Король мечей - глава девятнадцатая

***
Робин шагнул к ней, поднял плащ, накинул на плечи.
– Лисенок, ты с ума сошла.
– Ты ведь завтра уедешь, – Жанна подняла голову, сдунула со лба рыжий завиток. – И мы никогда больше не увидимся.
Он быстро открыл дверь, пропустил девочку в комнату, задвинул засов. Лунный свет через маленькое мутное окошко не пробивался, внутри было хоть глаз выколи. Робин услышал тихий шорох рядом – Жанна снова сбросила плащ. Он запалил свечу, обернулся, чувствуя, что тело даже без его воли давно уже откликнулось и готово. Девочка стояла рядом, не отрывая от него глаз. Тоненькая рыжая косичка, васильковые глазищи, худющие плечи и руки. В слабом свете свечи Робин увидел синяки на запястье Жанны – словно кто-то грубо схватил ее за руку.
– Кто тебя так?
– Не помнишь?
– Нет.
– Ты в меня вцепился, когда господин Вексен выдергивал стрелу.
– Прости.
– Ничего, – Жанна улыбнулась, ее быстрые пальцы уже распутывали кожаную тесемку на куртке Робина. Он хотел подхватить ее на руки, но девочка строго покачала головой, словно напоминая ему, что рана еще слишком свежая.
– Вот выйдешь замуж – что ты мужу скажешь?
– Спроси для начала, что я скажу отцу, когда вернусь под утро. А замуж я не выйду, – Жанна упрямо вскинула голову.
Холодные ладошки нырнули ему под рубашку, заскользили по торсу – жадно и совсем неумело. Робин легко опустил девочку на один из тощих тюфяков прямо на полу, ничего другого в комнате не было.
– Робин, – тихо выдохнула она.
– Да?
– Я… – она вдруг смутилась, но уже в следующий миг снова улыбнулась. – Я все посчитала. Не сдерживайся.
Под утро он отвез Жанну домой, в деревню. Эту худышку легко можно было пристроить не на крупе, а прямо перед собой, почти на холке. Пегий конь тревожно прядал ушами, словно понимая, что прогулка неспешным шагом – это далеко не все на сегодня, и в теплый денник после этой прогулки он вернется совсем ненадолго. У самой деревенской ограды Жанна выпрямилась, подняла голову, прожгла Робина своими синющими глазами.
– Робин?
– Ну?
– Мне ничего не нужно от тебя, правда.
– Совсем ничего? – он засмеялся, но девочка ответила неожиданно серьезно и строго:
– Совсем ничего. Простимся здесь. Ворота заперты изнутри, но тут выломана доска в изгороди, я пролезу.
Жанна замолчала, дожидаясь, когда Робин спешится и опустит ее на землю, потом быстро прильнула к нему – не обнимая, не касаясь губами – и молча юркнула в узкую щель в изгороди.
Оказавшись за забором, она замерла и прислушалась. Несколько мгновений было тихо, потом Жанна услышала негромкое чавканье копыт по размякшей дороге – Робин повернул коня в сторону от деревни. Она постояла у изгороди еще немного, дожидаясь, когда звук копыт стихнет, и направилась к дому. Облака почти развеялись, в смутном свете луны был виден замок Вексенов.
Жанна посмотрела на темные силуэты стен и башен, хмуро сжала губы. Почему так получается? Кому-то с рождения, за просто так, сразу все – сказочная красота, богатство, знатные родственники. Кому-то – тщедушное тело, куцая рыжая косичка и слабое сердце, с каким, говорят, и до пятнадцати-то лет редко доживают. Она повернулась, нашла взглядом свой дом. Через маленькое окошко было видно, что внутри горит свеча – значит, отец не спит, беспокоится. Может, уже готовится с утра поднимать всех на поиски. Жанна прибавила шаг и тут же чуть не задохнулась – в груди закололо, в горле появился ком, все поплыло перед глазами. Рядом не было никакого деревца, за какое она могла бы ухватиться, и девочка опустилась прямо на тропинку, меховым плащом в грязь.
Несколько минут она сидела на земле, хватая ртом воздух, потом осторожно поднялась, вытерла рукавом холодный пот с лица и медленно пошла к светящемуся окошку. Нужно еще не забыть надеть спрятанные во дворе рубашку и платье. И не суетиться, не торопиться, не делать быстрых движений. Теперь-то что торопиться. От быстрых движений у нее все темнело перед глазами и сдавливало грудь – так было с самого раннего детства, сколько она себя помнила. А теперь эти приступы стали тяжелее и случались все чаще, и Жанна понимала, что один из них вот-вот будет последним.
***
Эмиль с восторгом и завистью смотрел на тонконогого пегого коня.
– Любишь ты все-таки красивых лошадей, – вздохнул он, взобрался на кобылу невнятной бурой масти и съежился, встретив взгляд Уилла Скарлета. От Робина он ничего плохого не ждал, а вот при виде Уилла ему так и хотелось втянуть голову в плечи, а лучше вообще исчезнуть куда подальше.
– Люблю, есть такое. Ну, поехали. Ты все понял? Доедем до Гавра, там тебя познакомлю с кем надо, вот и будешь договариваться. Может, работу какую для них сделаешь, чтобы тебя перевезли.
Эмиль кивнул, не поднимая глаз.
– Все, вперед. Пьер, все в порядке? – Робин обернулся через плечо, посмотрел на парня. Тот, словно почуяв что-то, отвел взгляд.
– Да, – промычал он.
От Катрин и от заезжих торговцев Пьер нахватался саксонских слов и говорил вполне бойко – уж точно лучше, чем Робин на французском.
– Тогда едем.
Четверо всадников двинулись в сторону Гавра. Пьер всю дорогу до порта расспрашивал Скарлета, как там Катрин, все ли с ней хорошо.
– Да уймись уже, – посмеивался Уилл. – Несколько дней – и увидишь свою матушку. Обратно-то как поедете? Она в седле еле держится. Ты, я смотрю… – он запнулся, подбирая слова, – ну, ты лучше, чем она.
– У меня есть деньги. Немножко, но есть, – Пьер с неожиданным доверием посмотрел на Скарлета. – Я копил на свадьбу, хотел всю деревню напоить от души. И чтобы Жанна в самом красивом платье…
Парень неожиданно замолчал на полуслове и опустил голову. Уилл вспомнил все, что Робин успел ему рассказать про открытые ворота замка.
– Эй, ты не кисни раньше времени. Сейчас пройдет неделя-другая, она остынет и поймет, что ты старался ее спасти. А потом ты с матерью вернешься, глядишь, и на свадьбу денег еще хватит.
– Матушка против. Да и Жанна за меня не пойдет. Так что куплю в Ноттингеме повозку, доедем до порта, там продам. Лошадь в повозке ходить приучена. Доберемся как-нибудь.
– Ну, как знаешь.
– Долго до Гавра?
– Да мы толком и не отъехали еще. Полдня пути таким шагом. Робин быстро договорится, так что наверняка сегодня же и отплывем. Выше нос, скоро обнимешь свою матушку.
– Там еще добраться надо, – опасливо пробормотал Пьер.
– Чтобы мы по Англии до Ноттингема не добрались? Вот сейчас прямо в душу плюнул, скажи спасибо, Робин тебя не слышит. Ну все, парень, хватит, не кисни.
***
Путь верхом от Руана до Кале обычно занимал дня четыре. Ноттингемский шериф рвался поскорее покинуть Францию и был готов изводить и себя, и лошадь, но Зигфрид Мазер, словно назло, никуда не торопился. Сначала они, разъяренные неудачей, едва говорили друг с другом, но это раздражение у обоих быстро улеглось.
– Он ведь не подохнет, скотина, – чуть ли не рычал шериф. – Если за три дня не подох, то и дальше ведь выберется. Он цепкий. Помыслить не могу, что он обвенчается с моей невестой!
– Ну бросьте, Изабель это сказала, чтобы позлить меня, – отмахнулся Мазер. – Чтобы моя дочь, внучка самих Вексенов, вышла за этого проходимца? Изабель всегда слишком страдала от того, что рождена вне брака, поэтому за человека с невнятным происхождением она не пойдет.
– Я хочу его вздернуть перед всем Ноттингемом. Хочу куда сильнее, чем десять лет назад.
– Уймитесь, он вам не по зубам.
– А вы готовы стерпеть и проглотить? – взвился шериф. – Вы сейчас кучу денег потратили на переправу, наемников, на весь этот поход – и что?
– И готов потратить еще больше, чтобы раз и навсегда наконец от него избавиться. Надо только понять, куда он подастся, когда оклемается.
– В свои земли? Ему же Алиенора кинула какой-то клочок.
– Свои земли? Не смешите. Хантингтон – занюханный замок у черта на рогах, где-то на полпути между Лондоном и Ноттингемом. Он там даже не показывался ни разу, только написал прежним владельцам этой лачуги, чтобы ни о чем не беспокоились, – мол, выкидывать их на улицу он не собирается.
– Откуда вы все это знаете, Мазер?
– Успел поспрашивать у нужных людей, пока мы с вами торчали в Руане.
– А, вот о чем вы постоянно говорили с арабом, который приносил еду.
– Он бербер. Ну, мавр, если вам так будет понятней. Но да, объяснялись мы по-арабски. Ему было приятно услышать этот язык в Нормандии, а мне так легче было добиться доверия.
– Значит, добились.
– Тюремщики обычно знают много интересного. И могут порасспрашивать кого надо, а потом передать. Или связать с кем надо.
– Не понимаю вас.
– Думаете, милорд, почему я никуда не тороплюсь и не готов гробить лошадь и отбивать себе задницу? Встреча в Кале у меня только послезавтра вечером, так что можно спокойно ехать, никуда не торопиться и придирчиво выбирать места для ночлега.
– Встреча в Кале? – удивился шериф. – У вас? С кем?
– Сколько вам не жалко, чтобы раз и навсегда избавиться от Локсли? – ухмыльнулся Мазер, не отвечая на заданный вопрос. – Скинемся? Только сразу предупреждаю – живым эти люди его не поймают, у них другая работа. Да и он не из тех, кто даст себя поймать живым. Но, собственно, зачем он нам живой?
– Повторяю – я хочу его повесить перед всем Ноттингемом.
– Это понятно. Но Локсли-то для этого вам зачем?
– Как зачем?
– Силы небесные, – сплюнул Мазер. – Вот уж не думал, что вам такие простые вещи надо еще и объяснять. В вашем распоряжении – все деревеньки Ноттингемшира. Конечно, чем дальше от города, тем лучше. Там что, не найдется ни одного тощего блондина немногим за сорок?
Шериф оторопело уставился на него:
– А… а если люди увидят, что это не он?
– Как увидят? Он не показывался тут около десяти лет, кто его помнит? Сестра Гисборна, леди Марион? Ее саму никто не видел с тех пор, как она сгинула в цистерианском приорстве в Кирклисе. Кто-то еще из его шайки? О них тоже ни слуху ни духу. А для обычной уличной черни этот ваш Локсли – просто красивая сказка. Верьте мне.
– Но…
– Что но? Берете любого худого блондина подходящих лет. Ну, более-менее крепкого, Локсли все-таки жилистый, а не тощий. Избиваете плетьми до полусмерти, главное, чтоб не подох раньше времени. Ну, ваш городской палач справится. На всякий случай можно язык выдернуть. И вешаете себе спокойно, торжественно оглашая приговор и поздравляя горожан с поимкой опасного преступника. Уверяю вас, когда с человека кожа свисает клочьями, его можно выдать за кого угодно. Особенно за того, кого десять лет не видели.
Шериф не ответил. Несколько минут и он, и Мазер ехали молча, потом он наконец осторожно спросил:
– А… а настоящий Локсли?
– Люди, с которыми я послезавтра встречусь в Кале, найдут его сами. И покончат с ним. Я не знаю, сколько они запросят, – но это мастера, и стоит их работа недешево. Поэтому и спрашиваю – вы готовы скинуться?
– Да.
– Значит, договорились. Прекрасно.
– А если, – ноттингемский шериф тяжело сглотнул, – если они не убьют его?
– Это настоящие восточные мастера. Я и раньше о них слышал, еще до того, как этот тюремщик-бербер обещал устроить мне встречу в Кале. Если они возьмутся за работу – значит, выполнят.
– Локсли изворотлив, как змея. Если все-таки он уйдет? И явится в Ноттингем?
– Не могу представить, чтобы кто-то от них спасся. Но если вдруг и так – не смешите меня. Явится в Ноттингем? Куда он явится, если вы его повесили перед всем городом? В тюрьму самозванца, на корм крысам, и дело с концом.