Печать бесконечности

Стучит холодный дождь по нашим ставням,
Успел закрыть их наглухо отец.
Промокла за день, бегая по плавням –
Согреюсь под периной наконец.

Не выручили новые сапожки –
Осенней с верхом хлюпнула воды.
Теперь вот крутит худенькие ножки,
Не слечь бы мне от этой ерунды.

Маманя Ира сварит чай с малиной,
Да козьим жиром спину разотрёт.
Болела тяжко давеча ангиной,
Надеюсь в то, что нынче пронесёт.

Не слишком чтят в моей тридцатой школе
Прогулы по болезни детворы.
У классной постоянно на контроле
Мы все. Нам глазки строит до поры…

Спокойно влепит неуд, коль запнусь я –
Не повод ей простуда или грипп.
Бегом в спортзал: канат, козёл и брусья,
Неважно то, что голос твой охрип.

А посему – малина и калина,
И козий жир с горячим молоком.
Бежит с утра Романова Галина
По лужам в школу, с лёгким ветерком.

К тому же скоро будут именины,
Набрала мамка к платьицу текстиль.
По дате – с революцией едины,
Коль был бы нынче старый время стиль.

Сама я с восемнадцатого года,
Тогда же был подвинут календарь.
Январь – февраль приблизил. Но природа
Осталась быть такой, какой и встарь.

Меня крестили в маленькой церквушке.
Храню свой медный крестик в кошельке.
Надену на ночь. Мягенькой подушке
Доверю мысли с ним, прижав к щеке.

Бывало с папой съезжу в Каменское –
Федот Петрович мой – лихой кузнец!
Ручищи – во! Начальство заводское
Поставило его за образец.

И все у нас в Романково любили
Отца за честность, правду, прямоту.
Расстрел вот только позже присудили
За подлую, чужую клевету.

Тогда уж в медицинском я училась,
Судьбу решил всего один донос.
Врага народа участь притаилась,
На них большой в то время вышел спрос…

Меня, как есть, попёрли с комсомола,
Но слава богу дальше я учусь.
В себе плохие чувства поборола
Хочу лечить – профессией займусь.

Сокурсники не дали отворота,
Поддержка мне – как воздух, как вода!
От слёз частенько мучила икота
Нежданной вышла с папенькой беда.

В учёбу окунувшись с головою,
Смогла немного выровнять баланс:
Меж явью и духовной стороною
Возник хоть мало-мальский резонанс.

Гуляю вечерами по проспекту –
Большой, красивый город областной.
На лавочках внимание – конспекту,
Лицом к Днепру, а к городу – спиной.

Четыре года быстро пролетели,
Маячит ярким светом пятый курс.
Но пули над страною засвистели,
Сжимая крепко жизненный ресурс.

Фашисты слишком резво тянут вожжи
И к августу понятен всем исход.
Живу пока в Романково. Похоже
Прикроют немцы нашим кислород.

Идёт эвакуация. Со всеми
На Ставрополь уходит институт.
Всего лишь год осталось… Быть дилемме:
Уехать, или всё ж остаться тут?

Не то, чтоб затаила я обиду
На власть, на то, что с папенькой судьба…
Давно по нём сыграли панихиду,
Пустеет без хозяина изба.

Башка от мыслей пухла всю неделю,
Решение не вяжется никак.
Спрошу ка лучше я подружку Нелю –
Для той вопрос любой решить пустяк.

И вместе с нею, бабушкой и мамой,
Такой вот вышел бабский коллектив,
Решаем: будь, что будет. Так уж, прямо,
Фашист проклятый будет долго жив?

Меж тем войска ушли на левый берег,
За ними немец входит по пятам.
Не слышно ни проклятий, ни истерик –
Сидят все по своим, пока, домам.

Опять трамвайчик ходит в Каменское,
Уж пять годков, как он – Днепродзержинск.
Сажусь в четвёрку. Едет нас аж трое!
Заходят немцы. Галочка, держись!

Стоят напротив. Что-то там щебечут.
Меня обдали с ног до головы,
В надежде, что на взгляды их отвечу –
Обломится, фашисты вам, увы.

На площади я встретила соседа:
Он вёз на бричке сало, мёд и воск.
Сказал, что очень хочет до обеда
Попасть, коль будет путь, в Днепропетровск.

Уж как просилась! Взял меня, малёвку.
Кобыла тянет в час по десять вёрст…
Проехав Карнауховку, Диёвку,
Мой бедный тыл отбит был весь и чёрств!

Вокзал разбит почти до самой корки!
Прибрали малость. Чувствуется гарь.
Пешком прошла по Шмидта до Озёрки –
Горит, как странно, рядышком фонарь.

За два часа дошла до института.
Открыто общежитие, ура!
До полной тьмы всего одна минута,
Подумать о ночлеге мне пора.

Открыла дверь. Вошла. А в нём – не пусто.
Вот это несказанно повезло.
Вахтёрша, курс мой. Нет лишь только бюста…
Живёт общага всем смертям назло!

Одни о том, что ждёт нас, разговоры.
Надежда есть – вернётся наш солдат.
А может нет… Сидим, задвинув шторы,
Скрывая друг от друга компромат.

Одни девчонки. Как тут повоюешь?
Уж мне такой совсем не выдан дар.
Ты, видно, Галя, рано паникуешь,
Включился Зельцнер – местный комиссар.

Издал приказ: продолжить курсам старшим
Медфака обучение скорей.
Не выйдет тут ни вашим и не нашим –
В Германию погонят нас взашей!

Обещан кров, приличная работа,
Оплата вся рейхсмарками за труд…
Оставшимся родителям – забота,
Паёк и денег тоже им дадут.

В июне был диплом в моём кармане.
Войне уж год, а он – приоритет.
Была в таком вот я самообмане,
Прибыв в Иенский университет.

Язык немецкий мне совсем не в тягость –
Владела им на твёрдую я пять.
Мой труд врача, надеялась, во благость –
Ему я буду время уделять.

Прошёл почти что месяц на чужбине,
Промчалась быстро практика. И вот,
Тружусь врачом я лагерным в Берлине –
Такой вот вышел в жизни поворот.

По большей части местный остарбайтер
Мой главный, очень частый пациент.
И день, и ночь кипит вулкана кратер,
Краснеет медицинский инструмент.

От вида пострадавшего народа
В конце работы бьёт по телу дрожь.
За сладким словом вольности – свобода
Со всей Европы едет молодёжь.

Как мышь за чёрствым сыром в мышеловке,
Обманом были куплены умы:
Хотелось жить, поддались мы уловке,
А надо было взять мозгов взаймы…

Сняла удачно комнату у фрау
С удобствами, за сущие гроши,
Как только переехала в Вильдау –
Колбаски фрау очень хороши!

На фоне мной увиденного горя
Я в доме сим спасение ищу.
Родным пишу, себя не опозоря,
Конверт тайком от всех перекрещу.

К зиме пришлось опять срываться с места –
На Бранденбургских землях буду жить.
А в мае, безусловно, в знак протеста,
Хочу в сопротивление вступить.

Давно достали лагерные крики
И в каждом сне звучит собачий лай…
Как скрыть следы. Как спрятать все улики
Научит Романенко Николай.

Проводим с ним частенько тренировку.
Скажу, как есть – совсем не лёгкий груз.
Попробуй сделать грамотно вербовку
В рабочий, Европейский наш Союз.

Георг нам Гроскурт лекции читает,
Задкевич – химик, умный даст совет…
Но злую шутку с нами он сыграет
И тяжким очень выдастся ответ.

С письмом Гестапо в лапы попадётся,
Ему развяжут пытками язык.
Навряд ли тот, кто выдержит, найдётся
И трудно дать предателя ярлык.

Меня сначала в Герден посадили,
Но вскоре Плётцензее дал сигнал
В последний путь. Полгода воду лили,
Могли уж сразу грохнуть наповал!

Роланд, что Фрайслер, долго корчил мину,
Пытаясь сделать явно честным суд.
- Романовой Галине – гильотину!
Сказал, захлопнув с делом свой талмуд.

На завтра Спас… Уйду, похоже, в вечность.
Письмо родным мне дали написать.
Прощайте мама! Знаком -  «бесконечность»
Поставлю в окончании печать.