Музыкальные автобиографические страдания

МУЗЫКАЛЬНЫЕ АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ СТРАДАНИЯ

Я росла одарённым ребёнком. Когда мне стукнуло три года отроду, - папа купил пианино и не запрещал мне брякать на нём НИКОГДА. Желание прикоснуться к клавишам затмевало интерес к куклам и постоянно влекло к загадочному чёрному ящику даже ночью. Мама верещала (ну ночь же!);  папа  - был непреклонен и не давал ей мешать мне  беспорядочно нажимать на чёрно-белые деревянные полоски. Благо, жили на первом этаже. Благо, стены домов в норильских квартирах были толстые, и соседи по-прежнему доброжелательно приветствовали нас при встрече.   
Итогом папиной любви к позднему ребёнку стало то (замечу: в нашей семье не было ни одного человека, знающего ноты), что в шесть лет я легко воспроизводила на слух не только эстрадные песни и мелодии, но и классику. Папы не стало. Мама прислушалась к совету подруг и определила  меня на учёбу к соседке – преподавателю музыки. Нотная грамота  не то что давалась мне с трудом, скорее, вообще никак не давалась, потому  что, быстро запомнив мелодию, я играла её для Сары Исааковны (так звали мою учительницу) так,  как сама  хотела, как чувствовала. В итоге страдали обе: она – от бесконечных разъяснений, я - от нежелания стеснять себя рамками правил игры по нотам.  Мы обе хотели конца этого кошмара. И однажды чудо свершилось. На пятом или шестом уроке Саре Исааковне позвонили. Она долго, очень долго, вероятно, совсем забыв обо мне, болтала с подругой о каких-то приятных вещах. Наговорившись вдоволь, Сара Исааковна  села   рядом со мной и, уже готовая к моему хроническому непониманию длительностей, разрешительно-строго кивнула головой. Однако вместо игры  я  встала со стула и  сказала: «Не буду». Больше никто и никогда меня там не видел. Не было также силы, которая могла бы меня заставить пойти туда ещё раз.  Это не была обида на невнимание. Это был момент принятия решения. Просто совпало.  Дальше - больше. В шесть с половиной лет отроду  (спустя полгода) мама прислушалась к совету подруг и отвезла меня в знаменитую московскую музыкальную школу при консерватории (из уважения к авторитетному учебному заведению название опустим). На экзамене я очень близко к оригиналу и с завязанными глазами сыграла «Осеннюю песнь» П. И. Чайковского из цикла «Времена Года», после чего была сразу принята на обучение. Нотная грамота и прочие профильные науки, не смотря на колоссальный опыт и старания преподавателей, по-прежнему мне не давались, потому что я всё так же  быстро запоминала мелодии и вольно играла их, игнорируя красивые значки нотного стана. Мои глаза смотрели в одну точку нотного листа, а душа – душа просто наслаждалась звуками короткой детской песенки. Это обстоятельство  вызывало справедливый гнев   у моего  педагога хотя бы потому, что в игре я не  всегда была точнА.  И, не выдержав однажды моих музыкальных вольностей, она всердцах не очень-то и сильно ткнула моим бедным мизинцем в клавишу. Палец не сломался, но конечный сустав назавтра отёк. Больше меня никто там не видел. И, конечно, не было  такой силы, которая могла бы заставить меня пойти туда ещё раз.
…Пролетели,как белые птицы, счастливые десятилетия. Нот не знаю до сих пор и весьма не уверена, что, если бы я и выучила их, то обязательно сделалась бы известной пианисткой. Зато стала неплохим детским врачом и пятнадцать лет проработала с детьми и их родителями в обстановке полного взаимопонимания и любви. А по вечерам… По вечерам, хоть и нечасто, из моего полноклавиатурного синтезатора в почти всегда надетые по случаю музицирования    наушники влетали и влетают чудные мелодии песен Рэя Чарльза, Тухманова, Талькова, Шопена, Розенбаума…   Не в нотах счастье. Поверьте.    
21.10.2020