Голых баб понатыкала

Очень приглянулась Петьке Закружному при посещении города репродукция картины с бабой в бане. Сам-то Петя по девкам был не ходок — за душу его шибко брало любование издаля. Нет-нет, парень был не из тех жеребцов, что сызмальства наровят аккурат по кустам срамничать, да за купающимися женщинами охотиться.

Петька любил красоту пристойную. Когда девка нарядная, аккуратная, причесанная — ни капельку не распутная, аль того хуже — шебутная. Грубая, то есть, в Петькиных глазах. Могёт словце какое неёмкое употребить. Пётр тут  же отчаянно краснел и терял всякий дар речи, отчего приобретал глуповатый вид.

— Скоромный ты лишку, Пётр Савелич, — потешалась над его замешательством какая "оторви и брось", а Петька не умел даже поправить, что скоромный и скромный — однако, не одно и то ж, а супротивные слова.

Однако ж случилось с ним странное дело. Возможно, на то его подбил и сивый мерин, который является не спросясь у мужикам немерено пьющим. Петька не был шибким выпивохой — так, по праздникам каким на пристольщину. Да вот когда-никогда в городе за компанию с кем из знакомых за встречу или покупку какую обмыть.

В тот раз они как раз и обмывали по маленькой жеребца Петькиного крестного — Гришки Миронова. Слово за слово и подлез какой-то вертлявый приказчик из книжной лавки. Петька часом в той лавке покупал книжку какую, аккурат посевной календарь или даже стихи. Стихи Пётр любил. Особенно про природу и так, про деревню. Книжек тех собралось уже с дюжину. Некоторые парень даже заучил. Случалось и читал наизусть за праздничным столом каким. Петь не получалось — голосом бог обидел. А стихи выходили знатно.

Троицыно утро, утренний канон,
В роще по березкам белый перезвон.

Тянется деревня с праздничного сна,
В благовесте ветра хмельная весна.

На резных окошках ленты и кусты.
Я пойду к обедне плакать на цветы.

Пойте в чаще, птахи, я вам подпою,
Похороним вместе молодость мою.

Вот и в тот раз Петька что-то такое зачитал в кабаке, а маленький росточком книжный приказчик и подвернись под косую сажень петькиного плеча:

— Не пожалеете. Стоит всего ничего — красота, глянь-ка, кака!

То ли приказчик шёл от кого с заказом, то ли к кому-то, да завернул на минутку в кабак — были у него с сбой в коробке, закинутой за спину на кожаном ремне, бумажные свертки, на которых изображались репродукции приметных у народа понимающего в искусстве картин.

Была там и девка та, что в бане. Девка была голая, но срамное место прикрыто веником березовым: вроде как художник по ошибке открыл дверь — а та веником-то и прикрылась. Насколько того веника хватило. А так ничего — стоит в полный рост. Да еще и улыбается так простительно: нечего, мол, парень, тут Петька представил себя почему-то, случай такой со всяким быват.

— Баба то похоже не здешняя, — заметил кто-то из мужиков, - иш космы расплела — рыжая, как моя тёлка.

Женщина на картине и правду была не чернявая, не белявая. Как есть рыжая. И груди-то волосами даже не прикрыла. Не успела, видно.

За то её и купили тут же прямо с рук. Хотя куда повесишь в доме такую "забубенную", как её тут же окрестил кто-то в кабаке, сразу и не сообразишь. Дома-то женщины и дети. Однако чертополошный приказчик так на отной пятке вертелся, что сбыл всех венер, как он называл девку на картине.

А имя то женское или место, откуда она родом, не знал даже этот хитрючий каналья.

Каково же было удивление Петьки, когда развернувши дома картину вместо рыжей ведьмы в бане пред ним предстала совершенно голая баба на кровати. Хорошо еще Пётр не успел похвалиться своей обновкой для красоты дома. Куда б его с энтой бабищей послал батя Петька даже загадывать не желал.

Дело было сделано — деньги уплачены. А что баба по дороге разделась да завлекала на другое дело, так кто тебе не давал еще в кабаке разобраться, что эти чернявые тебе подсунули?

Петька с досады плюнул. Даже хотел ругнуться — но при бабе, хоть и курва, не стал. Может и та — рыжая с веником — одного с ней поля ягода. Вначале завлекают в баню, а потом в кровать на шелковые одеяла да перины укладывают.

Сам виноват — за твои деньги с тебя спрос. Не хош — не бери! Рубль береги! На баб не греши!

Каких баб продали в тот раз в кабаке, Петька ни у кого уточнять не стал. Тем паче, ни у кого в доме он рыжих так и не увидел. Лежалый товар можно было купить только по пьяной лавочке — залив зенки, что и показало дело.

Хорошо ещё бабы были ненашенские. Сраму за своих бы не обобрался.