Перчатка фаворитки. гл. 4

3

Свидетелей много начала знакомства,
Но все отмечали его интерес
К семейству Лопухиных словно к лако;мству,
Особенно к сёстрам «тянулся процесс».

Его коронацья, побочною целью
Имела, устроить и смотр для всех дам,
Чтоб в жизни предаться любовью, веселью,
И всё без учёта семейных всех драм.

Мария Муханова пишет об этом:

-- Девица Лопухина на; этом ба;ле
«Призналася» Павлу в безмерной любви,
Но он не поверил ей в этом, вначале,
И шуткой отметил изгибы судьбы.

Он даже как будто бы был недоволен
Той наглостью «скромных» московских девиц,
Но против приятной интриги – неволен,
И, всё же, склонил свою голову ниц.

 

И имя её красовалось в знамёнах,
Она же – последняя Павла любовь,
Оно и портреты висели на стенах…
Его кораблям привносили, как кров.
И вот перед нами портрет самой Анны
В расцвете своих двадцати с лишним лет,
В её красоте бог оставил изъяны,
Но лишь небольшой их наметился след.

Обычно «хорошенькой» -- в ней признавали,
Но не отличалась она красотой,
Богатством её и все люди считали,
Волос чернота, их отлив с синевой.

А также глаза, как огромные блюдца,
Блестели своей чернотой, глубиной,
Прекрасные губки её, как смеются,
Красивые зубки – своей белизной.

Её портил нос – он «неправильной формы»,
Но милый и добрый лица её вид
Скрывал недостаток «красавицы нормы»,
Прощал за него от фигуры обид.

Вниманье монарха к Лопухиной Анне
И столь очевидным, у всех на слуху,
Жена и подруга в «любовной той манне»
Могли оказаться в глубоком тылу.

Они – в беспокойстве его увлечением,
Пытаясь сорвать новый приступ любви,
С большим недовольством, большим раздражением
Покинуть Москву и в столицу «пекли».

Ан, нет! Павел молод, ему лишь за сорок,
Как вдруг – так обычный прилив свежих сил,
Но Ан-н-на! Звук стал ему слишком уж дорог,
Его на устах постоянно носил.

Из древнееврейского, что в переводе,
Оно означает на наш – «благодать»,
И не потому ли, что имя в народе
Так часто для женщин – стремление дать?

С охотой монарх принимал развлечения
В намеченных празднествах старой Москвы,
Тем самым, он как продолжал увлечение,
Отъезд принимая как будто в штыки.

Их видели в опере, всех, Итальянской,
Собранье Дворянское он посетил,
Гулянья народные в стиле мещанском
Своею персоною он осветил.

В богатых именьях – приёмы, банкеты
Всецело заполнили Павла досуг;
И первый богач Шереметев, в ответы
Приёмом его угостивши, как друг.

Останскинский замок – дворец его новый,
Недавно отстроенный – просто шедевр,
Театром похвастать наш граф был готовым,
Он слыл в том имении будто бы нерв.

Особый кураж в этом – он, император,
Заядлым, на счастье, был сам театрал,
И Павел, как опытный в этом куратор,
С большим наслажденьем, бывало, играл.

В Останкино оперу Павел прослушал,
«Самнитские браки» -- комический акт,
Он на Жемчугову восторг свой обрушил,
Брильянтовый перстень – в подарок, как факт.

Последовал праздничный ужин в имении,
Супруга, однако, покинула дом,
Ему удружила, тем самым, по времени,
Он в десять уже наслаждается сном.
 
Но вечер в Останкино был исключением,
Он чувствовал бодрость, со всеми шутил,
Хвалил он гостей всех с большим наслаждением,
И шанс интереса он не пропустил.

Никто не заметил, как друг его первый
Шепнул осторожно: «Она уже здесь!»
И Павел, своим устремлениям верный,
Как будто моложе вдруг сделался весь.

Таким, каким он и себя-то не помнил,
Что стал снисходительным, добрым ко всем, 
Недаром сам Пушкин о нём слово молвил,
Ведь он, как монарх, и натурой был кем?

Назвал – «романтический наш император»,
Ведь он не в пример очень многим другим,
В любви как обычно слыл лишь демократом,
Духовные чувства ценил, был раним.

Имея при этом детей вне закона
И много любовниц, к ним чувств не терял,
Хотя, находясь постоянно у трона,
Он помнил о них и бла;гословля;л.

Пленённые страстью к любовным утехам,
Мамаша и все фавориты её,
В душе заливались над ним просто смехом,
Его вспоминая бытьё и жнивьё.

Его охватило чудесное чувство,
Что женщина есть, ей неведомен страх,
Смотреть на него, как на чудо искусства,
Как будто любовь у неё уж в руках.

Тянул он с отъездом по этой причине,
Прогулки в окрестностях чудных Москвы,
В Царицыно и Новом И(е)русалиме,
Во многих местах он оставил следы.

Как поезд тянулись большие кареты
По диким местам подмосковных лесов,
И их красота напевала ответы
Совсем из немногих, но искренних слов:

Зелёным оттенком леса расцветали,
В душе разлита; всей души благодать,
И воздухом свежим все гости дышали,
А он с наслажденьем изрёк: «Благодать!»

Для свиты в устах императора, слово
Звучит непривычно, не понят и смысл,
И он, с этим словом давно уж готовый
Свершить ту запавшую в душу всю мысль:

Хотелось, чтоб Анна была бы с ним рядом,
Вдвойне бы вкусить эту всю благодать,
Но свита, жена, всё проникнуто ядом,
Пока он не может с собой совладать.

Она – только гостья, держаться подальше
Ей строго велит этикет при дворе,
Но он же хотел с нею видеться чаще,
Да что там скрывать – даже и на заре.
 
Лишь памятный бал, завершающий праздник,
Подвиг окончательно Павла к любви,
Пропали сомненья, сражённый, как казнью,
Он с ней танцевал, распаляя желанья,
Давно поселившихся в царской крови.

Супруга, подруга, вздохнув с облегчением,
Они уже завтра покинут Москву,
Быть может, и Павел не без сожаления,
Забудет об этой девчонке тоску.