Джордж Байрон

                По роману Андре Моруа "Байрон"



                Вступление

Лорд Джордж Байрон (22.01.1788 г. – 19.04.1824 г.) — английский поэт — романтик, покоривший воображение всей Европы своим «мрачным эгоизмом».
Он оказал огромное влияние на мировую литературу.  Поклонниками Байрона были А. Пушкин и М. Лермонтов. Его имя дало название целому поэтическому движению.
Джордж Байрон принимал участие в революционном движении в Италии. Он смог объединить в Греции враждующие группировки революционеров. Участвовал в освободительной войне Греции против турецкого господства в роли одного из вождей восстания.
Байрон дал греческому движению мощную поддержку своим именем и особенно своей смертью.
В Миссолунги, который стал процветающим городком, греки основали Парк Героев. На главной колонне парка написано имя Байрона.
Рыбаки и поныне живут там в царстве воды и соли, в хижинах из плетёного тростника на сваях, но все знают Байрона. Они не знают каким он был поэтом, но если о нём спрашивают, то они отвечают: «Это был мужественный человек, который приехал умереть за Грецию, потому что он любил свободу».   

Детство

Джордж Байрон
хорошеньким родился, но нервным, хромоногим.
Обязан этим матери, отцу и предкам своим многим,
которые сознательно друг друга убивали,
безумными характерами смело возмущали!

Трагическими судьбами закончили свой век,
оставив Джорджу Байрону в наследие на смех
пустой старинный замок и множество долгов,
фамилию и титулы знатнейших родов,
и славу о поступках жестоких и дурных.
Всегда потом оправдывал поступки он свои, –
перекладывал ответственность на предков по крови.

Воспитывали Джорджа няня Грей и мать Кетрина.
Мать часто в бешенстве была и оскорбляла сына.
А няня страшными рассказами пугала к ночи.
Суровым было воспитание и грубым очень.

Аббатство Ньюстед

Вступление в графское наследство

Не веселее стало в средней школе,
где учились бедняки под крышей из соломы.
В девять лет стал Байрон лордом, наследником поместья!
Дальше грустно говорить…, но нужно и уместно.

Байрон рисовал в мечтах красивое аббатство с замком.
Но увидел лишь руины готического здания...
Смотреть на эту грязь и хаос было жалко!
Нарушились надежды все и ожидания...

Слуги и соседи о покойном лорде рассказали
много страшного, жестокого. О нём в округе знали,
как о тёмном, злостном чародее с диким нравом.
Теперь здесь он, Джордж, стал по наследству графом!

Но тёмный байроновский род ему не кажется ужасным,
наоборот, таинственность вся Джорджа привлекает
и привидение монаха чёрного уж не пугает,
и подземные ходы под замком угрюмы, но не страшны…

Привязался Байрон к замку, озеру, что в камышах,
заброшенному саду в источниках, ручьях.
Жёлудь посадил и не хотел оттуда уезжать,
но жить там невозможно, Решили рядом дом снимать.

До совершеннолетия ему назначил пенсию король,
управление имуществом — канцлера Хенсона.
Канцлер познакомился с клиентом и серьёзно вошёл в роль.
Возмутился поведением матери и служанки Грей!

Устроил лорда Байрона в лучшую из школ Лондона
и уговорил лорда Карлэйля под опеку взять скорей
юного клиента своего. Жизнь к лучшему менялась!
Но воспоминания из детства на всю жизнь остались:

вид пьяной няни и о Каине беседы,
о Боге, который Авеля не защитил,
о несправедливости в миру… Не находя ответы,
мысли эти Джордж всю жизнь в душе носил.

Предки Джорджа

Мать — Кэтрин Гордон Гайт — нравом странным, глупым,
поведением бестактным, акцентом грубым,
от которой часто плохо пахло виски;
толстая, крикливая, румяная не в меру
и с манерами, что выглядели низко,
превратили миссис Байрон даже для соседей в стерву.
               
Говорят, что раньше была она чуть боле стройной
и характером добрее, сдержанней, спокойней,
что жизнь с тираном-мужем её сделали такой,
потому характер предков гайтских вылез сам собой.               
Гайты наводили панику столетья
«подвигами» частыми на жителей всех местных.
Законам подчинялись
бандиты оочень нехотя.

Кетрин в детстве потеряла родителей зловещих.
Воспитывалась бабушкой из рода лордов Дюфф.
В Джона Байрона влюбилась, но не был он ей друг.
С замужеством Кетрин совсем не повезло.
Джон проматывал бессовестно всё её добро:

промыслы лосося, поместье родовое,
акции из банка и прочий капитал.
Затем семью он бросил и во Францию удрал.
Там умер в полной нищете, так и не узнав покоя.
О своём отце у Джорджа воспоминаний мало,
но восхищаться им это вовсе не мешало.

Жизнь в Кембриджском колледже

Джордж в детстве своенравным, дерзким был порой,
при этом весь ранимый, неуверенный такой…
Полный, невысокий, лицом красивый, но… хромой.
Из страха, что заметят хромоту его,
становился вызывающе-высокомерным,
и несчастным, слабеньким одновременно,
но изменить в характере не мог он ничего.

Этого всю жизнь стеснялся он, комплексовал.
Одиночество любил, с друзьями уставал.
В школе хорошо всегда учился,
затем в Кембриджский колледж поступил.
Начитанным, способным мальчиком он был,
но часто мрачным и порой ленился.

В воспоминаниях о нём есть строки: «...он был так робок, что за ним пришлось посылать три раза, прежде чем он решился выйти в гостиную и присоединиться к другим молодым людям. Тогда это был толстый, застенчивый мальчик с прямой чёлкой на лбу...»

Но страх напрасен был, талантами он отличался
и позже, в колледже уже, слабых защитить старался.
Престиж его среди друзей с годами рос,
и многие пред ним открыто преклонялись.

Себе теперь он часто задавал вопрос:
какие ценности в нём есть, какие развивались?
«Весёлая толпа была со мной и слушала меня,
в весёлой суете в забавах шумных,
я был советник и помощник верный.»

Уж не стесняясь декламировал стихи свои
и с друзьями часто в застольях проходили дни.
Студентов в Кембридже наука слабо увлекала,
Жизнь беззаботная их нормой вскоре стала
и Байрон к ним презрением проникся.
С вином, с их праздной жизнью он не свыкся.      

Весёлая жизнь в Ньюстеде

Стихосложенье привлекало его больше иногда,
но ленивая задумчивость стала спутницей всегда.
Забросил он учёбу, покинул университет,
завёл любовницу неопределённых лет,
учился фехтованию, плавал, похудел,
но счастлив не был, себя он видел не у дел.
Жизнь нелепая такая тяготила, разоряла,
в конце концов невыносимо стала…

Он занял много денег у ростовщиков,
их тратить в удовольствие готов!
Свой замок — Ньюстед превратил в зверинец.
И хоть он часто говорил, что он ленивец,

сейчас собрал здесь множество друзей
и превратил аббатство в сумасшествие затей!
При входе в холл на цепи сидел медведь, налево-волкодав.
Тут надо было с хитростью пройти, а потом бежать стремглав!

Если гостю удалось войти, то попадал он под обстрел
вотаги молодой стрелков весёлых, забавлявшихся пальбой.
Далеко за полночь успокаивались, объявляли всем отбой.
Вставали поздно, к завтраку всех ждали, кто проснуться не сумел.

Затем стихи читали, фехтовали, на озере гребли,
в саду с животными играли, развлекались, как могли!
Обедали часов в семь-восемь, по рукам ходила чаша-череп,
наполненный вином. А череп тот монаха, если в это верить.

Теперь он мастером отполирован гладко,
красиво выделан, выглядит, как черепаха.
Вино друзья хвалили, пили сладко.
Про череп все шутили и не было в них страха.
Никто монаха этого не видел и не знал.
В честь кубка этого Байрон всем стихи читал:
«Родившись, я смеялся и любил,
как ты. И умер. Выйдем же из пыли;
налей-ка, друг, не страшен мне твой пыл,
ведь рты червей куда ужасней были,
чем их кормить неистовых — живей,
пусть пенный сок играет винограда!
Милее мне нести в главе моей
богов напиток, а не мясо гада.»

А для полноты всей этой ситуации,
сочиняли разные все декорации.
Богатый в Ньюстеде был погреб винный.
Очень славился сорт вина старинный.

А Байрон своей коллекцией служаночек гордился,
они все удовольствия гостям предоставляли.
Осуждение соседей Байрон вовсе не стыдился,
но они уж ему кличку Злого Лорда дали…

Путешествие

Быстро месяц май прошёл, воспоминания оставил.
И Байрон с другом в путешествие собрался.
Он так спешил, что с матерью не попрощался,
но медведя, волкодава на опеку к ней отправил.
А кузине Мэри он стихи писал:
«Всё кончено. И с бурей смело
шумит, надувшись, парус белый,
свежеет ветер и летит,
над мачтой, гнувшейся свистит.»
И вот они уж с другом на судне в Лиссабон плывут,
с ними много слуг, служанок, паж и камердинер тут.
Путешествие случилось совершенно не из лёгких,
Лиссабон увидели. Он в огне войны!
На улицах в солдаты забирали мужчин-прохожих.
Везде покойники с тарелкой на груди.

Байрон был готов уж проповедовать восстание,
но увлёкся португальской красотой пейзажа:
изумрудные долины и на высоких скалах здания
монастырей старинных, деревья, словно стража…

«Я чувствую себя очень счастливым, я люблю апельсины, разговариваю с монахами на кухонной латыни... хожу повсюду с пистолетами в карманах, переплываю Тахо, езжу на осле… и ругаюсь по-португальски; у меня понос, меня кусают москиты. Ну, что же? Когда люди отправляются в путешествие ради удовольствия, они не должны искать комфорта».

Из Лиссабона в Севилью друзья отправились на лошадях.
Вдоль дорог кресты... Но у Байрона не вызывало это страх.
Смерть и любовь на каждом шагу — это Байрона привлекало,
но пришлось расстаться с пажом и старым слугой,
они устали, это путешествие слишком утомляло.
Байрон их отправил к миссис Байрон, к матери родной.

Дальше путь на Гибралтар, затем в Мальту всем кортежем.
Байрон девушками очарован, всё видит взглядом свежим.
Против любви ему хотелось быть неуязвимым
и он старался выглядеть презрительно-счастливым.

Албания напоминала Байрону Шотландию из детства,
мужчины в юбочках коротких и плащи из козьей шкуры…
Байрон Востоком восхитился: пышностью архитектуры,
роскошными нарядами… можно не экономить средства!

Паша узнал о прибытии знатного англичанина сразу
и послал приглашение. Увидев пашу, понял Байрона разум-
это герой будущих поэм!  Али-пашу тайны окружали…
Истинный Зелюко с презрением к моральным условностям!

Это среда для Байрона!  Симпатии обоюдными стали.
Паша дал вооруженный эскорт охраны к их радостям!
Из Албании решили отправиться в Грецию морем,
но невежество моряков, буря...Чуть не встретились с горем!

«Из-за невежества капитана и команды я чуть не погиб на турецком военном судне… Греки призывали всех святых, а мусульмане — Аллаха. Капитан в слезах бросился к трюму, крича нам, чтобы мы молились богу.»

Была паника, все суетились, а Байрон лёг и уснул.
Когда он проснулся, буря утихла, судно к берегу пристало.
Байрон обрадовался, что все живы и он не утонул.
Их встретило племя горцев — сулиотов, оно всем восхищало.

Пострадавших путешественников приняли радушно,
напоили, накормили, устроили пляски вокруг костра,
песню с припевом: «Мы все бандиты...»  пели очень дружно.
Восхищали люди с сильными страстями Байрона всегда.
 
Сейчас он сравнивал англичан, французов и немцев,
с племенами невозмутимых и гордых туземцев.

«Мне очень нравятся албанцы, они не все магометане, среди них есть племена христианского вероисповедания. Но религия мало что меняет в их поведении».

Море их отвергло, и они поехали в Грецию сушей.
Чудесная горная прогулка верхом. Что может быть лучше?
Они в Греции. Городок Миссалунги на берегу лагуны.
Байрон растроган! Затронуты все его душевные струны.

Его с детства поэты эту страну любить научили…
Они пересекли залив Лепанта. Пейзажи восхитили!
Каждое слово проводника воспоминания будило,
как будто всё уж раньше видели, как будто здесь уж были…

Но особенно сильно Байрон с другом разволновались,
когда после долгой поездки верхом к Афинам приближались.
Афины в то время скорее деревней, чем городом были,
турки заняли всё, вели себя нагло, как победители!

Байрон был потрясён минувшим величием этих мест
и теперешним жалким убожеством. В душе рос протест!
Здесь всё возмущало его, приводило в негодование,
рукописи его заполнялись призывами к восстанию!

«Печальная страна исчезнувших величий,
в падении — бессмертна, велика.
О, кто ж твоих детей разбудит кличем,
от рабства кто освободит тебя?
Твои сыны теперь иными стали.
С судьбой не споря, безнадёжный бой
у Фермопил когда-то ожидали.
Где ж ныне доблесть та, где ж тот герой,
с кем встанешь ты из тени гробовой?»

Не знал тогда, что это будет он!
Его стараниями народ свободным станет,
от Турции освобождён.
Не случайно Греция его сейчас так манит!

– Что я могу сделать? – афинянин молодой ответил грустно,
когда Джордж сказал, что в рабском подчинении жить гнусно.
– Раб, ты не достоин носить имя грека! –  Байрон закричал.

Он с другом у вдовы вице-консула комнаты снимал,
с балкона трёх девушек увидел, одной стихи уж посвящал:
«Дочь Афин, иду! Прощай!
Сердце, сердце мне отдай –
но его уж нет в груди,
ну, так всё себе возьми.
Вот призвание моё:
жизнь моя, люблю тебя».

Французский консул сопровождал Байрона в путешествии
на мыс Сунион через оливковые рощи, нежные луга.
Безоблачное небо! Казалось, что здесь вечная весна!
Байрон греков полюбил и возмущался степенью бездействия:

«Говорят, они неблагодарны, но кто же когда-нибудь оказал услугу греческому народу? Должны ли они быть благодарны туркам, которые их угнетают, англичанам, которые их обирают, вывозя из Акрополя бессмертные произведения искусства, французам, которые предлагают советы, но отнюдь не помощь?»

Путешественникам трудно в одном месте усидеть.
И вот они плывут уж Константинополь посмотреть.
По пути, к острову Тенедос их фрегат пристал,
здесь Байрон дважды пролив Геллеспонт переплывал.
Плыл от Европы к Азии полтора часа, не уставая!
Гордился он собой, аплодисменты от друзей желая:

«...два раза я переплыл из Абидоса в Сестос. Я повторяю это для того, чтобы вы прониклись должным уважением к герою этого подвига, так как я этой славой горжусь больше, чем какой-либо другой, политической, поэтической или ораторской».

В Стамбуле Байрон гробницами, дворцами восхищался
и просто отдыхал, в пресных водах Азии купался,
писал поэму о себе, там Чайльд-Гарольдом он назывался.
Писать её в начале путешествия он начинал
и много лет потом писать всё время продолжал.

Второй раз приехал он в Афины, но уже один,
его монахи пригласили: заходи к нам, божий сын.
Друг возвратился в Англию, захотел домой.
Байрон — в монастырь, заняться надо бы собой...

Не тут-то было!  Монастырь тот святостью не отличался.
Целый день шум, гам и Байрон скучать там не старался.
Но часто уезжал куда-нибудь и однажды заболел,
Малярия так согнула Байрона, думали, что он умрёт.
Очень он страдал и даже жить совсем уж не хотел…
Наконец поправился, но боль в воспоминаниях живёт:

«Я ждал смерти, как избавления от боли, без малейшего желания будущей жизни, но с твёрдой уверенностью, что Бог, который посылает наказание в этой жизни оставляет убежище усталым душам. – Потом добавил по-гречески. – Тот, кого любят Боги, умирает молодым».

Он вернулся в монастырь бледный и разбитый.
Восстанавливался медленно. Из-за строго режима,
которому себя он подвергал, не бывал он сытый, –
сохранял фигуру, красоту, которая ему необходима.

В монастыре немного поработал, две сатиры написал.
Вдруг опекун шлёт письма, чтоб срочно приезжал,
под угрозой Ньюстед, все кредиторы одолели…
Пора домой…  деньги уж прогуляли все, проели.
Хватит путешествовать, чужой природой восхищаться.
Англия зовёт, в края родные надо возвращаться.

Возвращение домой

Наконец, с друзьями, слугами, конюшней, псарней
приехал к матери своей он весь в долгах,
не скрывая, что красиво жил в домах,
а теперь компанию его кормить придётся ей.
Мать причитала в ужасе, плечами пожимала,
как орду всю эту содержать, она не понимала!

А он говорить и думать не хотел об этом.
Его заботой было — как стать поэтом.
За столом старался дольше матери стихи читать,
чтобы принудить её, успокоившись, молчать.

Вечерами время он с друзьями часто коротал
и отношения с девицами заводить уж стал.
Девицы низкого сословия не давали заскучать,
сюжеты для стихов помогали с лёгкостью создать,
и друзьям советы умные давать:
«...не жалей о красотке своей,
и зачем тебе так огорчаться!
А коль хочешь, вздыхай
ты о ней, только знай,
что кокеткой нельзя любоваться.
Как же быть, милый мой?
Ты пойди за другой.
Пусть подуется, кто же неволит?
И покинь на два дня –
улыбнётся она,
и тогда ты целуй её вволю.»

Рождение поэта

Байрон рукописи свои сдал к печати.
Конечно, ожидал призваний и похвал.
А ему сказали, чтоб он времени не тратил,
сжёг стихи!  Он сжёг…, но другие написал.

Через несколько недель готов был новый сборник
его стихов «На всякие случаи жизни».
Изложил там строго целомудренные мысли.
Вскоре был в его руках новейший томик!
В 20 лет он с первым честным гонораром!
Счастливый, гордый ехал в Лондон утром ранним.

«События моей короткой жизни были столь необычайны, что, хотя гордость         которую люди именуют честью, и помешала мне запятнать моё имя какой-нибудь подлостью, тем не менее я уже прослыл другом распутства и поклонником неверности… Что касается морали, я предпочитаю Конфуция Десяти Заповедям...»

Что может быть увлекательнее перспектив?
Байрон составил планы. На это был мотив.
Он мечтал переложить в стихи старые предания.
И создал уже эпической поэмы очертания.

     Возвращение в университет     Совершеннолетие

«Нельзя же всю жизнь плавать и стихоплётством заниматься?»
Он поехал в университет, чтоб с ним расстаться.
Но приехав, передумал и решил остаться.
Товарищи, наставники его сразу не узнали.

Благодаря диетам, спорту изменился он лицом.
И там жизнь поменялась, всё по-иному стало.
Он новых, более приятных для себя друзей обрёл,
которые его когда-то презирали.

Год прошёл и Байрон получил «Magister Attium» – диплом.
Его читали, он популярен, его все знали!
Ньюстедский Байрон совершеннолетие праздновал своё.
Мать надеялась с ним жить и с нетерпением ждала его.

Байрон ей писал: «Дорогая миледи, у меня нет кроватей... ни для кого бы то ни было в настоящий момент. Я буду жить (в замке) сообразно своим привычкам в полном одиночестве, поскольку это возможно. Когда комнаты будут отделаны, я буду счастлив видеть вас у себя. В настоящий момент — это непристойно и неприятно для нас обоих. Вы не можете обижаться на то, что я намереваюсь привести дом в обитаемый вид».

Байрон в своём замке     Отношение к женщинам

Когда приехал Байрон в замок свой,
нашёл его полуразрушенным и в грустных облаках.
Он выглядел угрюмо, как чужой,
а дуб его почти погиб, заглохший в сорняках.

На пособие, которое он получал,
реставрировать смог кое-что, уют создал,
но особенно гордился, что Темзу переплыл
и от многих комплексов себя освободил.

Он теперь любви уроки и соблазна начал брать
и понял, что и как он от женщин может взять.
«Мраморное сердце» - так гордо о себе воображал,
а искусство соблазнять презреньем для себя назвал.
Он ненавидел женщин, но ими же и восхищался,
с этим чувством надолго оставался…

Но… полюбил свою сестру Августу очень.
Она замужем была за человеком равнодушным
и чувствовать себя свободною вполне могла,
а Байрон оказался братом заботливым и нужным.

Жениться нужно очень

А жениться ему надо было, впрочем,
на приятной девушке, с приданным чтоб была.
Он хоть и лордом был с знаменитым замком Ньюстед,
а за душою не имел гроша…

Без денег, всем известно, как не мил нам свет.
А богатая невеста хороша!
Хо-ро-ша… убежал себя он, рассуждая:
«…брак по взаимному уважению и доверию куда лучше, чем из романтических побуждений, и она совсем достаточно хорошенькая, чтобы быть любимой мужем и не настолько ослепительно хороша, чтобы привлекать соперников...»

Жениться — вот что отвечало вполне желаниям его –
на богатой, из семьи хорошей и продолжить род.
Но Аннабелла, избранница его, получив письмо,
ответила отказом, зная, имел какую славу лорд.

А долги росли и аббатство уж назначено к торгам.
Но Байрону всего 24! И он беспечен.
Вокруг к нему вниманье и любовь замужних светских дам.
Блаженством, наслаждением был Байрон обеспечен.

Но от навязчивости некоторых стал уставать.
Такие строки одной из леди решил он написать:
«Мне — помнить тебя? Поверь, не забуду,
и муж твой помнит ещё о тебе.
Ни им и ни мной ты забыта не будешь.
Ты — лгунья ему и чудовище — мне».

Преступная связь

У Байрона в запасе есть сводная сестра,
им приятно вместе. Так жаль, что замужем она.
Умная, весёлая, приводила Байрона в восторг.
В детстве они видели друг друга редко очень.
Для Байрона Августа — открытий множества простор.

Связь преступная… но род Байронов был всегда порочен!
Он чувствовал, что это должно закончиться всё вскоре.
Тем более, что у неё есть муж и детишек трое…
В ленивом и беспечном счастье родилась поэма
«Гяур» — о женщине, у которой есть проблема.
За измену мужу её хотели бросить в море.

«Все мысли, что живут во мне,
Лейла, нынче все в тебе,
моё богатство, преступленье,
моя надежда вдалеке,
нет женщины другой на свете,
а коль и есть — не всё ль равно…
Уж поздно — ты была и есть,
безумье сердца дорогое...»
Августа беременна. Уехала к мужу
быстро, пока грех не виден снаружи.
А ему на пути уж другие встретились леди.
С притворной невинностью входили в сердце денди.
Он принимал их ласки, понимал, что временно…
И сам себе откровенно удивлялся,
неужели он с Августою расстался?

Писал ей честно о том, что сделано:
«… я не могу существовать без какого-то объекта привязанности..., вы согласитесь, что разрыв зависел не совсем от моего каприза...»

Но Августа часто чувствами его овладевает,
хоть он бежать хотел подальше от инцеста!
«Поэзия, — это лава воображения» — которая извергает.
И рождается «Абидосская принцесса».

Восточная сказка. Сестра полюбила брата.
Кровосмесительная любовь — опасная тема.
Чтоб успокоить свой ум, написать это надо!
Тысяча двести строф за четыре ночи — готова поэма.

Постоянный диалог с собою

И вот уже молодая, красивая, замужняя женщина
сидит рядом с Байроном, смотрит страстно, их руки скрещены,
Муж видит… Всё ведёт к дуэли?.. Он готов!
Игра такая занимает, увлекает!

Но… нужно ль до конца вести такую роль?..
Смысл-то в чём?.. Это он пока не понимает!
 Жизнь его превращается в постоянный диалог
Байрона с Чайльд-Гарольдом — так он назвал свой аналог.
«Жил юноша когда-то в Альбионе
и в добродетель не был он влюблён.
Проходит день в неистовой погоне
за счастьем; ночи слух тревогой поражён…
...он звался Чайльд-Гарольд —  откуда имя?
Кто предки были? Я вам не скажу,
но имя не терялось меж иными
и славным уходило в старину...»

Работа над «Корсаром»

Работа над «Корсаром» отвлекает от себя.
Он придаёт герою (Кондрату) дикие черты, страшное творя!
Потом ему ж невольно подражать желает
и маску своего Кондрата часто надевает.

«Для него не существует ни раскаяния, ни огорчения, ни искупления..., он обретёт покой только в могиле. Это чаще всего вероотступник или атеист; он не ищет рая, он ищет отдыха. Чтобы отвлечься от самого себя, он бросается в действие, в борьбу; корсар или пират, он объявляет войну обществу; он гонится за сильными ощущениями. Ждёт ли его гибель, — он готов любой ценой купить избавление от скуки».

Жизнь в «Корсаре» без наслаждений, без любви и дружбы…
В бездействии этом Байрон жутко страдал.
Страдания жизнь превращают в службу
переживаниям и делают пустой.

А может заполняют пустоту?.. Пока не понимал.
Но своего Кондрата защищал строкой:
«Природой всё ж назначен не был он
скликать убийц под сень своих знамён.
И много ранее он изменился,
чем с небом и землёй порвать решился.
Он, разочарованья ученик,
мудр на словах, в делах же прост и дик,
твёрд для уступки, горд для отступленья,
душой простой был отдан на глумленье
и в нём узнал источник бед своих…
Он слишком презирал людей для угрызений».

Написал он другу своему как- то раз:
«Я становлюсь нервным… у меня очень редко бывает какое-нибудь общество, а когда бывает, я от него бегу. Что делать в этом могильном Ньюстеде? Я не могу описывать пейзажи, которые мне так дороги, сидя у тлеющих углей.»

Он чувствовал себя очень одиноким.
Его покинули даже любовницы-служанки
в этом доме угрюмом и от мира далёком,
огромном, родном, но холодном, заброшенном замке.

Смерть матери

Здесь теперь и мать свою он вспоминать стал чаще,
относиться к её безумствам несколько иначе.
Она жила так бедно, что когда ей предъявили счёт,
привёл её он в ярость! Сознанье крайне изменилось
и приняло для жизни ужасно страшный оборот!
Кровоизлияние произошло… жизнь остановилась…

Джордж не видел, как тяжело мать умирала.
Он, слезами заливаясь, говорил,
что ту, которая жизнь ему давала,
не мог понять, никогда и не любил…

Он один. Собак его любимых мать отдала,
медведь от голода, наверное, внезапно околел.
Мать несчастная сыночка всё ждала…  ждала…
Но он не торопился, а мог спасти всех. Не сумел.

Байрону 26 лет

Январь. Ему минуло двадцать шесть.
Он чаще задавал вопрос: какой я есть?
«...я стал нелюдим — настоящий домовой… последнюю неделю читал, ходил в театр смотреть Шекспира… — зевал — вздыхал — ничего не писал, кроме писем…  скучно… Гм! Мужчины не вызывают у меня никакого восторга, что же касается женщин — не больше одной за раз… Есть что-то умиротворяющее для меня в присутствии женщин — я даже не могу этого объяснить, так как у меня не очень высокое мнение об этом поле...»

Байрон — отпрыск старинного рода. Этим украсил уж свет!
Но и внешностью тоже привлекал внимание всех.
У него прекрасное лицо, тонкие дуги бровей,
чувственные губы, низкий мелодичный голос,
завитушки чуть- чуть рыжеватых кудрей,
карие глаза, с незаметною горбинкой нос.

Но взгляд с презрением. В ответах горечь и насмешки,
походка с важной хромотой, уверенной, без спешки.
Он любил мечтать на диване и жевать табак.
Очень позаботился о своем комфорте так:
завёл ежей, черепах, обезьян и собак, «...куропаток изобилие, зайцы очень хороши, фазаны несколько похуже, а девочки… корсеты допускаются, но не слишком низкие спереди… Люцинда возьмёт под свою команду всех моих покрывательниц и открывательниц постелей» … юные обнажённые тела служанок среди черепов, скелетов, которые он привёз из путешествий.

Байрон посещал сейчас с друзьями клуб игровой, притоны,
напуская на себя вид таи-и-нственно-притворный,
в Палате Лордов рабочих защищая, выступал,
Бонапартом восхищался, на него надежды возлагал.

Да здравствуют Бурбоны!
 
Зима 1814 года.
Байрон верил, что союзники Париж займут
и спорил даже! Но пошло не так там что-то…
«Да здравствуют Бурбоны!»  Уж в Лондоне орут.

Байрон поражён!  Наполеон — его кумир
отрёкся от престола… Уже потерян старый мир!
И написал презрительную оду он своему герою,
который «...его так обманул!». «Я ничего не стою!»

«Как! Дождался пока займут столицу и потом отрекаться от того, что уже потеряно?  Остров Эльба, чтобы удалиться на покой!»
«… даже я (букашка в сравнении с этим человеком), я готов был расстаться со своей жизнью ради вещей, которые не стоят и миллионной доли этого удара.
В конце концов, может быть, корона не стоит того, чтобы ради неё умирать...?»

«Лара»

Теперь балы устраивались в честь российского царя
и прусского.  Во славу миру счастьем, радостью горя.
А Байрон над поэмою работал. Лара — был герой
великодушный, создан для любви, похож на образ свой,
на образ Байрона, - противоречивый, себе чужой.
«В душе его неясное смешенье,
гнев, любовь, доверие с презреньем…
Вокруг него с молчаньем шла молва…
Кто ж был он — этот неизвестный? Кто?
Иль мир он презирал? Однако знали,
что средь веселья и его видали,
но добавляли, что весёлый смех
переходил в сарказм…
Не улыбались никогда глаза,
но нежность в них светилась иногда…
как будто неусыпно принуждала
скорбь к ненависти; он любил немало,
а ныне — отвращенье ко всему,
как будто горькое пришло к нему,
и он чужой здесь, в мире меж живыми,
как странный дух, низверженный другими».

Это была одна из его навязчивых идей, так думал о себе:
он — дух блуждающий и обречённый на преступления в своей судьбе.
Чем больше величия, тем разочарования опаснее!
К ярости примешивается зависть и совести угрызения
овладевают и становятся мучительно яснее.
Но Байрону всё нравится в себе, не ищет он спасения…

«Как демон Люцифер завидует Люциферу архангелу,
так Байрон завидовал Байрону.»
                (А. Моруа)


Помолвка с «принцессой параллелограммов»

Человеческое существо — объект для размышлений,
сомнений, сожалений и поэтических творений.
А жизнь на месте не стоит, со скукою не дружит,
заставит всех себе служить и каждого загрузит!

Августа дорогая, любовница-сестра
дочку Байрону зимою родила.
Он гордился своим отцовством очень, очень,
но как от сплетен оградиться? Думал дни и ночи…

Жениться! Его близкие друзья поощряли это.
Было бы полезно, если бы ему жениться к лету.
В свете темы пересудов уже не умолкают
о том, что он «невинных женщин обижает»!

Да… замужние любовницы… всё это несерьёзно.
А вот как найти себе невесту? Это было сложно.
В мыслях он всё чаще возвращался к Аннабелле.
Возможно надо бы вернуться к этой цели?..

«...единственной неприятностью будет, если я влюблюсь в свою жену..., тогда я стал бы ревнивцем, и вы ещё не знаете, каким чудовищем может сделать меня дурная страсть!» После отказа «принцессы параллелограммов» у него сохранилось чувство несколько изумлённого уважения к единственной женщине, осмелившейся ему отказать, неясное чувство досады и любопытства.
Способна ли она любить, эта метафизичка? Забавно было бы смутить этот столь суровый рассудок».

И он добился наконец согласия её
объяснениями яркими в любви своей.
Письма писал неискренние, но нужные лишь ей.
И успокоил самолюбие ущемлённое своё.
Но честно он мечтал сам своим словам поверить.
Свою судьбу хотелось ей, правильной, доверить.

Аннабелла тоже упрекала в том себя,
что отказала «этому несчастному» когда-то.
Теперь она считала, что его любя,
обязательно счастливым сделать надо!

И она взялась за воспитание его серьёзно.
Слишком каждое анализировала слово,
выводы свои делала глубокомысленно и сложно,
превращая любовь в научное уравнение!

Это ощущение для Байрона непривычно-ново.
«Принцесса параллелограмов» — это сравнение
подходило к ней, как нельзя, очень точно.
Он устал от её рассудительных речей!

И расторгнуть помолвку решил срочно.
Но сделать так не смог… из-за Августы своей.
Необходимо было от пересудов свет отвлечь,
подозрения от связи с сестрой навсегда пресечь.

И она мечтала закончить связи с братом.
А он любил её сейчас больше, чем когда-то:
«Не вздохну, не шепчу, не пишу твоё имя –
скорбный звук, заклеймённый устами чужими,
но слеза, что сжигает мне щёку огнём, –
это мысли, что прячутся в сердце моём.

Кратки были для счастья и для успокоенья
те часы — их блаженство и их исступленье!
Отречёмся, расстанемся, цепь оборвём -
и в разлуке утонем, чтобы быть вновь вдвоём.
Пусть тебе будет счастье, а мне — преступленье.
О, прости, моё солнце!..»

 Бедная Аннабелла..., чем дальше он удалялся от неё,
тем сильнее она его жалела и влюблялась в него.
Читала его поэмы, находила, что он лучшим быть хочет.
Она его вернёт в добродетель, она ему поможет!

Но неужели он неверующий совершенно?
И он отвечал чистосердечно и откровенно:
«…вопрос ужасный — религия. В первую половину моей жизни я воспитывался в Шотландии среди кальвинистов; это внушило мне глубокое отвращение к этой секте. С тех пор я посетил самые богомольные и самые маловерные страны — Испанию, Грецию, Турцию.  Я, конечно, верю в Бога… нет никакой твёрдой веры в традиции или в откровения тех или иных догматов, то, я надеюсь, не из-за отсутствия уважения к Создателю, а к его созданиям.»
 
Аннабелла была взволнована и удивлена,
но удивилась бы больше, когда знала бы она,
что Байрона во время переписки больше занимало,
решится или нет леди Френсис с ним мужу изменить.

Аннабелла его, как женщина, не увлекала,
он убеждал себя, что с нею без любовниц будет жить…
Он должен стать совсем другим! Каким???
В нём просыпался страх, а с ним
раздражительность, тревога,
разных мыслей очень много…

Свадьба

Байрон откладывал день свадьбы и не раз.
Но тот день настал..., грустный для Байрона час.
Невеста в скромном муслиновом платье,
без украшений на волосах…  скучно,
уныло и грустно…  Это ли счастье?

«Не важно… надо, чтоб было стабильно и прочно...»
Он без интереса смотрел на невесту.
Озабоченна очень, — решил он, — не к месту!
И с безразличием думал своё,
мысли его далеки от неё…

Его оторвали от воспоминаний слова,
преподобный отец молитву читал,
потом обязанности для супругов..., права…
и он безучастно за ним повторял:
«И блага земные разделю я с тобой...»

Тут Байрона начали все поздравлять,
а ему захотелось громко кричать:
«Зачем я женился? Зачем мне всё это?!
Ах, да! Я ж Августу спасаю и дочь.
Теперь со мной рядом неловкая-нечто…
И как мне всю жизнь смотреть на неё?
Исчезли все добрые чувства… Прочь! Прочь!..»

Вдруг мести идея в нём родилась!
За то, что ему отказала когда-то.
Ненависть, злоба вскипели сейчас!
И на душе стало легче. Так надо!

Знал он теперь за что надобно мстить
и как от страданий себя защитить.
Ей будет страданья свои отдавать!
Посмотрит, как будет она наставлять
его верой в своего какого-то Бога…
Докажет он ей, что нету такого!

 Месть

Потом, чтоб сильнее её подразнить,
Августу он привёз и стал с ними жить.
С Августой он хохотал, веселился,
с сарказмом и злом он к жене относился.

Он ей предназначил роль жертвы своей.
Но терпеливой и скромненькой ей
хотелось быть сильной и нужной ему.
Когда нет Августы, оно так и было,

Аннабелла нашла причину всему,
для себя решила, что его тайну открыла:
«Если бы он почувствовал себя достойным меня», — говорила она, — «он стал бы добрым. Я для него словно его совесть...»

Да, угрызения совести у Байрона были,
но они же и ненависть, грубость ещё больше развили.
Быть может, от злости его печень болела.
Конечно, лечился, но очень страдал.

Безумства его достигали предела.
Он с горечью в голосе всем угрожал,
кричал, что уйдёт от семейного ига,
что в дом двух любовниц себе заведёт!

Так довёл он себя до нервного срыва.
Жена всё ж надеялась, что путь к его сердцу найдёт.
С ним очень трудно жене беременной было,
а Байрон собой наслаждался, не управлял.

И ещё появилась проблема. Жена решила
не сына, а дочку родить!!! И он ей сказал,
что к родителям ехать она должна точно!
Карета уж ждёт. Изменить ничего невозможно…

Аннабелла с малюткой в слезах уезжала,
думала, болен он и его не осуждала.
Просила обследовать его и лечить,
чтобы вернуться и мирно с ним жить.

Но врачи написали, что он в здравом уме.
Её гордость задета!  Возврата не будет!
И она про развод сообщила уже.
Суд разрешил развод из-за жестокости мужа.


 Весь свет против Байрона

Байрон был поражён… Как!? Весь свет против него?
Против него! Лучшего поэта своего!
Пускал в ход свои чары, льстил, извивался без меры,
Байрон цеплялся за остатки надежды и веры.
«Разве мы никогда не обменивались обоюдно изъявлениями нежности...»

Но дело приняло большой резонанс…
По Лондону новость распространилась очень быстро
и у Байрона пропадал последний шанс.
Развод нёс для него затруднения.  Это очевидно.

Сейчас он сидел без единого пенни…
Друзья помогли и развод не состоялся.
Он в замке один. Видит прошлого тени.
С ними сложно жить, трудно прощаться.
Но он пытался…
«Прощай, если уж наверно,
ну что ж, прости навсегда,
неумолимая — но в сердце
не будет злобы на тебя.

И то, что на сердце горело,
где сладко засыпала ты,
тогда прочесть ты не сумела,
а ныне не скажу — прости.

Да, многому я был виною,
и пусть бы был наказан я,
но хоть не этою рукою,
что столько нежила меня.

Но знай, что медленной кончины
любовь должна в разлуке ждать,
и невозможно в миг единый
от сердца сердце оторвать.

Прощай! С тобою разлучённый,
теряю всё, что я люблю.
Один — увядший и сожжённый
погибнуть больше не могу.»

Перед светскими сплетнями жить тяжело.
Мужчины удалялись при встрече и не подавали руки.
И в политике ему тоже не везло -
неправильно растолковали его последние стихи.

Для Англии он стал теперь врагом заклятым.
В Палате Лордов замечаниями оскорбляли.
Радовались все, что он казался всюду виноватым.
Либеральные салоны его не защищали.

Грандиозность скандала ему давала то,
в чём он часто нуждался — играть большую роль.
Он чувствовал, время славы для него пришло!
Не в этом ли необходимая для жизни соль?

Все о нём лишь говорили явно, грубо… Но! О нём!
Он, отброшенный всем обществом, в мире жил своём.
Англия его из своей жизни изгоняла,
жизнь на родине невыносимой стала.

Прощание с родиной

Багаж готов. Байрон в размышлениях под маской
Грусти..., чувствовал, что здесь пришло его фиаско…
Объятия друзей. Суматоха сборов.
В ожидании корабль стоит на море…

И вот уж берег вдалеке остался.
С несчастным видом Байрон на борту.
С Англией родной он навсегда прощался...
В судьбе поэта жизнь провела черту.

«Вот корабль в морском молчанье,
шлюпка ждёт на берегу,
милый Мур. На расставанье
тост двойной провозглашу.

Вздох за тех, кто меня любит,
улыбнусь на злость врагам,
пусть судьба меня погубит,
спорить с ней не буду я».

Писал он другу свои прощальные стихи.
Хоть он и петушился, но дела его плохи.
Злой, весёлый, грустный, сумасшедший,
так себя нигде и не нашедший.

«Кто я? Никто. Но ты не такова,
мысль, потаённая моя...»
Так Байрон о себе рассеянно сказал,
 но мысль свою подняв на пьедестал!

«И вот опять я на волнах! Ещё раз?
Играет подо мной волна, как конь,
хозяина узнавший...»
В путешествии сейчас он от общества бежал,
мнение, которого когда-то завоевать мечтал…

Вдали от родины

Скорбь изгнания уж обретала нового поэта
с накипью высокомерной ненависти и стыда,
превращал он «в смерч безумия и пламени», и света
взволнованные рифмы, ищущие смелые слова!

Венеция очаровала ритмом, торжеством всего.
И доступностью венецианок чернооких,
наивных, темпераментных, но недалёких.
Прочь английский этикет и его условности!

Альпы, новизна Италии притупили чувства,
которые скорее выражали страдания искусством.
Его поэмы читали, цитировали,
поэту Англии здесь аплодировали!

«Любовь! Ты не земной печальный житель,
мы ждём тебя, незримый серафим…
Но никогда, желанием снедаем,
не встретится взор с облаком твоим.

Тебя создал дух, небо населивший
фантазией алкающей, — им
дан этот облик, сердце посетивший
и ум, возвышенный…

Дух, красотой своею возбуждённый, –
вполне своим твореньем опьянён,
где формы взял ваятель вдохновлённый?
В себе. Такой красоты не видел Он.
И доблестью, и прелестью пленён
не бывшей юности живой рассудок,
вот безнадёжности непостижимый рай…»

Джордж о больших делах мечтал, великих и прекрасных,
но жертвой падал мелочных поступков и напрасных.
Англию он часто вспоминал,
в поэме «Беппо» ей строфы посвящал:

«О, Англия, я всё ж тебя люблю
я так сказал в Кале и повторяю…
люблю свободу слова и печати…
Парламентские я люблю дебаты,
когда от них не вся храпит Палата»

Вскоре Байрон стал не только известным, но и богатым,
был продан замок за громадную сумму,
плюс доходы от жены, ведь он был ещё женатым;
и деньги за каждую из поэм, - это ко всему.

«Дон Жуан», «Манфред» и песни «Чайльд-Гарольда» …
Здесь вдохновляли его женщины писать поэмы.
А проблемы с ними подсказывали темы.
Но с любовью вспоминал Августу он всегда.

Стансы Августе посвящал он, не жене.
«День судьбы моей прожил мало,
омрачилась моя звезда,
только сердце твоё не узнало
всех грехов, что молва нашла.

Знаешь ты мою тайную горечь,
ты её разделила со мной,
и души любовную волю
узнал я только с тобой…

Человек — и не обманула,
женщина — не бросила меня,
оклеветанная — не пошатнулась,
я любил — ты не сделала зла...»

Жене он сделал много зла,
но себя виновным не считал,
а предков, что подарили зло его судьбе.
В рассуждениях таких оправдания искал себе.
Жене такие строки горькие писал:

«Грустила ты — и не был я с тобою,
занемогла — я не пришёл к тебе…
Я отомщён, но это моё право,
как ни грешил я, не в твоей руке
назначено быть Немезидой…

Для милостивых милость существует…
Ты сеяла мою печаль — и соберёшь
горящий плод своих несчастий...»

Жизнь философская значительно менялась
Теперь стал Байрон венецианцем с богатым домом,
с гондолами на берегу красивого канала.
Жизнь его беспечной, но и чуть комическою стала:
дом полон птиц, собак и обезьян весёлый гомон.

Приехали друзья и привезли ему малышку- дочь
из Англии от одной из его любовниц.
Обрадовался он, увидев, что она точь-в-точь
похожая на мать его родную.
Малышка сделалась любимицей его поклонниц
многочисленных, низкого сословья зачастую.

Жизнь поэтическая тоже изменялась,
спорил он в произведениях с самим собой.
В «Дон Жуане» свободно мысли изливались,
В «Манфреде» — вспышки бунта над побеждающей средой.

Вольтер — его кумир — менее чувствителен и сложен был,
круг его мыслей слух не так тревожил и томил.
Вольтер доволен был, что тайны истин открывал,
а Байрон свои тайны хранил, скрывал…

Но… они в произведениях его так отразились,
что автобиографическими становились.
Часто Байрон напоминал шекспировскую мудрость,
где чувства все не больше, чем иллюзия и хрупкость.

Хоть сам считал, что исцелён он от иллюзий
и чаще всё стоял на точке зрения конфузий.
«Иллюзий нет — и нечем чувства славить,
и так, быть может, даже лучше мне,
в душе благоразумье воцарилось, –
не знаю, как оно там очутилось,
любовь мою давно уж время губит –
ни дева, ни жена и ни вдова
меня не очаруют и не влюбят…
Я часто говорю себе: Увы,
всё, что живёт, всё это умирает,
и плоть, и лист единой ждут косы…
Не так плоха была пора младая,
Коль снова жить — опять бы дни прошли,
скажи спасибо, что не хуже было…
Читай-ка Библию да жми кошель унылый».

Так думал о себе и наделял героев тем же.
Со стороны видней. Вот что сказал о нём чуть строже
один писатель-современник:
 «...Дон Жуан разрушает свой дух таким же роковым образом, как и аскет, чьим зеркальным отражением он является».   (Олдос Хаксли)

Байрон в роли чичисбея

Часто в ужасе от его манер были друзья,
как он обращался с женщинами… сам себе судья!
Судьба предполагает умеренностью жить,
правильно красавиц выбирать, любить.

Но он умеренность не знал, поймал болезнь от них.
Опасно заболел. И временно затих.
Искусал все ногти, болел он тяжело.
А тут и лихорадку с весною принесло.
Но всё проходит. И к лету уж здоров стал.
А шельму Бог отметил. Не раз уж наказал.

Венецианка юная, шестнадцати годов,
голубенькими глазками и белизной зубов
его закабалила надолго и серьёзно.
Особа молодая графинею была.

Муж её богатый, старый человек
выглядел солидно, порою даже грозно,
но жизнь её семейная свободною слыла.
И не отличалась от итальянских тех,
у кого любовники членами семьи считались,
дружно жили, с родителями все общались.
Так и Байрона в семью включили.
Четыре года они дружно жили.

Ничто не привязывает к женщине так, как её слабость.
И Байрон стал рабом, но это стало ему в радость…
Он о будущем не думал, одним жил днём.
Теперь он счастлив был с любовницей и дочкой.
И чувствовал, как связан крепкою цепочкой.

Дочь жила в монастыре, проведывал её он часто.
С любовницею - каждый день. Но дальше что? Не ясно…
Полигамия начала его порабощать,
с годами от этого уже стал уставать.
Роль чичисбея надоела, закралась в душу пустота.
В нём ожили те воспоминания, где грезилась мечта.

Чтобы развлечь себя хоть как-то,
сошёлся он с кружком любителей свободы,
решил вернуть свободу фактом.
Проходили тридцать вторые в его жизни годы.
Надоело женским украшением служить
и быть посмешищем из Англии друзей.
Он также был красив, но длинные стал волосы носить,
бакенбарды отпустил и выглядел взрослей.

Начало революционной деятельности

Итак, примкнул он к обществу карбонарий,
готов был жизнь отдать за свободу Италии.
Главой избрали Байрона равеннской группы.
Он смел был, но какие-то поступки были глупы.

Он во дворце любовницы полный арсенал устроил,
слуг своих в ливреи нарядил, по улицам ходили строем…
«То наша воля нас сковывает…
А мы могли бы быть иными, были б
мечтами нашими о счастье и величье…
Где правда, красота, любовь? Мы ищем
их — в нас они! Когда б не слабость,
поступки наши бы вровень с мыслью!»

Он говорил, как разбиваются усилия об зло,
которое реальностью существовало и цвело.
Байронского Данте декламировали всюду,
словно это гимн военный, революционный.
Во дворец являлись по-всякому настроенные люди –
сторонники, но могли быть даже и шпионы!

Муж очень возмущаться стал любовником странным,
наглым и чудовищно неблагодарным.
Везде ружья целыми рядами и прокламации…
Респектабельный дом компрометировать он стал.

Я или он? — Граф в конце концов жене письмо послал.
Но возмущена была жена от этой информации!
С каких это пор так жёны выбирать должны?
Как без любовников? Они женщинам нужны!

Развод был вскоре всё же утверждён.
И Байрон от любовницы был освобождён.
По законам и условностям итальянской стороны
разведённые жёны с родителями жить должны.
Таким образом все кардиналы предполагали,
что любовников навеки разлучали.

Но! любовники теперь встречаться тайно стали.
Конспирация такая очень забавляла.
Таинственность и трудности таких свиданий
усталости проникнуть не давали.

Времена исканий      Байрону 33 года

А вскоре снова начинались времена исканий.
Байрон пишет: «Чувствую себя несчастным,
лень растёт и становлюсь я безучастным.
Ничто уж не внушает чувств живых...»
Он не знает, где поискать иных.

И вдруг он узнаёт, что его жена была
дамой-патронессой благотворительного бала.
Он возмущён был несколько часов! Как она могла?
Муж её в изгнании, а она на балу сияла!!!

Но он не знал, что в дневнике она писала:
«Видела ту комнату, в которой были мы вдвоём,
жаль, что умер для меня в краю другом, чужом...»

 
Джорджу Байрону исполнилось уж тридцать три.
Он опять грустит. Что ждёт там, впереди?
«Дорогой жизни грязной и тёмной
тридцать три года тащился я ровно.
Тридцать три года оставили что?
Тридцать три года иль — ничего...»

Он написал эпитафию ему, ушедшему году своему:
«Здесь покоится
погребённый в вечности
прошедшего
откуда нет возрождения
Для бытия — хотя бы оно и могло быть
для пепла
Тридцать третий год слабо наполненный жизни,
который после болезни,
длившейся многие месяцы
впал в летаргию и испустил дыхание
                22 января 1821 г.»

«Каин»

Он работает в Равенне над «Дон Жуаном»,
но закончить передумал. В его плане
написать трагедию библейскую о странной,
по его мнению, истории печальной
об Авеле и Каине, об Адаме, Люцифере
и отношения свои к Богу истинному, вере.

Вальтер Скотт, которому «Каина» он посвятил,
очень убедительно Байрона просил
Бога оправдать: «Великий ключ к тайне, может быть, заключается в несовершенстве наших способностей. Мы видим, мы сильно чувствуем то частичное зло, которое нас угнетает, мы знаем слишком мало об общей системе вселенной, чтобы понять, каким образом существование этого зла может быть совмещено со всеблагостью Создателя...»

Каина критиковали, не приняли читатели.
Разочаровались даже английские почитатели…
«Вот дерево — зачем не для него! А коли нет,
зачем же должен жить он рядом с ним… И есть один ответ:
Так Он поставил: Он добро». Откуда это я узнаю?
Он всемогущ, но разве справедлив Он?
Я по плодам его сужу — горьки они...»

Адам и его дети после падения
поклоняются Иегове с вдохновением.
Ада — жена Каина, она же и сестра ему,
одна из матерей роду нашему всему.

Появился Люцифер.
Он объявляет себя Богу равным.
Он предлагает Каину весь мир истинным увидеть,
где нет условностей и он является там главным.
Каин не решается, жену не хочет он обидеть.

Люцифер:
-Ты любишь его (брата-мужа)?
И любишь больше, чем отца и мать?
Ада:
-Люблю. И это тоже грех?
Люцифер:
-О нет, но детям вашим будет грех.
Ада:
-Как? Брата своего дочь моя любить не может?
Люцифер:
-Так, как ты любишь Каина — нет.
Ада:
-Боже! Им не любить и не создавать вновь любящих?
А молоко они у той же груди пили…
Люцифер:
-Но этот грех ведь не моё создание,
и не был он грехом для вас, хотя покажется
грехом для тех, кто вас заменит.
Ада:
-Но какой же это грех, когда он сам не грешен?
Добродетель может стать грехом?
После смерти Авеля явился Ангел Каина клеймить.
Каин:
- Да, я есмь я. Но я ведь не просился жить здесь и сам себя не создал…»

Это был вопль Байрона! Он мечен этой же печатью!
И осуждён так жить на свете к своему несчастью!
Так думал Байрон о себе. Он не ответственен за то,
что где, когда каким-то был,
 зачем кому-то зло творил …
За все его поступки должен кто-то же ответить? Кто?

Несправедливый Бог! Таким его Он произвёл на свет!
Никогда не мог он действовать иначе! И вот его ответ!
В форме драмы он страстно Богом возмущался
и осуждал всех тех, кто перед Богом преклонялся.

Кричал он о задуманном божественном творенье зла,
которому спротивиться и благодать не помогла!
Байрона никак нигде не поддержали...
Даже скандалы успеха не создали!

Огорчённый Байрон написал:
«Вы видите, что значит метать бисер перед свиньями. Покуда я писал преувеличенные бессмысленности, которые развращали вкус читателей, они аплодировали и вторили мне, словно эхо, а теперь, когда я дал за последние три-четыре года вещи, которым нельзя дать умереть, всё стадо рычит и ворчит, и рвётся назад в своё болото. В конце концов я наказан поделом за то, что портил их, потому что ни одна душа на свете не сделала столько, сколько я в моих первых сочинениях, для того, чтобы распространить этот стиль, преувеличенный и фальшивый».

Революционный дух мятежный

Теперь Байрон возлагал свои надежды
на революционный дух мятежный.
И дом в арсенал был снова превращён.
Штыки, мушкеты и патроны,
тайны совещаний — всё для обороны.
Байрон осторожен был, умён.

Здравый смысл, предусмотрительность, энтузиазм,
конспирации… Но был и храбрости соблазн!
Объединяться постоянно он итальянцев призывал,
но сомневался без тренировок в их успехе.

И показали правильность его предчувствия помехи.
Король отрёкся, хоть конституции он присягал.
И проекты Байрона на полпути оставлены…
Потому и революция была подавлена.

Во время конспирации Байрон переживал за дочь,
которая жила теперь в Равенне с ним вместе.
Ведь занят был военным делом и опасным день и ночь.
Он решил её пристроить в монастырь не очень-то известный.

Мать очень просит Байрона в Англию вернуть ей дочку,
но Байрон непреклонен. Я не отдам — поставил точку!
Да… Байрон к маленькой Аллегре очень привязался,
хорошие условия создать всегда старался.

Он пишет Клер — матери Аллегры, которую уж слишком презирал;
«Если бы мне не было жаль бедную девочку, я почти готов отослать её к этой безбожнице, её матери, но это уж слишком плохо. Если Клер полагает, что она сможет вмешиваться в нравственное воспитание ребёнка, то она ошибается; этого никогда не случится… Крошка будет христианкой и замужней женщиной...»
Этот текст превосходно показал бессознательного моралиста
и его противоречивую натуру идеалиста, программиста…

Любимцем публики опять он стал

Байрон изменился. Друг его приятно удивлён,
когда увидел после многих лет разлуки.
Изменения достойны были в нём,
Он излучал спокойствие, не видно было скуки.

«Он совсем восстановил своё здоровье и ведёт образ жизни совершенно противоположный тому, что было в Венеции. У него нечто постоянной связи с графиней Гвиччиоли, которая живёт во Флоренции…Его связь с Гвиччиоли принесла ему очень много добра. У него были дурные страсти, но теперь он будто победил их и становится тем, чем он и должен быть: добродетельным человеком».

В этом письме была явная попытка описать
Байрона чуть лучше, чем он есть, чтоб показать
великодушие и чувства несколько к нему возвысить,
чтоб Байрона вниманием, повышенным к себе приблизить.

И вместе с ним журнал скорей издать.
С Байроном сотрудничество стало кладом.
Он смог опять любимцем публики и духовенства стать.
В дни процессий он был теперь с народом рядом.

Байрон сейчас с библейскою легендою работал
о падших ангелах, влюблённых в девушек земных.
Подобно «Каину» сюжет мистический с полётом
многолетних размышлений в фантазиях своих.

Друзья признали в нём великого поэта,
но осуждали образ жизни и предметы
какие, уезжая в путешествие везёт.
Лиса, собаки, обезьяны уже не в счёт.
Теперь с гусынею он ехал и четырьмя гусями,
и со старинными, купленными где-то черепами.

Переезжал он наконец из Равенны в Пизу
к любимой, уступая новому судьбы капризу.
В Пизе встретили друзья в английском обществе родном,
о жизни в Англии воспоминанья вспыхнули огнём.

Воспоминания об Англии

Вспомнился заброшенный, но милый сердцу замок,
сводчатые коридоры, подземные ходы…
Заросший сад и вырубленный лес… так жалок...
но живописные вдали зелёные холмы…

Байрон вспоминал в тумане голубые горы,
причудливые скалы, водопады… вокруг просторы!
Всё сейчас в воспоминаньях восхищает глаз.
Он в девять лет увидел Ньюстед в первый раз.
 
Вспомнил он, как садил в лесу том жёлудь,
из него красивый и роскошный вырос дуб…
Так захотелось прислониться к дубу..., листик тронуть…
Побродить в лесу, у озера вокруг...,
в замок заглянуть уже ухоженный его руками
и вспомнить, какими жил тогда мечтами…

Очень Ньюстед Байрон полюбил, строил для себя уют.
Когда-то был там монастырь, находили все приют.
Теперь в их погребах построил он большой бассейн
и развлекался там с любимым псом…

Давно то было… Ньюфаундленд там и погребён.
Байрон склеп построил для него. Спит Ботсвайн…
Взгрустнулось Байрону от воспоминаний!
Так многое ушло… и не сбылось среди желаний…

Смерть дочери
«Преображённый урод»

Сейчас взволнован Байрон о пятилетней дочери своей!
Пришлось ей долго жить в монастыре среди чужих людей.
В его заботах дочь забрать из этого монастыря,
там условия плохие. Срочно ехать надо!

Но Байрон не успел…  Бедняжка умерла…
И нет в душе опять спокойствия и лада!
«Скорбь справедлива, и слёзы пристали
тем, кто над доблестным прахом рыдает, –
здесь благодарность душою излита,
последние слёзы, любовь и хвала.»

Теперь единственным лекарством от тоски — работа.
«Преображённый урод» — сюжет со сложной драмой.
Герою на других похожим быть охота,
поэтому горбун душу чёрту продаёт.
Байрон писал и думал про собственную травму…
С этой болью он всю жизнь живёт!!!

Зачем так жил?.. Так ошибался…

Он задумывался с грустью о неудачной юности своей.
Зачем так жил?.. Ведь было множество путей.
Вспомнил, как любви уроки в Мальте брал,
а потом влюбиться повода не упускал.

Женитьба даже не была преградой…
О женщинах он рассуждал всегда с прохладой:
«… если женщина способна любить своего мужа, насколько больше она будет любить человека, который не будет её мужем…»

А была ли его женитьба по любви?
Вспомнились опять рассуждения свои:
«Что же касается любви, это делается в одну неделю, к тому же брак по взаимному уважению и доверию куда лучше, чем из романтических побуждений...»

Теперь он понимал, как ошибался,
в сеть своих противоречий сам и попался.
Он чувствовал себя стареющим и одиноким.
Давно он без семьи. Ему уж тридцать шесть…
И всё чаще задавал вопрос: а кто я есть?
Но не жалел о множестве своих пороков…

Воспоминаний много разных собралось!
Любовью страстно сердце в девять лет зажглось.
Влюбился в свою кузину Дюфф Мэри он,
те чувства через всю жизнь пронёс потом.

Темноволосая, с золотистыми кудрями,
он восхищался её красивыми глазами…
В детстве только о ней он говорить любил,
но с ней рядышком молчание хранил…

Жизнь с нею поступила очень уж жестоко!
Безумством мозг её стал очень поражён
и дикий взгляд был страшной болью искажён!
Вспоминал он встречу с жалостью глубокой…

«Мэри Чаворт…  это была романтическая любовь. Она была прекрасным идеалом всего, что моя юная фантазия могла придумать несравненного, все мои сказки о небесной красоте женщин я черпал из этого совершенства, в которое превращало её моё воображение… Я говорю превращало, ибо я видел в ней, как и во всей их породе, всё, что угодно, но только не ангельские черты.»

«Каролина Лэм… В ней мало привлекательного. Её породистое тело было слишком худым для того, чтобы быть красивым.  Ей не хватало той округлости, которую не заменит ни изящество, ни грация.»

Маргарита Коньи — мимолётная прихоть,
но она не захотела вернуться к мужу
и Байрон проявил беспечную милость.
Но пришлось раскаяться… не нашёл в ней музу.

«Леди Оксфорд… Более сильной страсти я никогда не испытывал. Она приобрела надо мной такую власть, что мне стоило большого труда порвать с ней, даже когда я узнал, что она неверна мне.»

 Аннабелла — жена.  «...я припоминаю, что когда я первый раз встретил её, оступился на лестнице…  плохое предзнаменование...»
   «Может быть, он пожалел бы её, если бы она показалась слабой, но она слишком хорошо прятала свою слабость.  Если бы только она не была его женой… Но как же возможно… не считать её ответственной за эту увесистую скуку супружества? Безумная злоба овладевала им…» (А.Моруа)

Тереза Гвиччиоли — последняя любовь Байрона.
«Не становится ли эта связь немного смешной?
«...моя маленькая ножка… То же увечье — это слишком верная любовница...»

Тоска по родине

Сейчас ему казалось, что его жизнь стала серей,
чем, когда он, безвестный юноша, зевал в одиночку.
Он знаменитый поэт и говорит смелей,
но от одиночества жизнь не даёт отсрочку.

Он тосковал об Англии, о сером небе, ветре…
Он понял, что дороже родины нет ничего на свете.
Сможет он когда-нибудь вернуться?
В мир семейный окунуться?
Всё зависело сейчас от Аннабеллы.
Мужем стать..., отцом... — мечтанья смелы…

Запах родины друзья порою привозили
и подарки нужные всегда ему дарили.
И он своим племянницам передавал
и дочке Аде..., а раньше…  видеть не желал...

Он взялся вновь продолжить Дон Жуана
и отправил его в Англию, страну тумана.
Ах, как он завидовал ему, герою своему сейчас!
Но Англия не становилась ближе от красивых фраз.

«И скалы встали перед ним стеною.
Он их увидел за крутой волной
И сердце гордым чувством беспокоит
гор Альбиона пояс меловой, –
как будто он роднит его с чужою,
надменною торгашеской страной,
что всюду шлёт свои товары и законы,
кому и волны дань несут безмолвно.»

Дон Жуан скукой Байрона питался,
а Байрон Дон Жуаном увлекался.
То мир хотел он переделать, воевал,
а то покорно вечное движенье созерцал.

«Меж двух миров звездою жизнь играет,
меж ночью и зарёй, где край земли, –
и что такое мы? Кто это знает?
И менее того — что будем мы?

А бег времён и носит, и гоняет
пузырьки — то здесь, а то вдали
из пены времени. Кругом безмолвно.
Могилы царств встают, как будто волны.»

Похвальное слово Дон Кихоту он вставляет
 в поэму. Теперь его он по-другому понимает.
«Грустнее нет рассказа. Заставляет
ещё смеяться он. Его герой
за право бьётся — злобу побеждает,
и идеал его — неравный бой.
А доблесть от рассудка избавляет,

но грустен этот образ дорогой
мораль её печаль глухую точит,
её услышит каждый, кто захочет:
и исправить зло и защитить невинных,
в защиту девы труса победить,
встать одному против врагов бесчинных,
иль иго чужестранцев отстранить.
Увы, — как в сказке говорят старинной –
о добродетели нам можно пошутить
иль помечтать, загадку сочиняя...»

Мечта о революции для поколений

Байрону уж 36 минуло лет
и Байрон жаждал новых ощущений.
Не только как о стихотворце его узнает свет!
Мечтал о революции для поколений.

Он наблюдал, что в Греции восстание
имеет шансы на успех.  И сознанье
вспыхнуло в «Манфреде» словом-стать:
«Проснулись мёртвые — ужели буду спать?
С тиранами мир бьётся — промолчу ли?
Поспела жатва — иль не соберу я?

Не сплю, терновник колет изголовье,
и каждый день трубит рожок в окно
и будит отзвук в сердце...»

Байрон себя в душе всегда считал солдатом,
но из увечья не сложилось всё когда-то.
Теперь себя политике решил он посвятить,
в глазах семьи и общества виновность искупить.

«Если я проживу ещё десяток лет, вы увидите, что со мной ещё не покончено. Я говорю не о литературе, потому что — это пустяки; и, как бы странно это ни показалось, я не верю, чтобы она была моим призванием. И вы увидите, если время и судьба позволят, я сделаю кое-что, что удивит философов всех времён».

Байрону часто не хватало единства мысли и действий…
Сейчас уладил он свои дела, чтобы без последствий
в Грецию уехать, решить проблемы их народа
и подарить им слово громкое — свобода!

Выбранный корабль был посудиной плохой
и экипаж подобран ненадёжный, весь дрянной.
Но его вдохновляли стихи Гёте
ему посвящённые. Он в почёте!

И графиня Гвиччиоли собиралась тоже с ним
за свободу Греции страдать, с любовником своим.
«Разумеется, это дикая идея», — говорил Байрон, — «потому что в таком случае надо всё оставить, только бы не подвергать её опасности. С другой стороны, если она закатит сцену, у нас вырастет из этого ещё история о дурном обращении, и разрыве, и о леди Каролинизации, и о леди Байронизации, и о Гленарвонизации, и всё пойдёт против меня...»

Но всё уладилось. Отец увёз её домой.
Она слезами обливалась — как жить одной…
Они четыре года вместе были…
Но муж уже зовёт её, он готов простить.
Все вокруг советуют вернуться к мужу жить,
пока у него чувства не остыли.

13 июля 1823 года

Несмотря на суеверие Байрон ехать собирался,
но тринадцатое число…  пятница… ветер разыгрался.
Лошади испугались бури, сломали загородки.
Корабль держался плохо на волнах.
Пришлось вернуться в порт.
Но Байрон не грустил, хотя и были сожаленья нотки…

Он неприятность каждую считать стал с этих пор
счастливым предзнаменованием, чтобы обмануть судьбу.
О прошлом он грустить сейчас боялся и думал, что ему
прошлое окупится красивою победой в Греции
и Аннабелла всё простит герою революции.

«Мои глаза никогда не открываются на безумие поступков, на которые меня толкает страсть, до тех пор, пока, я не зайду так далеко, что уже нет возможности отступить с честью...»

К вечеру наконец попутный ветер появился.
Корабль вышел в море, простор для глаз, души открылся!
Он вёз с собой восемь слуг и нужных для всего людей,
амуницию, оружие, пушки и лошадей.

Сложностей в дороге было очень много,
три недели на рейде им пришлось стоять.
Байрон к жизни относиться решил строго,
хотя с президентом мог себя ровнять:
«Мои личные вкусы очень просты, а мой доход…он ведь равен тому, что получает президент Соединённых Штатов, государственный секретарь и французские послы при больших домах.»

Ионические острова

В Грецию нельзя пока въезжать на риск и страх.
Как долго оставаться им на Ионических островах?
Байрон на одном из островов дом в деревне снял
и жил солдатской жизнью организованной и строгой,
аскетизм ему всегда удовольствие давал.

Каждый день к нему являлось делегаций много,
просили помощи и Байрон всем давал.
А ночью он любовался чистым лунным светом,
отражённым в море и наслаждался летом.

О религии беседы вёл и о Боге спорил,
Библию хорошо всю знал, но с детства он усвоил,
что безразличен Бог к страданиям людей.
Ему понятней Люцифер и Каин, хоть они и злей…
Библию он чтил, как и другую часть культуры,
интересное произведение литературы.

Поэзией не занимается уж Байрон больше,
он к делу революции относится всё строже.
Между тем, английские друзья шутили,
что Джордж Байрон на своей прекрасной вилле
«Дон Жуаном» занят вместо героических поступков…

«Поэзия, — писал в ответ им Байрон, — занятие только для бездельников. Между более серьёзными делами она кажется смехотворным.»

Время шло, а новости из Греции не утешали.
Наконец, греки над турками победу одержали!
Но не смогли меж собою столковаться.
Тут непременно надо ехать, в ссорах разбираться.

В конце года Байроном был снаряжён весь флот.
С нетерпеньем Байрона ждал греческий народ.
27 декабря он сообщал другу, что подплывает к Миссолунги:
«...Я везу деньги, чтобы оплатить эскадру, и я имею влияние на сулиотов. Возможно, что мы попробуем взять либо Патрас, либо форты пролива. Но мне кажется, что греки или, по крайней мере, сулиоты (которые делили со мной хлеб и соль) ждут, что я буду сражаться вместе с ними. Пусть так. У меня есть некоторые надежды на то, что наше дело восторжествует. Но что бы там ни было, правилам чести надо следовать так же неуклонно, как и молочной диете.  Я надеюсь соблюдать и то и другое.»

Греция Байрона встречает

Вожди восстания в дороге Байрону охрану обещали.
Но турки в море судна с имуществом арестовали.
Судно с Байроном смогло за скалами укрыться!
Но… при правильной организации охраны
не должно было подобного случиться!
Да… методы организации не грамотны и странны…

С тревогою в дороге Байрон рассуждал:
для руководства кого-то грамотного надо выбирать…
Ведь в бою серьёзные вопросы придётся всем решать!
Весь город Миссалунги Байрона с надеждой ждал.

«Вас ждут с лихорадочным нетерпением, — писал полковник Стэнхоп. — Я прогуливался сегодня вечером по Миссалунги, и народ требовал от меня Байрона».

И принц Маврокордато — вождь греческого восстания прислал письмо: «Как мне не терпится вас видеть. Мы ждём ваших советов, будем слушаться вас, как оракула».

И вот, после сложных приключений переезда
судно Байрона все торжественно встречали
музыкой, толпой солдат и граждан, ружейною пальбой
и залпом артиллерии… Появилась у людей надежда!
Почти полгода Байрона здесь в городе все ждали.
Байрон счастлив! Доволен очень он собой.

Рыбачий городок — Миссалунги

Миссалунги — рыбачий городок, почти затоплен морем,
вокруг болота, комары, здесь люди выживают с горем.
На сваях хижины средь камышей и пахнет рыбой, тиной.
Жизнь в грязном, нищем городке пропахла вся рутиной.
Дом лорда Байрона довольно был просторным,
на первом этаже сулиотскую гвардию вместили.
Сулиоты голодными наёмниками были.

«Город был набит сулиотами; изголодавшиеся, плохо оплачиваемые греческими властями, они представляли собой более непосредственную опасность чем турки. Война за независимость их мало интересовала. Они вздыхали по Сули (по своей родине) и поглядывали на север, где иной раз над облаками были видны утёсы их родины; Маврокордато боялся их и умолял, Байрона взять их на содержание.»      
                (А. Мору)

Титул главнокомандующего

Сулиоты сами просили Байрона стать их вождём.
Кто знает? Может..., мир счастье обретёт при нём!?
Ему приятно, что он содержит войско целое, весь флот,
в ожидании займов сам всё оплачивает наперёд,

и забавляет, что для Греции он уж больше денег дал,
чем Бонапарт, когда итальянскую кампанию начал.
В нём торжествует солдат-поэт над светским денди,
он думает не о себе и не считает деньги!

Байрон греков, немцев, шведов начал вербовать,
на учениях своим примером старался показать,
как порядок, дисциплину надо соблюдать.

«Сдаётся мне, что я должен быть главнокомандующим. Не знаю, кончится ли это боксом между капитаном и полковником, но только мы с предводителями наших сулиотов, с нашими немецкими баронами и авантюристами всех стран представляем собою самую прекрасную армию (союзников), которая когда-либо ссорилась под одним знаменем.»

Из Англии снаряды, ружья, пушки привезли.
Но всё не то! Согласия достигнуть не могли,
и Байрон командование решительно взял на себя,
потому что видел, как уходят его деньги зря
и нет поддержки здравых офицеров-патриотов,
вся гвардия из наёмных безразличных сулиотов.

Решился Байрон штурмом город взять — Лепант,
лежащий в Коринфском заливе, турками ещё не занят.
Послал он местность осмотреть небольшой десант.
Оказался там албанский бедный гарнизон.
С радостью за крупную награду сдался б он…
Байрону главнокомандующего титул дали!
Очень он гордился тем, чего от него ждали!

«Я сюда явился не для того, чтобы искать приключений, а чтобы помочь возрождению народа, который в падении своём таков, что надо считать за честь быть его другом.»

До штурма немного времени осталось

Байрону тридцать шесть, и он сказал друзьям:
- Вы как-то жаловались, что я больше совсем не пишу стихов - сегодня день моего рождения и я только что закончил одну вещь…
«Если в сердце одни о былом сожаленья,
что жить? Благородной смерти страна
 лежит пред тобой. Иди же в сраженье,
       где будет жизнь отдана.
Её редко искали и всё ж находили,
могилу солдата, - где лучше, друг мой?
Приглядись хорошенько средь праха и пыли
         и ляг на покой.»

Поэт-практик и солдат - фантазёр столкнулись в Байроне сейчас!
Как он с необузданной натурой изменился враз?
Стал жить, как и солдат, на таком же пайке,
Щедро помогал крестьянам и не был во грехе.
Он изменился очень. Ему жизнь нищенская по душе?

«Бедность есть страдание, но, может быть, надо предпочесть её бессмысленным развлечениям так называемым высшим классов, которые так основательно лишены чувства и сердца. Я очень счастлив, что избежал его теперь...»

До штурма ещё времени немного оставалось.
И Байрон на прогулки ежедневно выходил.
Здание напротив его вниманье привлекало
и каждый раз по башенкам стрелять он полюбил.
На звуки выстрелов соседи выбегали,
цветистыми проклятиями щедро осыпали.

От этого общения Байрон был в восторге
и продолжал прогулку с улыбкой по дороге
на лошадях с собакой, потом на челноке
в красивую лагуну с закатом вдалеке.

А время приближалось, намечен штурм Лепанта.
Обсуждали шумно подробности атаки.
Но не было согласия, нужного азарта!
В ярости был Байрон, плохие видел знаки…

После дня тяжёлого ему пить захотелось.
Он выпил сидра, зашатался, лицо вдруг исказилось
в судорогах жестоких… Он страшно содрогался!
Доктор перепуганный пиявками старался,

чтобы облегчить состояние; но тут кровотечение
от пиявок приключилось, возникла паника, мучения…
Байрон, ещё не совсем придя в себя, пробормотал:
- На этом свете всё сплошное страдание.
И видно было всем — очень сильно он страдал!

В сырой, еле освещённой комнате
ослабевший Байрон приходил в себя,
пропасть ужаса он видел в темноте,
во всеобщем замешательстве друзей,
и слышал нудный голос стучащего дождя…
И желал, чтоб это всё прошло скорей!

Слабость он испытывал большую и какой-то страх…
Но уверял, что оснований нет для беспокойства
(хоть дрожь была ещё в руках, ногах, устах)
и жив всё также в нём прекрасный дух геройства:
«Я молю небо, чтобы пришёл тот день, когда я со шпагой в руке брошусь на турецкий отряд, навстречу мгновенной смерти без страданий».

Но вот приятное для Байрона известие — письмо!
Аннабелла отвечала на все его вопросы.
Оно хороший, добрый позитив несло.
Подробности о дочке Аде… выступили слёзы…

Аннабелла к нему обращалась без чувства дурного.
Ада крепкая, большого роста и любит стихи,
к механике склонность и успехи уже не плохи.
Неужели может уладиться… после скандала такого…

Байрон теряет присутствие духа

Но новый удар — взбунтовались сулиоты,
для артиллерии это опять заботы!
Пришлось платить большую сумму денег,
чтобы добиться их отъезда на родной им берег.

«Нет больше сулиотов, чтобы охранять склады вооружения, нет рабочих, чтобы изготавливать снаряжение, нет снаряжения, чтобы вооружить солдат, и нет солдат, которые могли бы воспользоваться вооружением, если бы его могли производить. Я начинаю думать, что я ничего здесь не делал, что терял время, деньги, терпение и здоровье. Однако я был готов к этому: я знал, что наш путь не будет усеян розами, я должен был знать, что встречу разочарование...»

Но Байрон даже в такие моменты
не терял интереса к проделкам забавным.
Он устроил другу своему "эксперименты":
по приказу Байрона движением плавным
пятьдесят человек ветхий дом раскачали.

А друг был в доме — это было заданием главным.
В доме предметы гремели, стучали!
Друг был напуган землетрясением этим,
А Байрон смеялся, как никогда на свете!

Но всё же терять присутствие духа он стал чаще…
Нет уже уверенности в будущем и настоящем…
Положение в городе ненадёжное,
угрожают на валах даже старые пушки Турции…
Отношения между членами власти сложные!

Байрону могли предложить титул правителя Греции.
Он, конечно, был польщён! Но нервы так напряжены…
Как же поступить? Нет больше мира, но и нет войны!
Из Англии приятная новость о займе пришла -
два с половиной миллиона! И надежда сразу взросла.

Последние дни…

Прогуляться на радостях в лес захотелось.
Заботы военные уж надоели. Устал!
В трёх милях от города дождь сильный застал.
Под ливнем на лодке — опасная смелость…

Конечно, на утро озноб, лихорадка!
И хоть в болезни было не сладко,
он с другом своим обсуждал военные планы.
И готов был оплачивать корпус, и судна, и пушки.
Мысли победы были очень желанны!

Но голову трудно уж оторвать от подушки…
Байрон лежал, друзья были рядом, он им говорил,
что жил ведь не даром и даже… может… любил:
«Я уверен, что счастье — это семейный очаг. Нет на свете человека, который так уважал бы добродетельную женщину, как я, и перспектива вернуться в Англию рисует мне картину такого счастья, какого я никогда не знал до сих пор. Тихая пристань будет хороша для меня, вся жизнь моя была бурей...»

Часто стал о религии, вечности он рассуждать.
Боли его заставляли всё больше молчать.
Весть о болезни Байрона вмиг разлетелась,
все жалели его, а ему уже жить не хотелось.

Врачи во мнениях расходились
и лечения нужного не находили.
А Байрон уже был не в силах вставать
и мучился тем, что не мог засыпать.

«Ваши усилия спасти мне жизнь, — сказал Байрон врачу, — останутся тщетными. Я должен умереть. Я не жалею о жизни, потому что я приехал в Грецию, чтобы окончить моё тягостное существование. Я отдал Греции все мои деньги. Теперь я отдаю жизнь».

Воскресенье, Пасха, но вокруг тишина.
Все вопросы задают, как же здоровье Байрона.
А Байрону плохо, начался бред:
- В атаку! Вперёд! За мной! Не робеть!

Он понимал, что уже умирает,
что времени нет… его он теряет…
И другу сказал: «Моё бедное, милое дитя — моя Ада, дорогая! Бог мой, если бы я только мог увидеть, благословить её, и мою дорогую сестру Августу, и её детей… Поезжайте к леди Байрон и расскажите ей всё...»

Он говорил совсем уж невнятно, голос срывался,
но он снова пытался и очень… очень… старался…
Понять его трудно… совсем невозможно…
А он говорит, говорит что-то сложно
по-итальянски, потом по-английски:
«Бедная Греция, бедный город, мои бедные слуги!»
Потом: «Я оставляю что-то дорогое в этом мире...»
Около шести вечера: «Я хочу заснуть.»  Отвернулся,
уснул глубоким сном и больше не проснулся…

Хрип слышался в горле его, он задыхался,
медики ставили пиявки, помочь каждый старался.
Целые сутки со смертью боролись,
у каждого были особые роли…

Но вдруг глаза он открыл и закрыл их тотчас же…
«Боже мой, — воскликнул верный слуга. — Я боюсь,
его светлость скончались!» Так и случилось…
Смерть не отступила…  И в тоже мгновенье
буря над городом с остервенением,
раскатами грома носилась во тьме,
молнии с неба рвались к Земле,
ветер подхлёстывал ливень. Он бился
в окна домов, как будто просился…

В городе все в ту ночь понимали –
знамения Байрона сопровождали…
Утром над городом зловещая тишина нависла,
а потом дождь полил с такой силой, что не было смысла
торжественные похороны проводить
и пришлось это мероприятие отложить…
Простой солдатский гроб чёрной мантией накрыли,
сверху лавровый венок и шпагу положили.

                Эпилог

А в это время из Англии прибыл пакет,
в нём письма с приглашением на родину, в свет.
Англия Байрону всё уж простила,
гордится героем, приехать просила.

Тело бальзамом всё пропитали,
Гроб Байрона Англия скорбно встречала.
Всюду о Байроне все говорили,
люди молодые креп на шляпах носили.
Все газеты отметили двух великих людей столетия.
И Байрону, и Наполеону пророчили бессмертие.
В маленькой церкви с предками рядом
покоится Байрон, ему то — награда…

Напрасно Байрон перед смертью в победе сомневался.
Он именем своим поддержку мощную создал.
Героем Греции в Миссалунги он остался.
В битве за независимость большую роль сыграл!

        Произведения лорда Джорджа Байрона

«Погребение»
«Мазепа»
«Вернер или наследство»
«Каин»    
«Парламентские речи»
«Небо и Земля»
«Преображённый урод»
«Бронзовый век»
«Стихи на случай»
«Остров или Христиан»
«Гяур и его товарищи»
«Абидосская невеста»
«Марино Фальеро»
«Корсар»
«Осада Коринфа»
«Лара»
«Беппо»
«Паломничество»
«Сон»               
Чайльд-Гарольда»
«Паризина»
«Дон Жуан»
«Сарданапал»
«Пророчество Данте»
«Жалобы Тасса»
«Шильонский узник»
«Ода к Венеции»
«Манфред»
«Проклятие Минервы»
«Джяур»
«Морской разбойник»
«Видение суда»
«Остров»
«Двое Фоскари»
и другие…

                Близкие люди Байрона

Аннабелла Байрон — жена Джорджа Байрона — поэтесса, математик, писательница.
17 мая 1792 г.  – 16 мая 1860 г. (67 л.)

Дочь Джорджа Байрона и Аннабеллы Байрон — Ада стала известным математиком и основоположником программирования. Известна созданием описания первой вычислительной машины.
10 декабря 1815 г. – 27 мая 1852 г. (37 л.)
Дети: Байрон, Энн Блант, Ральф Гордон.

Августа Мария Ли — единокровная сестра Джорджа Байрона.
                26 января 1783 г – 12 октября 1851 г. (68 л.)

Элизабет МедораЛи — внебрачная дочь Джорджа Байрона и Августы Ли.
                15 апреля 1814 г. – 28 августа 1849 г. (35 л.)

                ******************************


                Заключение

Всё, что о Байроне в поэме этой написала,
словами, мыслями Андрэ Моруа я выражала.
Сама о Байроне имею смешанные тоже чувства.
Дружбы, лада в мыслях нет, вижу много в нём распутства:

сразу несколько дорог одновременно выбирал,
себя по жизни напрасно он растратил, разбросал.
Не мог и не хотел одним идти путём,
жил эгоистично, сегодняшним лишь днём.

Я отношусь к нему, как к интересному
и очень яркому литературному герою,
отличному поэту, описавшему свет и тьму.
Играл в опасные игры сам с собою…

Прошлому много значения не придавал,
хотя в конце жизни жалел о брошенной семье.
Но вряд ли этот опыт ему в дальнейшем что-то б дал…
Как и раньше. Просто он опять стремился к новизне.

Он с лёгкостью придумал снова бы удобных море оправданий…
Ушёл из жизни ВОВРЕМЯ он с множеством желаний,
с добрым сердцем и пламенным героем,
с верным, правильным настроем.

Перед смертью, похоже, что его совесть пробудилась,
хорошо ум просветила и глаза ему открыла
на то, какой он Чайльд-Гарольд, Дон Жуан, Каин, Кондрат,
пылкий сердцеед, лицемер, политик и бунтарь-солдат…

Он для своей души хороший опыт получил,
всего себя своим читателям раскрыл,
след яркий для поколений Греции оставил
и задуматься о жизни многих он заставил...

                20 июля 2020 г.
                Якубовская Людмила Карловна  (Карла13)