34. Тетради - отклики

    "Страстный любитель музыки легко может быть человеком порочным — но, думаю, навряд ли кто-то из таких мечтает послушать григорианское пение".

     С. Вейль. Тетради.


     Душа, сбегающая от самой себя всё равно не может убежать от Красоты, Красота всё равно её уловляет, от Красоты сбежать не может никто. Но не всякая душа, пойманная красотой рождает в ней истину, вот почему эстетичность и порочность - два фактора легко соседствующие друг с другом.
    Эстетическое это то, что свойственно всем, если только душа этих всех ещё окончательно не умерла. Кьеркегор ставит эстетическое отношение в самом низу как самое широкое и ни к чему не обязывающее отношение. Следующее отношение у него этическое, когда душа пытается быть нравственной и следовать Добру. Последнее отношение религиозное, под которым Кьеркегор понимает духовность и трансцендентальность, а отнюдь не ладан, свечку и церковь.
    Собственно григорианские пения - духовные пения и от любой красивой музыки к ним прямой путь не лежит. Душа восходящая - в Красоте и через Добро и Зло стремится постичь истину, стать духовной.

Эстетическая душа - влекомая душа.
Этическая душа - самостоятельная душа.
Духовная душа - свободная душа.


     "Перед временем неуязвимо лишь вечное. Чтобы произведением искусства можно было восхищаться всегда). Чтобы любовь, дружба могли длиться целую жизнь (да чтобы можно было сохранять их в чистоте хотя бы в течение дня!), чтобы произведением искусства можно было любоваться часами и днями напролет, чтобы концепция жизненных ценностей человека могла сохраниться во множестве испытаний и превратностей судьбы, — нужно вдохновение, нисходящее от того мира, что за краем небес".

     С. Вейль. Тетради.


     Ничего само собой не длится, самотёком. Даже вещи вокруг нас длятся нашим трудом и усилием их держать и видеть, нашим преобразованием их. И мысль не длится, потому что если возникает, то тут же пропадает, её дление - сам процесс мышления, умения мыслить. Всё это процессы избыточные, божественные, каждое на свой лад. Для вещи хватает такого Бога как человек, а для человека и человека порой и всего мира не хватает. Вдохновение свыше это всё, что на весу - парит и не падает, создаёт видимость лёгкости своего существования и видимость естественности (самотёка), а на самом деле искусство высшее и энергия "туда-сюда". Может быть так и Бог держит наш мир, как мы держим свой.
     Мне думается, что для этого нужна энергия, вращающаяся в себе самой, то есть энергия, которая не изолируется и не теряется, а вихрится вокруг. Через самые различные техники человек получает лучший или худший доступ к этим энергиям, но "парение на весу" это уже не лучший и не худший способ, а один единственный и ни на что иное не похожий. Для способа, который я называю "парением на весу" необходимо ровно столько-то расслабления, растворения (отдачи) и ровно столько-то напряжения, собранности (удерживания) и нужно, чтобы состоялись весы, равновесие.


     "Время своим бегом изнашивает и разрушает то, что временно (а также, увы, множество вещей, по сути, вечных — греческие поэмы и статуи, религию друидов и т. д.). Итак, в прошлом вечности больше, чем в настоящем, даже при прочих равных условиях, или, скорее, <в нем> меньше временного, а следовательно, больше доля вечности. Правильно понятая ценность истории аналогична ценности воспоминания у Пруста.
Так прошлое являет нам нечто, что одновременно и реально, и лучше нас и может тянуть нас ввысь — чего никогда не делает будущее".

     С. Вейль. Тетради.


     Прошлое производит за нас лентяев нашу работу - отделяет временное от вечного, первое уносит, а второе делает выпуклей, зримей. В прошлом всегда только правда - больная или радостная, но устоявшая, всегда только "незабываемое", а если же забываемое, то вспоминаемое, способное вернуться назад или точнее "вернуться вперёд". Прошлое как пружина, которая нас выбрасывает в будущее. Как богатство, которое ты имеешь, хотя и обнаруживаешь очень часто, что ключи от этого богатства ты потерял - как у Пруста, да - озаботиться тем, чтобы найти ключи к собственному богатству. Не рыскать в поисках чужих богатств или в желании напичкать и набить всяческим хламом настоящее, а открыть для себя свободный путь-доступ в богатство своего прошлого - здесь как и со всей историей человечества - чтобы были все мы, если бы до наших отцов, к примеру, никаких поколений не было.

    Время, конечно, слепой избиратель, оно рушит и праведное и неправедное - под его пятой гибнет временное, гибнет вечное, однако в таком поединке вечное всё же впереди, поскольку оно приспособлено и создано "в упор времени". Это зловещее испытание, испытание временем проносится над всеми нами и касается не только картин и статуй, но и непосредственно нас самих.
    Что-то падает из наших рук, а что-то из них бывает вырвано, но всё равно в нашем кулачке что-то остаётся и сохранённым - это наш посев самих себя в будущее - разве удивительно, что будущее можно предсказать, когда ты ясно знаешь каков твой посев?

    Прошлое, настоящее, будущее... всё это лишь имена, которыми мы называем нечто происходящее с нами. И прошлое - пустой звук, если оно не толкает вперёд и не вспоминается. Прошлое в памяти - собственно говоря - почти ничто, оно должно стать актуальным, показаться из мира теней, выйти на свет, перестать быть только памятью - вот какое волшебство пытался исполнить для своей жизни Пруст. И самое главное, что у него получилось. Прошлое не в памяти, а в твоём настоящем. Прошлое - настоящее. Самое настоящее прошлое, более настойчивое даже, чем нынешний момент.

    То, что наше вечное всегда позади может быть как раз и является базой всех наших мифов о потерянном рае. Мы потеряли "незабываемое", замуровав его в своей собственной памяти, мы памятуем то ( всего лишь памятуем), что должно было вечно длиться и быть непреходящим. Память - царство теней, загробный мир - вызывают из которого "умершее" к жизни совершенно иными средствами, нежели усилия памяти. Заклинать одну только голую память бесполезно, она не выдаст своих секретов и тайн настолько просто.


    "Прогресс придуман в XVIII веке (ответственность за это лежит на Декарте). XX век — век возвращения к истории. Но бывает хорошее и дурное использование истории. Можно искать в ней то, что будоражит воображение, а можно искать то, что чище нас самих.

Длительность — века ли это, если мы говорим о цивилизациях, или годы и десятилетия в случае отдельного человека — имеет дарвиновскую функцию «уничтожения неприспособленных». То, что приспособлено ко всему, вечно. Sapientiasso. «Премудрость проникает повсюду по причине своей совершенной чистоты». (Блестяще !) Только в этом одном и заключается ценность того, что называют опытом. Но ложь — вот тот доспех, под которым зачастую наш внутренний «неприспособленный» выживает в таких обстоятельствах, которые убили бы его, не имей он этого доспеха (так гордость дает пережить унижения); и этот доспех наш «неприспособленный» как бы выделяет из самого себя, чтобы противостоять опасности (гордость в униженном состоянии сгущает внутреннюю ложь).
В душе происходит нечто вроде фагоцитоза; то, что в нашей душе временно, выделяет ложь, чтобы не умереть, и делает это пропорционально угрозе смерти. Поэтому любовь к правде возможна лишь при полной и безусловной готовности к смерти.
Крест Христов — вот единственные врата познания".

     С. Вейль. Тетради.


     Самое убойное здесь - всё временное выделяет ложь при своём исчезновении. Представила себе в каких отходах мы живём, повсюду эти яды. А если у нас всё временное и мы забыли о вечном? - Тогда мы в газовой камере. Как скунс выделяет для самозащиты известные газы, так и временное старающееся показаться вечным предоставляет нам пачками свою ложь. Явно нездоровая атмосфера.
     Идея прогресса - идея линейной временности. Но в ней виноват, конечно, не Декарт. Декарт лишь "мальчик для битья" ввиду своей максимальной известности, и кстати, Декарт писал о вечном и божественном немало, да и сам вообщем-то остался вечным, каким и был. Более подходящ на эту роль провозвестника новой эпохи - Френсис Бэкон, чьё "знание - сила" - всего лишь и только.
    Прогресс позволяет нам утвердить одну общую на всех ложь. В прогрессе каждое последующее "истиннее" предыдущего, без учёта того, что истина не делится на меньшие и большие истины, что она существует по максимуму - есть или не есть и всё. И тогда у всего прогресса в целом - истины нет, потому что он весь состоит из истин делимых.
    Если наш Бог - временность как таковая вообще, а не эпоха (время стоящее на плечах вечности), то мы, будучи его "послушниками" - прислужники дьявола. Мы в аду, окружённые лживостью своих заверений, своей временностью.
    То, что с нами происходит мне даже не напоминает "возвращение к истории", как виделось Симоне Вейль, мне кажется, что это история накатывает на нас, потому что мы в своём прогрессе настолько уже спрогрессировали, что оказались в каком-то неясном, смутном тупике и вот теперь наша история нас догоняет. Мы тонем в волнах истории и становимся в них малыми и неразличимыми. История как бы перехлёстывает через нас и идёт дальше. Она не хочет останавливаться, какой-то зримой эпохи, способной оказать ей сопротивление, у нас нет. На самом конце курса взятого на прогресс, мы оказались абсолютными временщиками. Мы - часовщики и отсчитываем как падает час, мы собираем сложными техническими приборами мельчайшие секунды, и источаем, источаем, источаем ложь.
     Все, кто до нас точно были, а мы - есть?