Путь подвига и правды

       Светлой памяти
       М.В. Захарченко–Шульц

Не в партийно–ленинской отраве ли
Корни зла, что видно по плодам?
Скольких Вы товарищей отправили
Прямо в преисподнюю, мадам?

Им бы вдалеке идейный спор вести,
А не возле пропасти стоять,
Но у Вас в руке довольно твёрдости,
Чтоб сжимать нагана рукоять.

Тысячи людей на юг несла волна,
Тысячи – на запад и восток,
Но не Вам, Мария Владиславовна,
Встретить старость – беженский итог.

Рухнувшей страны великолепию
Присягнув на гибельном пути,
Вам – через кордон идти в совдепию,
Целый век и более – идти...
___________________
На фото–портрете:
Мария Владиславовна Захарченко–Шульц (1893 – 1927).

Елена СЕМЁНОВА
писатель, публицист, главный редактор журнала "Голос Эпохи"

ПУТЬ ПОДВИГА И ПРАВДЫ
История Русского Обще–Воинского Союза (фрагмент из книги)

Мария Владиславовна Захарченко–Шульц, вероятно, наиболее известна широкой публике, благодаря советскому сериалу «Операция «Трест». Некогда у актрисы Людмилы Касаткиной, исполнившей её роль, спросили, как ей удалось сыграть врага так проникновенно, что этот образ стал вызывать симпатию? Касаткина объяснила, что играла не врага, а русскую героиню, сражавшуюся и погибшую за свою Россию.

Судьба этой женщины поистине удивительна и глубоко трагична, как история самой России окаянных лет. Она достойна была стать героиней великой драмы уровня Шекспира, но, если таковая и будет однажды создана, то автору придётся писать её во многом «по мотивам», опираясь на собственную интуицию, ибо материалов о жизни Марии Владиславовны осталось довольно мало. В годы лихолетия исчезла большая часть сведений о семье, сгинула сама семья, ушли, не оставив после себя записок, друзья и соратники, сгорев в той же беспощадной борьбе, что и она сама… Нелегальная же её деятельность и вовсе не могла быть предметом подробных описаний.

Она родилась 9 декабря 1893 года в семье действительного статского советника Владислава Герасимовича Лысова. Мать умера вскоре после родов, и девочка оказалась на попечении нянек и гувернанток. Детство Марии прошло в Пензенской губернии, в родительском имении. С ранних лет проявился в ней и сильный, независимый характер, и прилежание к учебе, усидчивость. Получив начальное домашнее образование, в 1911 году она окончила Смольный институт, после чего ненадолго вернулась в родное имение. Здесь юная барышня занималась хозяйством и даже создала небольшой конезавод – лошади всегда были страстью Марии Владиславовны.

В 1913 году она вышла замуж за офицера Лейб–гвардии Семёновского полка, участника Русско–японской войны Ивана Сергеевича Михно. Вскоре молодая семья уже ожидала первенца… Может быть, судьба Марии Владиславовны могла сложиться совсем иначе: счастливая жена и мать, рачительная хозяйка – мирная, спокойная жизнь, такая обыкновенная и такая, как познается в сравнении, прекрасная. Но грянула Первая мировая. Штабс–капитан Михно был тяжело ранен в первые месяцы войны и умер на руках у жены. Через три дня родилась их дочь… Горе перевернуло жизнь Марии Владиславовны. Она уже не могла продолжать жить, как раньше, воспитывать ребенка. Девочка была оставлена на попечение кормилицы и гувернатки, а молодая мать стала добиваться разрешения отправиться на фронт, дабы заменить погибшего мужа. За помощью она обратилась к Великой Княжне Ольге Николаевне, шефу 3–го гусарского Елисаветградского полка и самой Государыне… Благодаря личному участию Государя, желание Марии Владиславовны было удовлетворено, и в 1915 году она вступает вольноопределяющимся в 3–й гусарский Елисаветградский полк.

«Мария Владиславовна недурно ездила верхом по-мужски, но, конечно, никогда не обучалась владению оружием и разведке: значит, с боевой точки зрения была бесполезна. Мало того, постоянное днём и ночью присутствие молодой женщины, переодетой гусаром, очень стесняло офицеров и солдат. Командир полка и не прочь был бы избавиться от такого добровольца, но ему подтвердили, что всё сделано по личному желанию Государя Императора. Пришлось смириться со свершившимся фактом, – вспоминал однополчанин Марии Владиславовны штабс–ротмистр Б.Н. Архипов. Однажды, вызвавшись добровольно проводником к команде разведчиков своей дивизии (дело происходило в ноябре), ночью она вывела свой отряд в тыл немецкой роте. Немцы были перебиты, оставшиеся в живых – взяты в плен. Во время другой разведки, Мария Владиславовна, бывшая в сопровождении двоих солдат, наткнулась вплотную на немецкую заставу. Неприятель открыл огонь. Один из солдат был убит, другой ранен. Но Мария Владиславовна, сама раненая, под страшным огнём, сумела вынести на руках своего истекавшего кровью товарища».

За время Великой войны гусар–смолянка была награждена двумя Георгиевскими крестами и медалями «За храбрость». Елисаветградский полк до последнего сохранял дисциплину и оставался верен долгу. Только в начале 1918–го гусары покинули свой полк, не признав большевицкой власти. Командир полка полковник Такаев с несколькими офицерами пытался пробраться в Добровольческую Армию, но по дороге они были арестованы и расстреляны, другим елисаветградцам удалось принять участие в Белой борьбе.

Мария же Владиславовна вернулась в родное имение. В господском доме расположился Совет, и бывшая хозяйка вынуждена была ютиться во флигеле. Об этом периоде жизни Захарченко–Шульц сведения весьма противоречивы. Кое–кто из мемуаристов сообщает, будто ей удалось создать отряд отчаянной молодёжи, и вместе с ним она совершала рейды против большевиствующих деревень, мстя поджогами за жестокие убийства помещиков. Это, однако, скорее всего, можно отнести к области легенд и преданий, всегда сопровождающих столь неординарные личности. А вот, что было в действительности, так это укрывательство у себя офицеров–добровольцев и тайная переправка их в ряды Белых войск. Одним из офицеров, пришедших однажды на ее порог, был полковник 15–го уланского Татарского полка Григорий Александрович Захарченко, старый друг покойного штабс–капитана Михно. Захарченко был ранен, и Мария Владиславовна выходила его. Вскоре он стал её вторым мужем. Захарченко когда–то служил в Персидской бригаде и имел там надёжные связи. Ему удалось достать документы о том, что он является персидским подданным. С этими документами супруги оказались в Персии, а уже оттуда добрались до Кубани, где вступили в Добровольческую армию.

Крестный путь армии Мария Захарченко разделила до конца, участвуя во многих кавалерийских сражениях. Она была тяжело ранена, перенесла тиф, отморозила руки и ноги, но, главное, второй раз за столь короткий срок лишилась любимого человека: под Монастырем (у Каховки) умер от заражения крови её второй муж – командир 2–го кавалерийского полка, полковник Г.А.Захарченко…

Оказавшись в эмиграции, Мария Владиславовна не могла отказаться от борьбы, не могла остановиться и уйти в серую обывательщину. В начале 1920–х она одной из первых вступает в кутеповскую организацию, целью которой была подготовка восстания в подъяремной России. В октябре 1923 года по заданию генерала Кутепова она с большим риском нелегально перешла советско–эстонскую границу и возвратилась на родину. Вместе с ней в СССР ушел её ближайший соратник по Кутеповской организации, бывший лейб–егерь, капитан Георгий Николаевич Радкович (1898 – 1928), ставший её третьим мужем. С документами на имя супругов Шульц, Мария Владиславовна и Георгий Николаевич должны были пробраться в Петроград, а затем в Москву для выполнения особого задания генерала Кутепова. Об этом последнем и, наверное, самом опасном и героическом периоде жизни Марии Владиславовны красноречиво свидетельствуют немногочисленные записи, оставленные её соратниками – офицерами–кутеповцами. Один из них – В.И. Волков в своей записной книжке посвятил Марии Захарченко такие строки: «Удивительно всё–таки: во главе боевых групп – маленькая, хрупкая женщина! И это она, как никто, умела выбирать и подбирать для работы людей, и её «школа» была единственной и никогда уже, конечно, неповторимой выучкой в условиях неимоверно и непреодолимо тяжёлых, нечеловеческих трудностей. Она – даже для нас легенда! Страшная и прекрасная русская сказка! В её судьбе – судьба русской женщины и русского антибольшевика».

Другой офицер-кутеповец, Александр Александрович Анисимов, с восхищением рассказывал: «Когда мы, двое её спутников, просили отдохнуть, Мария Владиславовна сказала нам: «Как вы, мужчины, скоро устаёте»… А это был третий день беспрерывного хода по болотам…» .А вот свидетельство, оставленное известным политическим деятелем В.В. Шульгиным, «тайно» побывавшим в 1926 году в СССР и встречавшимся там с Марией Владиславовной: «По её карточкам, снятым в молодости, это была хорошенькая женщина, чтобы не сказать красивая. Я её узнал уже в возрасте увядания, но всё–таки кое–что сохранилось в чертах. Она была немного выше среднего роста, с тонкими чертами лица. Испытала очень много, и лицо её, конечно, носило печать всех испытаний, но женщина была выносливой и энергии совершенно исключительной… Мне приходилось вести откровенные разговоры с Марией Владиславовной. Однажды она мне сказала: «Я старею. Чувствую, что это последние мои силы. В «Трест» я вложила всё, если это оборвётся, я жить не буду»». Всё именно так и сбылось – по её слову… «Трест» отнял жизнь и у её третьего мужа, и у неё самой…

Группа Марии Захарченко–Шульц перешла советскую границу и направилась в Москву. В неё входило три человека: кроме самой Марии Владиславовны, двадцатидвухлетний Юрий Сергеевич Петерс и Александр (Эдуард) Оттович Опперпут. Боевикам удалось заложить мелинитовую бомбу весом в четыре килограмма в дом № 3/6 по Малой Лубянке –общежитие чекистов. Увы, адское устройство было обнаружено за считанные четверть часа до взрыва. Группа Захарченко–Шульц разделилась. Мария Владиславовна и Петерс пробивались к границе вместе, Опперпут в том же направлении пошёл отдельно от них. Судьба последнего остается неясна до сих пор. По данным самих чекистов, он попал в облаву, и был убит. Существует, однако, иная версия, по которой Опперпут–Стауниц был агентом ГПУ. Судьба же Захарченко и Петерса сомнений не оставляет. На захваченном у красноармейцев автомобиле они направились в сторону границы, но были настигнуты в районе железнодорожной станции Дретунь в Белоруссии. Здесь, в находящимся поблизости лесу, оборвался их жизненный путь.

По свидетельству красноармейца Репина, боевики вышли из леса прямо на стрельбище, где в то время вела учебную стрельбу какая–то рота. У обоих в руках были револьверы. Обращаясь к солдатам, Мария Владиславовна крикнула: – За Россию! – и выстрелила себе в висок. Петерс застрелился следом. «…Еще раз увидел я эту героиню часа через два, – пишет Репин. – В скромном сером платье она лежала прямо на земле у штаба нашего полка. Ниже среднего роста. Средних лет. Шатенка. Мертвенно бледное лицо, заострившийся нос, закрытые глаза. Едва заметное дыхание. В бессознательном состоянии. …Кругом стояла толпа любопытствующих красноармейцев. Один из них подошел к лежащей женщине вплотную и, видимо, в намерении показать свою удаль, пихнул её носком сапога в как будто вспухнувший живот и мерзко выругался. Тело женщины осталось совершенно бесстрастным, даже не вздрогнуло. …Всё же расчет «молодца» на эффект оказался ошибочным. Мрачные суровые лица подавляющего большинства красноармейцев показывали явно отрицательную оценку нелепой гнусной выходки. Позднее я слыхал, что «шпионка» в тот же день и в том же бессознательном состоянии была «погружена» в вагон–ледник и отправлена в Ленинград». Официальной датой гибели Марии Захарченко-Шульц принято считать 23 июня 1927 года.

Можно по–разному оценивать террористические действия Белых боевиков, признавать или отрицать их необходимость. Напомним, что генерал П.Н. Врангель последнюю отрицал и террора не поддерживал. Однако, это не уменьшает ореола тех отважных, что отправлялись в свой последний бой против гидры большевизма, против беспощадных палачей своего народа – за Россию. Известный писатель–эмигрант Роман Борисович Гуль, человек весьма далекий от симпатий к РОВСу и каким бы то ни было активным Белым организациям, так оценивает события 1920–х годов:

«Я сочувствую выстрелам в Кремле, у Боровицких ворот по лимузинам Тиранов. Убийство Леонидом Каннегиссером грязно–кровавого чекиста Урицкого я вполне понимал, так же как убийство рабочим Сергеевым бывшего нью–йоркского портного Володарского, ставшего вельможей–террористом большевицкого Петрограда. И убийства Войкова Борисом Ковердой, и Воровского Конради я вполне понимал. Покушению Фанни Каплан на «гениальную гориллу» – Ленина я всем сердцем сочувствовал, и жалею, что она его не убила, чем спасла бы не только Россию, но всё человечество. Как мог спасти Германию граф Штауффенберг убийством Гитлера. Все эти русские выстрелы не были похожи на выстрелы какого–то полубезумного немецкого террориста Баадера. Нет, русские выстрелы были не террором, а сопротивлением террору… Это были тираноубийственные выстрелы».

Не в «рабочих и крестьян», как утверждала советская пропаганда, были направлены пули кутеповских боевиков, не в «случайные жертвы», а в коммунистов и чекистов – непосредственных мучителей русского народа, организаторов и проводников красного террора. Ибо не против своего народа, боролись соратники генерала Кутепова, а вместе с народом – то здесь, то там поднимавшим внутри страны знамена антикоммунистических восстаний – за освобождение России.