhaps asleep secure of harme.
This Eevning from the Sun's decline arriv'd
Who tells of som infernal Spirit seen
Hitherward bent (who could have thought?) escap'd
The barrs of Hell, on errand bad no doubt: [ 795 ]
Such where ye find, seise fast, and hither bring.

So saying, on he led his radiant Files,
Daz'ling the Moon; these to the Bower direct
In search of whom they sought: him there they found
Squat like a Toad, close at the eare of Eve; [ 800 ]
Assaying by his Devilish art to reach
The Organs of her Fancie, and with them forge
Illusions as he list, Phantasms and Dreams,
Or if, inspiring venom, he might taint
Th' animal spirits that from pure blood arise [ 805 ]
Like gentle breaths from Rivers pure, thence raise
At least distemperd, discontented thoughts,
Vaine hopes, vaine aimes, inordinate desires
Blown up with high conceits ingendring pride.
Him thus intent Ithuriel with his Spear [ 810 ]
Touch'd lightly; for no falshood can endure
Touch of Celestial temper, but returns
Of force to its own likeness: up he starts
Discoverd and surpriz'd. As when a spark
Lights on a heap of nitrous Powder, laid [ 815 ]
Fit for the Tun som Magazin to store
Against a rumord Warr, the Smuttie graine
With sudden blaze diffus'd, inflames the Aire:
So started up in his own shape the Fiend.
Back stept those two fair Angels half amaz'd [ 820 ]
So sudden to behold the grieslie King;
Yet thus, unmovd with fear, accost him soon.

Which of those rebell Spirits adjudg'd to Hell
Com'st thou, escap'd thy prison, and transform'd,
Why satst thou like an enemie in waite [ 825 ]
Here watching at the head of these that sleep?

Know ye not then said Satan, fill'd with scorn
Know ye not mee? ye knew me once no mate
For you, there sitting where ye durst not soare;
Not to know mee argues your selves unknown, [ 830 ]
The lowest of your throng; or if ye know,
Why ask ye, and superfluous begin
Your message, like to end as much in vain?
To whom thus Zephon, answering scorn with scorn.
Think not, revolted Spirit, thy shape the same, [ 835 ]
Or undiminisht brightness, to be known
As when thou stoodst in Heav'n upright and pure;
That Glorie then, when thou no more wast good,
Departed from thee, and thou resembl'st now
Thy sin and place of doom obscure and foule. [ 840 ]
But come, for thou, be sure, shalt give account
To him who sent us, whose charge is to keep
This place inviolable, and these from harm.

So spake the Cherube, and his grave rebuke
Severe in youthful beautie, added grace [ 845 ]
Invincible: abasht the Devil stood,
And felt how awful goodness is, and saw
Vertue in her shape how lovly, saw, and pin'd
His loss; but chiefly to find here observd
His lustre visibly impair'd; yet seemd [ 850 ]
Undaunted. If I must contend, said he,
Best with the best, the Sender not the sent,
Or all at once; more glorie will be wonn,
Or less be lost. Thy fear, said Zephon bold,
Will save us trial what the least can doe [ 855 ]
Single against thee wicked, and thence weak.

The Fiend repli'd not, overcome with rage;
But like a proud Steed reind, went hautie on,
Chaumping his iron curb: to strive or flie
He held it vain; awe from above had quelld [ 860 ]
His heart, not else dismai'd. Now drew they nigh
The western Point, where those half-rounding guards
Just met, and closing stood in squadron joind
Awaiting next command. To whom thir Chief
Gabriel from the Front thus calld aloud. [ 865 ]

O friends, I hear the tread of nimble feet
Hasting this way, and now by glimps discerne
Ithuriel and Zephon through the shade,
And with them comes a third of Regal port,
But faded splendor wan; who by his gate [ 870 ]
And fierce demeanour seems the Prince of Hell,
Not likely to part hence without contest;
Stand firm, for in his look defiance lours.

He scarce had ended, when those two approachd
And brief related whom they brought, where found, [ 875 ]
How busied, in what form and posture coucht.

To whom with stern regard thus Gabriel spake.
Why hast thou, Satan, broke the bounds prescrib'd
To thy transgressions, and disturbd the charge
Of others, who approve not to transgress [ 880 ]
By thy example, but have power and right
To question thy bold entrance on this place;
Imploi'd it seems to violate sleep, and those
Whose dwelling God hath planted here in bliss?

To whom thus Satan with contemptuous brow. [ 885 ]
Gabriel, thou hadst in Heav'n th' esteem of wise,
And such I held thee; but this question askt
Puts me in doubt. Lives ther who loves his pain?
Who would not, finding way, break loose from Hell,
Though thither doomd? Thou wouldst thyself, no doubt, [ 890 ]
And boldly venture to whatever place
Farthest from pain, where thou mightst hope to change
Torment with ease, and; soonest recompence
Dole with delight, which in this place I sought;
To thee no reason; who knowst only good, [ 895 ]
But evil hast not tri'd: and wilt object
His will who bound us? let him surer barr
His Iron Gates, if he intends our stay
In that dark durance: thus much what was askt.
The rest is true, they found me where they say; [ 900 ]
But that implies not violence or harme.

Thus he in scorn. The warlike Angel mov'd,
Disdainfully half smiling thus repli'd.
O loss of one in Heav'n to judge of wise,
Since Satan fell, whom follie overthrew, [ 905 ]
And now returns him from his prison scap't,
Gravely in doubt whether to hold them wise
Or not, who ask what boldness brought him hither
Unlicenc't from his bounds in Hell prescrib'd;
So wise he judges it to fly from pain [ 910 ]
However, and to scape his punishment.
So judge thou still, presumptuous, till the wrauth,
Which thou incurr'st by flying, meet thy flight
Seavenfold, and scourge that wisdom back to Hell,
Which taught thee yet no better, that no pain [ 915 ]
Can equal anger infinite provok't.
But wherefore thou alone? wherefore with thee
Came not all Hell broke loose? is pain to them
Less pain, less to be fled, or thou then they
Less hardie to endure? courageous Chief, [ 920 ]
The first in flight from pain, hadst thou alleg'd
To thy deserted host this cause of flight,
Thou surely hadst not come sole fugitive.

To which the Fiend thus answerd frowning stern.
Not that I less endure, or shrink from pain, [ 925 ]
Insulting Angel, well thou knowst I stood
Thy fiercest, when in Battel to thy aide
The blasting volied Thunder made all speed
And seconded thy else not dreaded Spear.
But still thy words at random, as before, [ 930 ]
Argue thy inexperience what behooves
From hard assaies and ill successes past
A faithful Leader, not to hazard all
Through wayes of danger by himself untri'd,
I therefore, I alone first undertook [ 935 ]
To wing the desolate Abyss, and spie
This new created World, whereof in Hell
Fame is not silent, here in hope to find
Better abode, and my afflicted Powers
To settle here on Earth, or in mid Aire; [ 940 ]
Though for possession put to try once more
What thou and thy gay Legions dare against;
Whose easier business were to serve thir Lord
High up in Heav'n, with songs to hymne his Throne,
And practis'd distances to cringe, not fight. [ 945 ]

To whom the warriour Angel, soon repli'd.
To say and strait unsay, pretending first
Wise to flie pain, professing next the Spie,
Argues no Leader, but a lyar trac't,
Satan, and couldst thou faithful add? O name, [ 950 ]
O sacred name of faithfulness profan'd!
Faithful to whom? to thy rebellious crew?
Armie of Fiends, fit body to fit head;
Was this your discipline and faith ingag'd,
Your military obedience, to dissolve [ 955 ]
Allegeance to th' acknowledg'd Power supream?
And thou sly hypocrite, who now wouldst seem
Patron of liberty, who more then thou
Once fawn'd, and cring'd, and servilly ador'd
Heav'ns awful Monarch? wherefore but in hope [ 960 ]
To dispossess him, and thy self to reigne?
But mark what I arreede thee now, avant;
Flie thither whence thou fledst: if from this houre
Within these hallowd limits thou appeer,
Back to th' infernal pit I drag thee chaind, [ 965 ]
And Seale thee so, as henceforth not to scorne
The facil gates of hell too slightly barrd.

So threatn'd hee, but Satan to no threats
Gave heed, but waxing more in rage repli'd.

Then when I am thy captive talk of chaines, [ 970 ]
Proud limitarie Cherube, but ere then
Farr heavier load thy self expect to feel
From my prevailing arme, though Heavens King
Ride on thy wings, and thou with thy Compeers,
Us'd to the yoak, draw'st his triumphant wheels [ 975 ]
In progress through the rode of Heav'n Star-pav'd.

While thus he spake, th' Angelic Squadron bright
Turnd fierie red, sharpning in mooned hornes
Thir Phalanx, and began to hemm him round
With ported Spears, as thick as when a field [ 980 ]
Of Ceres ripe for harvest waving bends
Her bearded Grove of ears, which way the wind
Swayes them; the careful Plowman doubting stands
Least on the threshing floore his hopeful sheaves
Prove chaff. On th' other side Satan allarm'd [ 985 ]
Collecting all his might dilated stood,
Like Teneriff or Atlas unremov'd:
His stature reacht the Skie, and on his Crest
Sat horror Plum'd; nor wanted in his graspe
What seemd both Spear and Shield: now dreadful deeds [ 990 ]
Might have ensu'd, nor onely Paradise
In this commotion, but the Starrie Cope
Of Heav'n perhaps, or all the Elements
At least had gon to rack, disturbd and torne
With violence of this conflict, had not soon [ 995 ]
Th' Eternal to prevent such horrid fray
Hung forth in Heav'n his golden Scales, yet seen
Betwixt Astrea and the Scorpion signe,
Wherein all things created first he weighd,
The pendulous round Earth with balanc't Aire [ 1000 ]
In counterpoise, now ponders all events,
Battels and Realms: in these he put two weights
The sequel each of parting and of fight;
The latter quick up flew, and kickt the beam;
Which Gabriel spying, thus bespake the Fiend. [ 1005 ]

Satan, I know thy strength, and thou know'st mine,
Neither our own but giv'n; what follie then
To boast what Arms can doe, since thine no more
Then Heav'n permits, nor mine, though doubld now
To trample thee as mire: for proof look up, [ 1010 ]
And read thy Lot in yon celestial Sign
Where thou art weigh'd, and shown how light, how weak,
If thou resist. The Fiend lookt up and knew
His mounted scale aloft: nor more; but fled
Murmuring, and with him fled the shades of night. [ 1015 ]