Из Чарльза Буковски - империя монет

                Чарльз Буковски


                империя монет


   ноги ослабли, надежды - изливающаяся лава,
   и я не брился уже шестнадцать дней
   но почтальон всё ещё ходит кругами
   вода из крана течёт и у меня есть моё фото
   с остекленевшими и молочного цвета глазёнками наполненными нехитрой музыкой
   в золотых спортивных трусах и с перчатками в 8 унций когда я прошёл
   полуфинал
   лишь для того чтобы быть вынесенным немецким зверюгой который должен
   быть
   заперт в клетку для психов с предоставлением возможности пить кровь.
   сейчас я обезумел и смотрю на обои
   как кто-нибудь смотрит
   на Дали(он это утратил) или на раннего Пикассо, и я отправляю
   девчонок за пивом, старушек которые почти что не беспокоятся чтоб подтирать
   свои задницы и говорю: "что ж, наверное я не буду сегодня причёсываться:
   это может принести мне удачу." ну, по-любому, они моют посуду
   и
   колют дрова, а домохозяйка стоит на своём: "впустите меня,
   я не могу
   войти, у вас двери закрыты, и что означает это пение
   и ругань?" но она хочет лишь слегка перепихнуться
   хотя
   притворяется что хочет получить за аренду.
   но она ничего не
   получит.
   между тем черепа мертвецов полны жуков и Шекспира
   и старых футбольных выигрышей как S.C. 16, N.D. 14
   филд-голов Джона Бейкера.
   я вижу флотилии из окна, паруса и пушки,
   неизменно
   пушки тычут глазами в небо выискивая проблемы как
   копы Л.А. чересчур молодые чтоб бриться, и ещё более молодые морячки желающие
   смыться и жаждущие секса, пытающиеся вести себя жёстко, как мужчины,
   но в действительности они ближе к соскам своих матерей, чем к истинному
   определению бытия. я говорю: "чёрт побери,
   мои ноги отнялись и излияния моих чувств внутри моего мозга тоже.
   меня режут и отрезают куски и
   заливают маслом
   чтобы поджечь и спалить прежние мечты."
   "дорогой" - говорит одна из девчонок - "ты должен отделаться от дурного
   настроения, у нас кончаются ДЕНЬГИ.
   какие гренки ты хочешь?
   светлые или зажаренные?"
   "женщины есть женщины" - говорю я и навожу свой бинокль между
   её коленными чашечками и могу видеть то место
   где империи потерпели крах.

   "жаль что у меня нет кисточки, немного краски и кисточки" - говорю
   я.
   "почему?" - спрашивает одна из
   шлюх.
   "ПОТОМУ ЧТО КРЫСЫ НЕ ЛЮБЯТ МАСЛО!" - кричу я.

   (я не могу продолжать. мне здесь не место) я слушаю программы радио
   и человечьи голоса говорят а я удивляюсь тому что они могут быть
   взволнованными
   и заинтересованными из-за любого пустяка и я быстро гашу свет, я
   вырубаю его, и опускаю шторы, я
   дёргаю шторы вниз и закуриваю последнюю сигару, воображая
   фантастический прыжок с Empire State Building
   в тупоголовую толпу с бычьими мозгами в стоячей
   позе.
   уже позабыты мертвецы Нормандии, слипшаяся
   борода Линкольна,
   все быки что погибли от блестящих красных плащей,
   вся любовь что скончалась в настоящих женщинах и мужчинах
   в то время как дураки были возвышены к сочной
   насмешке
   трубы.
   а я дрался окровавленными руками и пьяный
   в переулках с помойными ямами
   барменами этой гнилой земли.

   и я смеюсь, я до сих пор могу смеяться,
   кто ж не может смеяться когда всё
   так
   нелепо.
   потому что здесь только сумасшедшие, клоуны,
   полудурки,
   мошенники, шлюхи, игроки с ипподрома, грабители банков,
   поэты...  представляете?

   в темноте я слышу как тянутся руки к моим последним
   деньгам
   словно мыши грызущие бумагу,
   беспомощные автоматические питающие
   устройства, напившийся ложный Бог, уснувший за рулём...
   четвертак катится по полу, и я вспоминаю все лица
   и
   героев футбола, и всё это имеет значение, а
   редактор
   мне пишет что я хорош
   но слишком эмоционален
   способ бичевания жизни состоит в том
   чтобы спокойно обрамлять страдание,
   изучать её и
   уложить её спать в абстрактном смысле.
   а есть ли что-нибудь менее абстрактное
   чем умирание день за днём?

   дверь закрывается и последняя из прекрасных шлюх удаляется
   и почему-то неважно как они
   умертвили меня, все они замечательные, а я спокойно курю
   думая о Мексике, усталых лошадках, Гаване и Испании
   и Нормандии, о бормочущих безумцах, о моих дорогих
   друзьях, о том, что друзей больше уже
   никогда не будет; а голос моего мексиканского приятеля говорит:
   "ты не умрёшь на войне, ты слишком умён, ты позаботишься о себе."

   я всё думаю о быках, храбрые быки каждый день погибают.
   шлюхи ушли. бомбёжка на мгновение прекратилась.

   да пошли вы все на...


   Примечание: Филд-гол (англ. Field goal, FG) — в американском футболе один из возможных способов набрать очки. Филд-гол дает команде 3 очка. Для того чтобы забить филд-гол, игроку (кикеру) нужно попасть в ворота (над перекладиной и между штангами). Рекорд по длине филд-гола составляет 69 ярдов, (примерно 63 метра), забитый шведом Ове Юханссоном.   
 
      
                from "Betting on the Muse"      
               

                16.10.20


                an empire of coins
 
the legs are gone and the hopes—the lava of outpouring,

and I haven’t shaved in sixteen days

but the mailman still makes his rounds and

water still comes out of the faucet and I have a photo of

myself with glazed and milky eyes full of simple music

in golden trunks and 8 oz. gloves when I made the

        semi-finals

only to be taken out by a German brute who should have

        been

locked in a cage for the insane and allowed to drink blood.

Now I am insane and stare at the wallpaper as one would

        stare

at a Dali (he has lost it) or an early Picasso, and I send

the girls out for beer, the old girls who barely bother to wipe

their asses and say, “well, I guess I won’t comb my hair

        today:

it might bring me luck.” well, anyway, they wash the dishes

        and

chop the wood, and the landlady keeps insisting “let me in,

        I can’t

get in, you’ve got the lock on, and what’s all that singing

        and

cussing in there?” but she only wants a piece of ass while

        she pretends

she wants the rent

        but she’s not going to get either one
        of ’em.

meanwhile the skulls of the dead are full of beetles and Shakespeare

and old football scores like S.C. 16, N.D. 14 on a John

Baker field goal.

I can see the fleet from my window, the sails and the guns,

        always

the guns poking their eyes in the sky looking for trouble like

        young

L.A. cops too young to shave, and the younger sailors out

there sex-hungry, trying to act tough, trying to act like men

but really closer to their mother’s nipples than to a true evaluation

of existence. I say god damn it, that

my legs are gone and the outpourings too. inside my brain

they cut and snip and

 
pour oil

 
to burn and fire out early dreams.

“darling,” says one of the girls, “you’ve got to snap out of it,

we’re running out of MONEY. how do you want

your toast?

 
light or dark?”

 
a woman’s a woman, I say, and I put my binoculars between

        her

kneecaps and I can see where

empires have fallen.

 
 
I wish I had a brush, some paint, some paint and a brush, I

        say.

 
 
“why?” asks one of the

whores.

 
 
BECAUSE RATS DON’T LIKE OIL! I scream.

 
 
(I can’t go on. I don’t belong here.) I listen to radio programs

and people’s voices talking and I marvel that they can get

        excited

and interested over nothing and I flick out the lights, I

crash out the lights, and I pull the shades down, I

tear the shades down and I light my last cigar imagining

the dreamjump off the Empire State Building

into the thickheaded bullbrained mob with the hard-on

        attitude.

already forgotten are the dead of Normandy, Lincoln’s

        stringy beard,

all the bulls that have died to flashing red capes,

all the love that has died in real women and real men

while fools have been elevated to the trumpet’s succulent

        sneer

and I have fought red-handed and drunk

in slop-pitted alleys

the bartenders of this rotten land.

 
 
and I laugh, I can still laugh, who can’t laugh when the

        whole thing

is so ridiculous

        that only the insane, the clowns,
        the half-wits,

the cheaters, the whores, the horseplayers, the bankrobbers,

        the

poets…are interesting?

 
 
in the dark I hear the hands reaching for the last of my

        money

like mice nibbling at paper, automatic feeders on inbred

helplessness, a false drunken God asleep at the wheel…

a quarter rolls across the floor, and I remember all the faces

        and

the football heroes, and everything has meaning, and an

        editor

writes me, you are good

        but

        you are too emotional

the way to whip life is to quietly frame the agony,

study it and put it to sleep in the abstract.

is there anything less abstract

        than dying day by day?

 
 
The door closes and the last of the great whores are gone

and somehow no matter how they have

killed me, they are all great, and I smoke quietly

thinking of Mexico, the tired horses, of Havana and Spain

and Normandy, of the jabbering insane, of my dear

friends, of no more friends

ever; and the voice of my Mexican buddy saying, “you won’t die

you won’t die in the war, you’re too smart, you’ll take care

of yourself.”

 
 
I keep thinking of the bulls. the brave bulls dying every day.

the whores are gone. the bombing has stopped for a minute.

 
 
fuck everybody.