Маленькая осенняя поэма

Дождь слякотный, холодный ветер
искать заставили тепло.
В дом человек бежит под вечер,
мелькает тенью за стеклом.

За окнами едят, танцуют,
галдят подруги и друзья,
там чокаются и тасуют
и устремляют в бой ферзя.

Или за тенями экрана
тени квартирные следят.
Мулла читает стих Корана...
В снегу лежит больной солдат…

И отомстить за преступленье
принц не решается никак…
Тень накопляет впечатленья
от происшедшего в веках.

Но впечатленья эти тают,
на них лоза не прорастёт
сквозь буреломы и осот,
и сердце не коснётся тайны.

Она скрывается в траве,
в деревьях, в речи листьев нервной
и потому, как старовер,
стволы я глажу суеверно

- 2 -
Тоскливого советского удела
я срисовал вечернюю игру.
Но до чужих домов нам что за дело,
мы в собственную спрячемся нору.

где свет акации, луна,
и полки с книгами на стенах,
цветы на столиках, жена,
играющая вальс Шопена.

Но после ангелов беса
Всего-то страшней узреть.
В том пяту Ахиллеса
Легко отыскала смерть

Хотя убивает не сразу,
но растянувши казнь,
как автором пошлым фраза
растянута на рассказ.
- 3 -
Суровый ветер ССР
свечу пред Богом задувает,
шести голов поднялся зверь
и с улиц в уши завывает.
……………..
Пред зверем первой женщина сдаётся,
за нею в омут падает Адам.
Про ад наука там преподается,
чтобы навек не очутиться там.

То обученье горькое Сократа
Родило Льва Толстого создало
И повторялось миллиарднократно,
Как зло и выступление на зло.

Её сломил уклад, Покров души сорвавши
с гнездящегося в нас небытия,
он обнажает холодность на павшем
лице в любовь к невызревшему “я”.

Ей не хватило солнца откровений
и книгами разлившихся дождей.
Недоставало братьев в поколении,
да сестринских доверчивых речей.

Да мало ли чего. Примеров
и воспитанья. Силы неравны
в борьбе с распространившимся без меры
предательством великия страны.

И брак сломил её. Дробя тяжелым млатом
любовь ко мне, он не сковал булат
и угрожает горькою утратой
той, что когда-то воздухом была.

Царь мелочей овладевает ею,
когда живую правду замело.
Как всех. он обрядил её в ливрею,
что сердцу видеть слишком тяжело.

Негодованье подымало камень
и гнев бросать в обидчицу велел.
Но я отпрянул, вспомнивши про карму
и русского трагический удел.

Я вспомнил.что славянские ладони
таили с детства страшные черты.
И в них страна, служащая маммоне
от века прозревалась с высоты.

И открывалась родина пророкам
в словах тяжелых или смутных снах
разъеденною, выжженною роком,
пороком превращаемым в прах.
- 4 -
Мой друг писал: "Коней лица.
Творчества нет. Суррогат да имитации.
И жизнь начнёт, как котёнка, лизать,
как только попробуешь заметаться.

Но когда-нибудь за бутылкой кагора,
воспалённая большими идеями
соберётся несгибаемая когорта
друзей, соратников, деятелей.

Пришлись ЦК мы не ко двору
для стройки вялой не пригодимся,
и это про нас в госбезапасности орут,
что мы демагоги и проходимцы.

И партпроклятье над нами нависло.
А нам-то беззаветно работать хочется.
И мы не виноваты, что жизнь прокисла
без революций и творчества.

Погаснут чувства. И выпив за
/это прощанье/, за женские ножки,
уходим. Жизнь продолжает лизать
и подставлять подножки”.

Мой друг улучшал, исправлял и штопал.
Горячий, в ошибку сорвался, как в штопор.
И сердце, как в землю, в предательство врылось
и в кровь разбилось о тупорылость.

Сегодня, грустя, пробегу по бульварищу:
ни справа, ни слева ни следа товарища.
……………………………………………
……………………………………………

Нам, очевидцам горестных свершений,
последних унижений и обид
брести осталось, напрягая зренье,
чтоб ничего, не дай Бог, не забыть.

Чем горше жизнь, изведанная нами,
тем слаще вечность двери отворит.
Две чаши эти связывает память,
как ночи с днями небо единит.
- 5 -
Ио неужели всё мертво?
О, нет! О, жизнь ещё теплится,
как ночью храм, когда метёт
пурга над спящею столицей.

Славянства корень ощутим
попрежнему на Украине.
России ствол питался нм,
но срубленный, чернеет ныне.

Лишь поросль бьётся возле пня
и угрожает Люциферу
стеной зелёного огня
подняться над страною серой.

Дух христианства, что привит
впервые к милой ветке Польши,
над нами веет и живит,
чтоб мы остались в руке божьей.

- 6 -

Октябрь метёт. А ты – смотри.
Тебя берёт. Ты ж подчинился.
Ведёт туда, где пи души,
но листья, листья - плащаницей.

Лес опадает, звон и стон,
лес, холодея, замирает,
изнемогает, он влюблён,
мы испытали это ранее.

И потому нам так легко
откликнуться и умилиться.
До вечности - подать рукой,
и звёзды начали молиться.

Отвяжусь от видений дня,
распляшусь вокруг звезд глазами.
Ты одна у меня, одна,
поющая над лесами.

Над мира глубокой загаженностью
осталась твоя загадочность.

Лишь тогда замечаешь себя на земле,
к горлу подойдут дифирамбы,
но скрываешь, как слёзы, что ты ошалел
и бежишь от листа, как от рампы.
-7-
Мне нужно в поезд поскорей,
В лесу уже черно и сыро.
Пора согреться от печей
И от дыханья пассажиров.

Здесь сознаёшь своё родство
с людьми в канве судеб единой,
соединяющий раствор
в мостах над чёрною пучиной.

Мы - отражение луча,
Вы - преломление в кристалле,
О, нам пристало различать,
пока сознанье не устало.

Но сердца путь - связать огнём,
Мне сладко молвить аксиому,
пока мелькают за окном
огни и разгоняют дрёму.
…………..
Я снова думаю. Россия.
Осеннее восстанье. Стон!
Расстреливаемых … Мессия!
Иуда! Новый Вавилон!

Три восклицанья. Разберитесь.
Вам хватит их на триста лет.
Вздыхайте, прячьтесь и боритесь,
церковник, атеист, поэт.

Скорей скрывайтесь за границу.
И возвращайтесь вновь домой.
Покройте пламенем страницы.
Молчите, шапки сняв долой.

Свет, пресвятая Богородице,
о помоги соединить
идеи три в одну о родине,
которой нынче мы  даны

Эпилог
Крутящее окружение головоломной чащи,
любистковые знамёна в пылу - полян,
в пролом привычек устремляю я учащее
онемение, обнимание воздуха, долго для.

И к осени только я обретаю слово,
и качаясь  в тополя засыпающего тени
я скажу его медленно,ласково,солово,
безисходными порывами осенив