24. Тетради - отклики

     "Великая живопись производит такое впечатление, будто сам Бог соприкасается с точкой зрения на мир, с перспективой, так что ни художник, ни зритель не входят сюда, чтобы не нарушить их общение. Отсюда — безмолвие в великой живописи.
Поэтому не бывает великой живописи без святости, или чего-то весьма близкого к ней".

     С. Вейль. Тетради.


     Я помню себя в некоторых залах. Я помню себя с книгой - Ван Гог, например, я купила хорошую книгу Ван Гога - и снова смотреть, а ведь смотрела до этого уже сотню раз. Или случайная встреча с Айвазовским в Феодосии - общее представление "этот художник мне не очень интересен", и вдруг, натыкаюсь на одну картину и стою смотрю. Стою и смотрю - это обнаружила. Наконец-то. После одной картины открылись глаза и на другие. Не то, чтобы теперь нравились все, но понятен сам Айвазовский и его сила.
     Но есть у меня и такие художники у которых нравится всё - тот же Ван Гог, Рембрандт, Эль Греко, Пикассо, Брейгель, Босх.
     Помню удивительное странное впечатление от встречи с реальной картиной Ван Гога - не с репродукцией, а с висящим перед тобой полотном, в первый раз - смена масштаба - требование соотнести свою любовь и то, что вижу теперь - вижу также по-настоящему как и раньше, но в ином "теле восприятия", в иных условиях приближения. После перестройки, лёгкое чувство отчуждения сменяется чувством более сильного "открытия" - таким некоторым не отменимым "вот так", которое предоставляет нам только реальная картина.
     Тоже самое и с Леонардо - чьи картины не просто все нравятся, но ещё и пробуждают в душе до сих пор не совсем осознанный оттенок волнения.
Более спокойно мне нравятся Веласкес и Гойя, и все импрессионисты вкупе с Гогеном, единым махом, как воображение цвета.
     А автопортреты Ван Гога можно сравнить только с автопортретами Рембрандта - ни у кого больше таких автопортретов нет.
    Одной единственной картины, которую могла бы назвать любимой не существует. Но в разное время, при разных обстоятельствах моей души, запоминалось и долго длилась в душе как образ - то одна, то другая. Например, пейзаж с тремя деревьями Рембрандта - набросок, черновик, но черновиков не существует - существует гений, просто мастер и всего лишь ремесленник. Так "реалист" Шишкин - ремесленник и никакой не реалист, потому что реальность не включающая в себя ничего сверхъестественного - никакая не реальность.
    А гений - это провал, это чёрная дыра, в которую затягивает. Его колдовство нужно не разгадывать, а суметь впустить в себя, тогда изнутри порой приходит и ответ, насколько он возможен.
    Ещё, я не знаю что такое "признанный" шедевр - какой же он признанный, если я его не признаю? Эстетическое чувство? Маловато будет - мне нужно событие. Мне нужна встреча. Клеймо "шедевр" - лишь ориентир, да и то поверхностный, массовый; у меня полно ориентиров своих личных, чтобы я могла практически полностью пренебрегать социальными - и слава богу, думаю так и должно быть. Приходить в музеи нужно именно на встречу, а не на плановый просмотр, нужно заходить в них со скрытым желанием "потрясения" и "откровения", а не с буклетиком и програмкой.

    Если я могу совпасть с божественной точкой зрения этого художника, то собственно говоря я соприсутствую рядом с ней - я впускаю в себя "рядом присутствие" и я нахожусь рядом лишь постольку поскольку не нарушаю того, что открыто моему созерцанию - не топчу, не хамлю, не врываюсь, не вандальничаю - держу строй, выдерживаю "святость", "таинство". И пока мы там втроём находимся: я, художник и Бог - с нами что-то происходит.


     "Союз противоположных добродетелей как исключительное проявление сверхъестественного и собственный признак благодати. Это перестановка в логическом использовании противоречивых предложений ради достижения божественных истин. Божественная трансценденция.
Прекрасное есть одно из приложений этого. (Каким образом?)".

      С. Вейль. Тетради.


     Берём смирение и дерзость.
"Дерзай, дщерь, вера твоя спасла тебя" - говорит Бог (Христос). Он говорит: дерзай.
    Мы постоянно говорим о смирении, о нём постоянно пишет Симона. Говорит ли о смирении Бог? В некотором роде говорит - будьте кротки как голуби. Смирение - значит приведение себя к миру - мирение - мир. Но Бог говорит, что меч принёс для мира - вот так и смирение, и меч. Очевидно, также должны и мы обладать противоположными добродетелями сразу и умело ими пользоваться. Нельзя выбрать что-то одно - аскеты, смиряющие себя в пустыне, возгораются видениями, столь дерзкими, сколь и была бы ценна их дерзость, если бы она была признана.
    Сам Христос смиряется перед своими палачами, даже не защищается от них. Но... с возмущением изгоняет торгующих из храма. Мы видим то одно, то другое, и каждый раз не совсем нам понятно почему именно так. В недоумении мы спрашиваем: чему же нам следовать? Нам следовать и тому, и другому. Это и есть крест - даже в психофизиологическом смысле - противоположно уложенные психические реакции, которые казалось бы должны были отменять друг друга.
     Или - стойкое и податливое. Камень твёрд, но вода точит камень. Жёсткий и грубый воин стоически переносит смерть, однако мы выбрали бы молодого и мягкого юношу, способного также героически сражаться и быть мужественным - мы бы выбрали последнего, будь наша воля, потому что мы интуитивно тяготеем к чему-то противоположному в себе самом - оно несёт в себе что-то прекрасное.

     Высшим противоречием, которое призван объединить в себе человек является противоречие необходимости и блага, собственно человек и есть то существо, которое протянуто от одного к другому - от сих до сих.


      "Объединение членов противоречия есть рассечение. Соединение членов противоречия само по себе есть мука, оно невозможно без крайнего страдания".

      С. Вейль. Тетради.


      В стихийном виде, в обыденной жизни противоречия в человеке оторваны друг от друга лишь по видимости, а на самом деле они внутри по своим механизмам сращены друг с другом - хуже некуда, то есть они "работают" там так, что мешают друг другу и вытесняют друг друга, не имея свободных пространств. Вот почему человек в какой-то степени ими даже не владеет, скорее они владеют человеком и кидают его из огня да в полымя. И это касается любых противоречий - как противоречий добродетели, так и противоречий мысли. Мнения сменяются быстро потому что они ни за что не держатся, у них нет корней, но с другой стороны эти же мнения не меняются годами, поскольку не взаимодействуют с противоположностью - и то, и то соответствует действительности. И совершенно не соответствует настоящей мысли, которая и подвижна, и укоренена одновременно.

     Поскольку внутренняя сращеность противоположностей на обыденном уровне не осознаётся, то и изменить ситуацию нельзя - имеется ввиду, принципиально изменить. Когда человек "меняет" одно своё мнение на другое, прямо противоположное, то только он один думает и считает, что с ним произошли кардинальные перемены, но на самом деле никаких кардинальных перемен в этом случае не происходит. "Перескок" - не кардинальная перемена.
     Но если мы всё-таки хотим говорить о радикальном способе изменить наше мышление или наши добродетели, то тогда нам придётся сказать прямо и сказать откровенно - что первое действие, которое тут придётся совершить заключается в рассечении сращености. А это больно. В нравственном и моральном смысле, это ощущение беспомощности и может быть даже униженности - ведь человек, привыкший считать себя мнящим остаётся теперь "без ничего", повисает словно в воздухе (как собеседники Сократа).
     А за этим первым страданием, если кому выпадет его пережить, следует или должно следовать второе - попытка соединить то, что было всего лишь смешано в гармонию. Из пустоты и хаоса родить танцующую звезду))) (Ницше).

     Все эти процессы в человеке немного напоминают неправильно сращенные кости, которые приходится ломать и снова сращивать.