Пластилиновый набор 2, Вечерний Гумберт

http://stihi.ru/2020/10/03/2075

...я на прямом эфире, попал в "Вечерний Гумберт" и со смеху умер. Вокруг меня бегают звёзды телеэфира, вопят, вызывают "скорую", вместо неё приходит Барышня Смерть от Вени Хлебникова, поёт хит Маринки Хлебниковой "Чашка кофею". И так призывно поёт, что захотелось, ну просто до пересыхания губ, с Маринкой этого самого, да, кофе, ю. В смысле "ай вонтЪ-ю, ай нидЪ-ю" с самым что ни на есть твёрдым знаком. Сейчас это в тренде, как кофе с бренди. И проснулся в плацкартном вагоне на нижней боковой полке.
Час ночи. Сделал себе кофею, добавил туда немного пластилинового бренди, таки положил мне в продуктовый пакет флакончик ботаник Васиса, отхлебнул, вышел в тамбур, перекурил, включил боковую лампочку и сел перечитывать письма, небольшой бумажный мешок, который мне дали месяц назад на Киевском радио. Читал и плакал. Исповедь девушки из Иваново. Она была на отдыхе в Железном Порту, слушала эфир со мной, и то, что я читал между музыкальными номерами, поразило её "даже сильнее, чем прекрасные песни". Так вот, дословно. Спрашивала, где можно приобрести записи альбома или книгу стихов, лучше. А нигде. Ни книги нет, и магнитоальбом на студии забраковали, как деревенскую запись. А на радио приняли и в Киеве, и у Виктора в Минске, а потом и на "Маяке" в столице нашей Родины.
По памяти эта девушка, Маргарита, цитировала "слова", которые я читал без музыки. Да, я помню всю главку из "Подсолнуха", весь "Круг белой воды":

БЕЛОЕ НА ЧЕРНОМ

слова
их затвердили наизусть
но я не повторения боюсь
а попросту в предчувствии немею
как отзовется болью вдоль виска
твоя неутолимая тоска
и я кричу и рта открыть не смею

о, если бы я боль ослабить мог!
распластываюсь в губчатый комок
приди - и поглощу я сгусток горя
но взгляд твой снова - темная река
и я ничто и Гамлета рука
на шпаге перед тенью в Эльсиноре

а думалось
что твердью защищен
но каждый раз молюсь - "вернись еще,
пробейся, озаренье состраданья!"
и теплый луч, незрим и невесом
ко мне приносит в предрассветный сон
твое
такое ровное
дыханье

БЕЛАЯ НОТА СОЛЬ

Лечь бы, да взвыть от бабьей тоски
Или окаменеть.
Как мы смеялись - "до гроба доски" -
Вот я одна перед ней.

Стыло все и постыло
Стала себе чужою
Руки твои забыла
Губы твои забыла
Тело твое забыла
Что же люблю еще я?

Март. Кошка пару ищет
Я же, память храня -
Все, даже твой могильщик
Очень хотят меня -

Бож-же! - простишь ли милый?
Что я, родной, болтаю
Где же их взять-то, силы?
Баба. Ослабеваю.

Хоть бы минутку ноченьки
Всхлипнуть, к плечу прилипнуть.
Что это я? Спи, доченька
(в голос, в голос не крикнуть)

БЕЛЫМ ПО БЕЛОМУ

Доктор! - не стойте же белым безмолвием,
Доктор, (догадка сверкнула молнией)
Доктор? - очки протирает доктор.
Все было сделано, все, да только...

- Доктор! - но разве такое бывает?
Доктор, за что же? Я! - лучше умру.
Разве любимые за ночь сгорают
Спичкой на рвущем осеннем ветру?

Доктор молчит. Он курит устало.
Стар он. И всякое перевидал он.
Быть бы посреднику, да, - бессердечным.
- Доктор, но разве любовь - конечна?
Разве она совершить не в силах?
В дочери разве не воскресила?

- Да, - утешает, кивает доктор.
Часто очки протирает
только.

ЧЕРНЫМ ПО БЕЛОМУ

очень хочется
поглупеть
чтобы как косой подкосило
и упасть и бездумно тянуться к Тебе
как Подсолнух Желтый
к Светилу

И опять сложил полку плацкартную, и упал, как подкошенный, и сон был ярче реальности, опять телестудия, "Вечерний Гумберт", ребята-депутаты нашего округа, политическая перестройка, антисоветские споры, спорт политический, да и только. Зачем это людям? Людям надо простое человеческое счастье, мужчина и женщина, слова и музыка, краска и холст, Роден и мрамор, Ван Гог и пустота.

- Почему только мужчина и женщина? - перебил мою тираду партнер и соведущий Гумберта, академик Постнер. - А как же толерантность? А если женщина и женщина или мужчина и мужчина. Что скажете?

Я не понял ничего, продолжал говорить о своём. Мне просто отключили микрофон и Постнер переадресовал вопрос, перебросил, как мячик критику Воскресенскому.

- Не имею никакого отношения к заданному Вами вопросу, и не желаю иметь, - холодно отрезал Воскресенский, объявили рекламную паузу, попросили холодного критика покинуть студию.

- Идите, идите, жертва сталинской идеологии. А мы тут пока о своём, о девичьем розовом, да о мальчуковом голубом, - продолжал веселёнько нагнетать скабрезную тему Постнер. - Включите микрофон нашему Гоговане, может он сочтёт возможным поделиться чьим-то жизненным опытом, как журналист бывалый. Среди поэтов знакомых есть ведь у Вас нестандартного мышления личности, да?

- Да, - машинально кивнул я в ответ, попался опять на эту уловку с поддакиванием. - В Нарьян-Маре на радио мы с Валерой Котовым пили на троих в кабинете редактора Югневича. Он читал свои стихи. Мутные, какие-то, но меня поразила строчка "И здесь осталось мужество моё" - как-то необычно о любви.

Вышли с Котовым на перекур, пока Югневич пошёл в студию на эфир, послушать вопросы родимых радиослушателей, себя показать подчинённым. Спросил Котова об этой строке. "Гениальная строка!" и далее я услыхал историю, как ещё мальчиком Югневича соблазнил, как Лолиту, отчим. Ужасная история, хуже всего, что Югно стал после этого игнорировать женское внимание, смотрит только на мужчин, и так последние 30 лет.

- Но он же счастлив, а вы осуждаете! Какая замечательная история. Жаль, что мы не в эфире! - вскричал сам ведущий Гумберт. - В архивный дубль передачи мы обязательно врежем этот эпизод, обязательно. Фамилии вы, я полагаю, изменили?

- Да, не все. Но Котова уже нет, его памяти упоминание не повредит, - отвечал я.

- Вернёмся к вашей истории о Гоговане, о подростке, вообразившем себя Ван Гогом, от лица которого вы рассказываете свою повесть в стихах, - Гумберт явно заинтересовался мной, мне стало от этого внимания не по себе, или это уже тень голубой темы так влияет? Гумберт продолжил: - Ван Гог и Гоген, их дуэль, предположительно из ревности, да, они же жили вместе, исторический факт.

- Ну, только под одной крышей, в одной мастерской, не под одним одеялом, - попытался я защитить прототипов своих литературных героев.

- Да ладно вам, а абсент вместе, разве он не снимает все преграды и табу? Вы вспомните свой пластилиновый набор из Ботанического сада, разве он не вывел вас в запредельное?

- Вывел, но не туда, куда вам угодно, - как бы пародируя Воскресенского отпарировал я. Лицо Гумберта вытянулось, он выхватил револьвер, слва богу, я снова проснулся в холодном поту. Что за сны догоняют мой беспокойный дух в несущемся по железным рельсам плацкартном вагоне?