Своей лирической героине и еще кое-кому

В детстве
В доме был большой ножик.
Ставишь его острием на палец –
И ничего,
Даже почти не больно. Как-то
В лесу осенью – почему всех осенью тянет в лес? -
Хотелось вырезать на отломанной ветке
Настоящий индейский узор,
Подсмотрела у подружки –
Как круто!
Но это ж уметь надо. Нож взял –
И соскочил. Стою и смеюсь,
Кровь льется, все перепугались, стоят
С открытыми ртами,
Мне, начитанной девочке, вспомнился «Ревизор».
Только тетенька-физрук подошла, недовольная,
И забинтовала мне палец,
И больше я не смеялась.
Я потом узнала, кто-то берет и режет
Той рукой, которая всё делает,
По той, что без дела,
Оставляет следы навсегда. Потом
Если крикнешь в больнице – то врач ткнет в твою руку
И спросит бесцветно:
«А вот это – было не больно?»
Моя подруга сказала знакомому,
Который в очередной раз
Чертил лезвием на запястье:
«Ты это, тормозной Робинзон,
Зарубки на руках ставишь».
Странно: что толку от зарубок,
Они же про то, сколько прошло после, а вовсе
Не о том, сколько осталось до.
Много лет я брала бумагу и ручкой
 резала, резала на ней буквы – будто на себе.
Кто-то ножницами кромсает лист, чтобы выбросить,
Кто-то нежно вырезает узоры.
Теперь все печатают,
Это как играть на пианино,
Мелодия в голове, а ты оставляешь ее
На несуществующей бумаге
Для незнакомых людей.
А ножом
Я давно режу хлеб
И намазываю на него масло.
Ручка лежит
На забытом блокноте. Я
Хочу попробовать писать в нем
Той рукой, что была без дела,
Раз на ней что-то написано –
то она обязательно
Что-то скажет.