Мы тоже, там воевали

Нам бы говорить, кричать, да некому!
Нам бы историю писать и писать!
Научить мы могли бы многому,
Наши души сейчас не унять.
Мы помним то время жесткое,
Металлически , буйно-звериное,
Ранение сердца в поле глубокое,
И вражеское око, следяще-орлиное!
Мы говорим, но нас слушать некому.
Мы поколение, за борт отброшено..
Мы по военному приучены к дикому,
Мы полевое, забродившее крошево.
Мы свидетели адского месева,
Мы музыку слушали скрежета,
Мы прошли ту учебную сессию,
Без единого жалкого,  трепета.
Я не была там , но все это видела,
В глазах пожилых ветеранов,
Когда бабушка мне говорила,
И на моей душе царапались  раны.
Когда самолёт стрелял по вагонам,
А там женщины, дети сидели,
Там пацаны не срывая погоны,
Жить как все, тоже хотели!
Когда снаряды в барак попадали,
А там дети играли, и спали
Их кишки со стены вытирали,
Крики  женщин в ушах застывали!
И грохот гусениц, скрежет огонь,
Пулемётная строгая очередь
Сгоревшей плоти едучая вонь,
Не забытая похоронная  проповедь.

Когда моя бабушка мне рассказывала о днях войны, а она прямой участник, свидетель... Я всегда смотрела ей в глаза. В васильковые глаза. Они застывал в ужасе, и в них пробегали кадры, кадры той части нашей истории. Я видела все, лично когда она вспоминала, говорила.